Александр Кабаков - Повести Сандры Ливайн и другие рассказы
Он в третий раз усмехнулся, и теперь уже мне стало страшно по-настоящему, но я взяла себя в руки.
– Я согласна, – сказала я.
– Вы все поняли в уже сказанном? – спросил он. – Тогда поговорим еще немного о деталях. Толковая инструкции ведь всегда состоит из двух частей – собственно инструкции и указаний, как ею пользоваться…
После этого мы говорили еще около часа.
Потом он ушел, и вскоре раздался телефонный звонок. Разговор занял еще с полчаса, и заснуть после этого удалось не сразу – словом, у меня была тяжелая ночь, а следующая, с пятницы на субботу, была еще тяжелее. От волнения я то и дело начинала дремать, сидя за рулем своего Mini . Наконец я услышала их приближающуюся машину – в Эплвуде действительно все слышно издалека – и поехала им навстречу.
Я запросила треть того, во что они сами оценили сделку. Всю жизнь я претендую только на треть, этому когда-то научила меня лучшая подруга: такая сдержанность смягчает партнеров… Договорились, что они принесут все деньги в бар Рамона днем в понедельник – раньше не успеют. То есть мою часть они выплачивают немедленно, но с долей старика придется повозиться.... Им предстояла действительно большая работа.
Утром во вторник мистер Уилсон снова стоял на моем пороге.
– Итак, мэм, я жив и предлагаю вам все пополам, это просто из симпатии, – он оскалился, пытаясь, как обычно, выдать этот кошмар за улыбку.
– На черта вам деньги, мистер Уилсон? – спросила я.
– А, вы насчет рака?! – он захохотал, как и подобало скелету, со скрежетом и лязгом. – Производит впечатление, да? Даже на вас подействовало… Честно говоря, у меня был расчет именно на рак как главную подробность мелодрамы, которую мы должны были разыграть. И внешность у меня подходящая. В общем, сработало… Нет уж, никакого рака. Я собираюсь прожить еще достаточно, чтобы потратить свою долю, по крайней мере большую ее часть.
– Да, мне далеко до вас, мистер Уилсон, – признала я. – Вообще-то я всегда беру треть, но в данном случае… Маловато. Мне причитается компенсация за то, что я выставлена дурой.
– Берите половину, как договаривались, – великодушно согласился он. – Но каковы идиоты, а? Столько лет искать меня, но не узнать, что тогда я не успел устроить подмену подлинника, так что в моих руках осталась подделка! Не понять, что, идя к вам, я был уверен в слежке! Когда они позвонили?
– Через полчаса после вашего ухода, – сказала я. – Каждый может ошибиться… Вот ваша доля, мистер Уилсон.
Взяв чемоданчик, он не взглянул на его содержимое. Впрочем, мог бы и посмотреть – он неплохо разбирался в живописи, но явно ничего не понимал в деньгах.
И он не поинтересовался, где картина находится теперь. И то правда – на черта ему знать, где теперь эта подделка?
Он просто направился по Янг-стрит к своему дому. На ходу он поклонился неутомимому мистеру Голдфарбу. Снег все падал, а Голдфарб все махал лопатой.
В конце концов, это только справедливо – за фальшивку расплатились фальшивками. А сделать столько копий известного портрета президента Франклина всего за три дня – это, пожалуй, не проще, чем скопировать в одном экземпляре даже гениальный двойной портрет. Так что всем пришлось поработать в минувший уикенд…
Надеюсь, что моя половина напечатана Резервным банком, а не умельцами в каком-нибудь подвале. Ведь эти люди мне обязаны – другой посредник на моем месте содрал бы с них всю сумму настоящими, да еще всучил бы эту трубу со свернутым холстом, которая теперь лежит в моем багажнике.
Да, мистер Уилсон расстроится.
И, конечно, я не смогу убедить его в том, что старые приятели, которых он так ловко пытался обдурить, обдурили его самого без моей помощи. Слишком высокого мнения он о моем уме и слишком низкого – о морали. Хотя не совсем понятно, почему, считая меня совершенно бессовестной, он мне рассказал, что на самом деле хранил подделку. Наверное, ему просто хотелось рассказать это кому-нибудь… Или он желал увидеть именно мое восхищение его замыслом? Следует признать, он его увидел. Всего второй раз за свою жизнь я встретила не менее умного человека, чем я сама. Первый случай я когда-нибудь тоже опишу подробно…
Обнаружив обман, он, конечно, придет в ярость и, возможно, действительно попытается рассказать какие-нибудь грязные истории обо мне репортеру из «Эплвудской хроники». Да кто ж его станет слушать? Ведь он не только сумасшедший, но и, оказывается, приезжий.
