Наталья Симонова - Перепутаны наши следы (сборник)

– Сюрприз пришел, – сообщил хмуро.

– Опа! – криво улыбнулся Алексей. – Ужель та самая…

– Татьяна, – подтвердил Вадик.

Он встал и поцеловал Татьяне руку. Леша сидел и смущенно улыбался.

– Вот, случайно выяснилось, что вы знакомы… – заметил Вадим. – Ну, вижу, вы друг друга узнали… Вижу, сюрприз удался.

Таня смотрела на Лешу и не знала, что сказать. Он смущенно и криво усмехался, тоже не спеша с приветствием. Наконец выдавил:

– Ты, Вадь, просто фокусник какой-то. Такого кролика из шляпы достал… М-да.

– Я тоже очень рада тебя видеть, Леша, – заметила Таня принужденно.

– Да нет, Тань, я на самом деле рад. Просто не ожидал.

– Ну слава богу, – выдохнул Вадим и поднялся. – Так, ну я пошел, а вы поболтайте без меня. Вам же есть что вспомнить. – И он быстро ушел, провожаемый растерянными взглядами своих друзей.

– Тань, это что было-то? Вадька сказал: нужно встретиться. Я пришел. Он говорит: сюрприз будет. Ну, сюрприз, не спорю, получился. А… Ну как понять-то, а? Ты вообще как живешь-то, Танюш?

Алексей торопился и сбивался. Он действительно не знал, как реагировать, и явно был не готов ни к какому-то разговору, ни к самой этой неожиданной встрече. Таня вздохнула, молча его разглядывая. Он сидел и усмехался. И ерзал на месте под ее взглядом. Потом сказал:

– Ты отлично выглядишь. – И тут же поправился: – В смысле, нормально.

Но Таня действительно выглядела, скорее, отлично, чем нормально. Просто Лешка не понимал, чего от него хотят, и опасался высказываться определенно.

– Спасибо, – кивнула Таня. – Ты тоже миленький.

Она успела рассмотреть и его дорогой костюм, и располневшее лицо, и отяжелевшую за эти годы фигуру. Он изменился, ее Лешка. Он очень изменился. Не был похож даже на более поздние свои фотографии, которые она рассматривала у него в комнате. Таких, каким он был сейчас, на стенах не было. Под глазами у Лешки появились отчетливые мешки, очаровательный в прошлом рисунок рта со всегда вздернутыми уголками губ на слишком покруглевшем лице сделался мелковатым и каким-то женственным, а черные кудри изрядно поседели. Первое Танино впечатление было отталкивающим.

Зато его голос, который всегда так нравился Тане, остался прежним. В звучном баритоне по-прежнему присутствовали особо глубокие нотки. Когда Леша говорил, голос его переливался богатыми оттенками. И когда они все-таки преодолели неловкость, разговорились наконец как старые знакомые, она сразу же поняла, что опять наслаждается этим голосом. Он усмехался тоже по-старому, по-тогдашнему. Как-то очень естественно. Ей всегда нравилась его естественность. Обаяние осталось с ним, хотя красота ему изменила слишком рано. Никуда же не делся и высокий рост, вальяжность движений – эта неистребимая фактурность, которая не позволила ранней обрюзглости лишить его привлекательности. И юмор его остался с ним. Таня вдруг почувствовала себя на волне приятного возбуждения. Что-то все-таки пробивалось к ней из прошлой жизни через все слои лет, их разделивших. Что-то бывшее между ними тогда, такое особенное, чего у нее ни с кем никогда больше потом не случилось.

Она узнавала его по голосу, по повадкам – и любовалась своей прошлой любовью. Она во все глаза смотрела на эту чуть смущенную улыбку, так красившую всегда его лицо – и то, юное, продолговатое, с безупречным овалом, и это, сегодняшнее, располневшее и потерявшее четкость очертаний.

– Танька, мне ведь в Китай, в командировку, – рассказывал он, не отрывая от нее восхищенного взгляда. – В пятницу уже улетаю.

– Ой, это ж послезавтра.

– Ага, в пять утра, так что, считай, уже завтра.

– Ну да, – кивала Таня, отвечая ему таким же восторженным взглядом.

– Давай после встретимся, – сказал он.

– Давай! – воскликнула Таня.

– А помнишь, как пели на два голоса?

– Конечно, помню!

– Споем?

– Было бы здорово!

– Поговорим обо всем.

– Конечно, – радостно кивала Таня.

– Я тебе позвоню, как вернусь.

– Ну да, обязательно!

Они болтали полтора часа, вспоминали, смеялись. О неудаче нескольких месяцев совместного быта не было сказано ни слова. Только о хорошем… Он довез ее до дома. Они поцеловались как товарищи, в щеку. Хотя глаза сияли счастьем, встречаясь. На другой день он позвонил, придумав какой-то ничтожный повод. Они проболтали по телефону почти час, хотя Леша сразу сказал, что нужно собираться, что нет времени. Потом она позвонила, что-то вспомнив. Наконец они попрощались, кажется уверенные, что через две недели, сразу после его возвращения, обязательно встретятся как близкие люди.