А чужакам в Эплвуде не доверяют.
Правда, я тоже не из местных. Но, по крайней мере, я не торчу на крыльце с дробовиком в руках, а спокойно собираюсь на заседание нашего женского литературного клуба. Сегодня у нас очень важная тема для обсуждения – нет ли признаков мужского шовинизма в списке классиков национальной литературы, изучаемых в школах графства. Так вот: я считаю, что таких признаков полно…
Черт возьми, он ничего не потерял! Вместо копии, которая дешевле пошедших на нее красок, у него теперь чемодан денег, не стоящих бумаги, на которой они напечатаны. Никакой разницы, только справедливо.
Да и картину в конце концов я ему верну, если захочет. Мне она не нужна, а он к ней привык.
Мне почему-то жаль старика. Я вообще становлюсь все сентиментальнее с возрастом.
Каюта первого класса, мадам?
К концу лета наш тихий Эплвуд сделался мне мал, как становятся малы туфли к концу жаркого и напряженного дня. Обстоятельства сложились таким образом, что отъезд – конечно, на время – стал не только желателен, но и необходим. Не помню, говорила ли я вам, что в моей жизни всегда так: нужное приятно, а приятное правильно. Потому я считаю себя счастливой и даже, увы, не всегда могу скрыть это. Собственно, лишь осведомленность друзей, в особенности же подруг, о моей гармонии с миром эту гармонию и нарушает. Если вы хотите испортить что-нибудь хорошее, расскажите об этом людям. Они найдут способ.
Да, так вот: я решила отправиться в океанский круиз. Путешествие должно было продлиться две недели, как раз столько, сколько мне следовало бы отсутствовать в нашем городке. Туристическая компания обещала несравненный комфорт на корабле и незабываемые впечатления от экзотических стоянок не то на Восточных Карибах, не то на Западных Багамах – забыла сразу, поскольку совершенно не интересуюсь названиями ни на что не годных мест.
Перелет в Майами и сам Майами, состоящий из неряшливых пальм и похожих на бумажные коробочки гостиниц, в памяти не сохранился – ничего интересного, да и дважды двойной Beefeater c минимумом тоника перед вылетом рассеял впечатления. По секрету: я боюсь летать, так что за всю жизнь ни разу не поднималась в небо на трезвую голову…
Первый проблеск любопытства возник во мне, когда я попала в посадочный зал причала, у которого стоял суперлайнер Star Sky , второй или третий, если верить проспектам, по величине пассажирский корабль в мире – на нем мне и предстояло провести четырнадцать ночей и тринадцать дней.
Собственно, не было ни причала, ни лайнера – ничего, кроме гигантского, слегка ободранного ангара, перегороженного поперек линией кабин, в которых сидели не слишком любезные контролеры, проверявшие билеты и паспорта. Толпы, сотни, если не тысячи людей входили в этот сумрачный сарай с залитой солнцем улицы и растекались на короткие очереди к кабинам. Колеса чемоданов грохотали по неровному бетонному полу. Все это вместе наводило на мысли о каком-то насилии, мне вспомнились кадры хроники, которую снимали наци, – прибытие очередного эшелона с евреями в лагерь уничтожения.
Сходство усиливалось тем, что толпа была чрезвычайно разнородная.
Едва ли не треть ее составляли явно дорожные и строительные высокооплачиваемые рабочие. До кризиса было далеко, и они могли потратить три-четыре тысячи на две недели семейного отдыха. Это были хмурые люди в длинных и широких шортах, таких же длинных и широких майках, в золотых цепочках с амулетами на жилистых шеях, с бритыми головами, похожими на шары для боулинга. Их можно было бы принять за мелких гангстеров, если бы не кроткие выражения лиц. Жены в обтягивающих брючках и блистающих всеми металлическими оттенками широких блузах держали руки перед собой, будто изображая рождественских зайчиков или собираясь сдавать отпечатки пальцев – на самом же деле следя, чтобы свет все время падал на дешевые колумбийские изумруды в уродливых оправах. При этом и мужчины, и женщины непрерывно что-то ели. Это, конечно, секрет, но я не люблю рабочий класс.
Здесь же стояли элегантные пары, стройные мужчины в летних пиджаках, тоненькие женщины в платьях из приличных магазинов, с недешевыми сумками и чемоданами – лос-анджелесские адвокаты и врачи, вашингтонские чиновники, архитекторы и дизайнеры, отправляющиеся в свадебное путешествие, скорее всего не первое. Они не смотрели по сторонам, явно тяготясь полутюремной обстановкой и будущими попутчиками. Один из них читал, стоя в очереди, Торо… В общем, ладно, эти хотя бы не чавкали.