И Таня стала жить дальше. Довольно часто вспоминая об Алешке. Она ждала его – и одновременно боялась его возвращения. Почему-то ей стало казаться, что Лешка, вернувшись, обязательно предложит ей начать все сначала. Что он чего-то ждет от нее. И это ее пугало. Но в то же время она очень хотела снова почувствовать ту радость, которая неожиданно охватила ее в кафе, когда они сидели с бывшим любимым и вспоминали свои лучшие дни. Тогда казалось, что они словно вернулись в молодость, в любовь, в то время молодых, уверенных надежд.

Таня ждала и боялась. И прошли две недели. Но ничего так и не случилось. Ни сразу, ни потом. Алексей не позвонил. И она не позвонила ему. И не хотела звонить. Хотя немного удивлялась, что Леша не объявился сам. Но только чуть-чуть. В общем-то это и не было удивительно. Ведь все прошло. Ничего не осталось. И даже жалеть теперь было не о чем… Вадюша ревниво спрашивал Таню на очередном любовном свидании, что там у них с Лехой происходит. «Ничего», – пожимала плечами Таня.

– Так не получился сюрприз? – уточнил как-то Вадик.

– Ну почему же! Еще как получился!

– Я думал, вы с ним опять замутите… – признался Вадим. – И ты меня бросишь, Танюшка.

– Да ну что ты, лапа, как я тебя брошу! – Таня ерошила его волосы. – Насчет Лешки я и сама так думала. Но только там, в кафе… А странно как, да, Вадь? Мы, знаешь, там словно почувствовали себя молодыми, пятнадцать лет назад. А потом – все. Как бабушка отшептала. Вот так. Хотя странно…

– Ну ладно, Тань, там тоже не дураки сидят, – многозначительно ответствовал Вадик.

– Где – там? – удивилась она. Он указал глазами на потолок. – О господи, – усмехнулась Татьяна.

– Вот именно! – многозначительно подтвердил Вадик.

Хочу все знать

– Поддай, Лось! Что ты жмешься, как девочка…

– Вы, уроды, свариться тут хотите! – взвыл Игорь Лосев, отскакивая подальше от каменки.

– Горб, да забери ты ковш у него!

Горбаченко неторопливо набрал воды из шайки и щедро плеснул на раскаленные камни. Новая волна жара прокатилась по парилке, друзья завозились на полках, кто-то восторженно вскрикнул, кто-то крякнул, меняя положение, кто-то одобрительно замычал. Лосев молча улегся на нижний полок и затих.

– Хорошо ж как, мужики! – воскликнул здоровяк Догаев. – Нигде так хорошо не бывает, как в бане.

– Так уж и нигде, – усомнился Горбаченко.

– Нигде! – убежденно подтвердил Догаев.

– А на бабе, например, чем тебе плохо? – хохотнул Горбаченко.

– Да мне и под бабой неплохо. Но то бабы – а то друзья детства. Да баня, да пивко, да водочка… А баб нам тут не надо ни фига.

– Ну, не скажи… – возразил Арамейцев мечтательно. – Очень даже бывают кстати.

– Это только так кажется! – хмуро заметил Догаев.

– Че-то ты, Вован, загруженный какой-то. Какой-то ты сегодня женоненавистник, – заметил Арамейцев.

– Да это он от жары психует! – вставил свои пять копеек Игорь Лосев. – Еще немножко в таком пекле, и мы все озвереем.

– А-а! – Вовка Догаев махнул рукой. – Не гони ты, Лось, нормальный пар. А бабы – они дуры и суки. Это все знают.

– Да ты чего, Дога, охренел, что ли? – вмешался опять женолюбивый Горбаченко. – Че тебе бабы дались!

– А то! – привскочил Догаев. – Я недавно так чуть было не влип! Из-за одной козы, нах… Чуть в отцы меня не определила. А я ее почти и не знаю – оно мне надо? Детей от нее? Хорошо я не лох, чтоб меня так дешево разводить! Сразу на отцовство подал – и в морду ей результаты. А если бы растерялся? Это ж дурят нашего брата, мужика, как хотят, с-суки!

– Во дает Дога! – радовался Арамейцев. – Давай рассказывай подробности! Может, и нам пригодится.

– Давай, давай, рассказывай, – поддержали друзья. – Тема важная, не темни, выкладывай.

– Да че не темни? Я ж говорю: она мне – вот твое дите. А я – откуда? Она – оттуда, мол. Понятно, что оттуда, но почему именно мое? Хорошо, говорю, посмотрим. Взял у ребенка генетический материал и…

– Подожди ты, – перебил Горбаченко, – генетический материал – это что такое?

– Ну что-то от ребенка – слюна там, кровь… Я слюну сдавал.

– И что?

– Что! В морду ей эту экспертизу сунул, чтобы она…

– Да подожди ты с мордой. Как тебе вообще в голову пришло у мелкого пацана слюну брать?

– А ты бы хотел воспитывать чужого ребенка? Да еще от бабы, которую толком и не знаешь, которая тебе на фиг не нужна? Хотел бы?