Виктория Токарева - Муля, кого ты привез? (сборник)
Лицо Эллы озарилось радостью.
– Да, конечно! – воскликнула она. – Я это прекрасно понимаю. У Лизы тоже есть любимый медведь – старый, протертый, без глаза, я еще в него играла, когда была маленькая. Лиза его обожает, не выпускает из рук, спит с ним. Прошлым летом мы были в Версале, забыли этого медведя в ресторане. Лиза вспомнила на другой день в аэропорту и так заорала… Пришлось отложить рейс. Представляешь?
Элла говорила много и быстро, из нее буквально исторгалась радость. Самарины – люди не жадные, но все-таки приятно, когда деньги в собственном кармане, а не в чужом.
Я вытащила марионеток.
– Да не надо! – Элла всплеснула руками.
Я все-таки всучила Элле пакет с марионетками.
– Пойдем, посидим, – пригласила она.
На террасе продолжалось застолье. Пела красавица-цыганка, ей аккомпанировал русский муж.
За время их брака муж слегка оцыганился. Это проглядывало в одежде, в манере подавать звук. А жена не подвинулась в русскую сторону ни на сантиметр. «Мир живет, пока кочует цыган», – не помню, кто это сказал. Наверное, цыган и сказал.
Я села в конце стола. Дослушала песню.
Самарин поцеловал цыганке руку и вручил подарок: Мыша. Того самого, которого Петя подарил Кате, а я подарила Лизе.
Цыганка с восторгом приняла игрушку и поцеловала ее в длинный нос.
Мы с Эллой переглянулись.
Дело сделано. Мыш уплыл с концами. У цыганки его не отберешь. Нереально. Я знала, что завтра все пройдет, все уляжется – и в моей душе, и в Катиной, мы забудем про этого Мыша. Но сегодня… Мне казалось, что я стою на балконе шестнадцатого этажа и подо мной проваливается плита.
Я вернулась домой с марионетками. Элла настояла, и не просто настояла, а воткнула пакет в мои руки. Не будешь же драться…
Моя Катя сидела в уголочке и тихо горевала. Ее мордочка скрючилась в плаче. Губы разъехались, как у верблюда. Мое сердце сжалось от любви и сострадания.
– Бабушка, – тихо проскулила Катя. – Я все перепутала. Мыша мне подарил Карась. А Петя мне подарил Олю-Колю…
Катя прибавила звук и довольно громко взвыла от горя.
Я протянула ей пакет. В нем, перепутавшись веревочками, лежали Оля-Коля, совершенно новые. Катя очень редко в них играла.
Катя увидела марионеток. Горе кончилось, но она не могла остановиться сразу, как машина, которую невозможно затормозить на полном ходу. Она может перевернуться.
Моя Катя еще взвыла пару раз, потом нажала на тормоз и постепенно затихла.
– А как это ты догадалась? – спросила она, подняв на меня свои зеленые глаза, промытые слезами. – Как?
– Я почувствовала. Телепатия.
– А как это…
– Это – любовь.
Я немножко наврала. А может, и не наврала. У любви свои тропинки и свои закономерности.
Контрастный душ
Каждый год я езжу в Израиль на Мертвое море. Это рай, несмотря на то что там по соседству находятся Содом и Гоморра. А может, не по соседству, а прямо в этой яме, пятьсот метров ниже уровня моря.
Господь залил Содом и Гоморру едкой кислотой, буквально выжег, и на этом месте образовалось Мертвое море, где не водится рыба, не растет планктон. «К нему и птица не летит, и тигр нейдет». Но это мои предположения, а как было на самом деле – кто это может знать?
Море целебное, я езжу туда каждый год и возвращаюсь с терракотовым загаром, веселая и даже красивая, если не придираться.
Итак, я собираюсь на Мертвое море. Закидываю в чемодан необходимое: купальники, парео, резиновые тапки и пару модных нарядов на вечер. По вечерам туда приезжают качественные певцы и весь отель усаживается за столики. Пьют пиво. Слушают. Танцуют. С моря дует легкий ветерок, напитанный бромом. Бром успокаивает нервы. Вокруг друзья. Дома ждут любимые. Жизнь прекрасна и бесконечна.
Я в прекрасном настроении собираю чемодан и вдруг вспоминаю: надо получше спрятать деньги.
Я, как правило, держу в доме деньги на жизнь, а именно: на еду, воду, коммунальные платежи, лечение, да мало ли… Жизнь за городом дорогая, дороже, чем в Москве. Все время что-то ломается, за все надо платить.
Я уезжаю на две недели. Моя домработница Галя – вполне преданная, но если найдет деньги, то сделает им ноги, а потом все свалит на рабочих, которые у меня во дворе прокладывают новый водопровод. Не пойман – не вор, и я останусь без средств к существованию.
Я достаю деньги из тайника и думаю: куда бы их перепрятать? Денег немало, двадцать тысяч долларов, но пачка тоненькая, в полпальца толщиной, обхваченная аптечной резинкой.
Начинаю соображать: куда это можно спрятать? И в этот момент в комнату влетает мой муж. Он должен везти меня в аэропорт и волнуется, что мы не успеем. Пробки. На дорогах может быть авария, да мало ли что…
Мой муж по гороскопу Дева, а Девы въедливо пунктуальны, ответственны. Муж выкатил глаза на лоб и стал меня кошмарить, торопить, орать, дергать. Я, естественно, задергалась, быстро закидала в чемодан все, что попалось под руку. Собрала сумку с документами плюс очки, чтиво. И вылетела из дома, как пробка из бутылки.
Нервозность мужа передается мне. Я готова забыть половину чемодана, только бы не ощущать на себе его психоволны. Усаживаюсь в машину. Едем. Всё!
А деньги? Я так их и не перепрятала. Ну ладно, авось пронесет. Почему надо о людях думать плохо? Это тоже грех, в конце концов.
Рабочие работают на улице. Зачем им заходить в мой кабинет? А Галя? Вряд ли она станет рыться в моих бумагах. Она воспользуется моим отсутствием и с утра до вечера будет смотреть телевизор. Сделает себе каникулы. У меня каникулы. И у нее. Правда, за свои каникулы я плачу, а она, наоборот, получает деньги.
Ну да ладно. Все это мелочи, а главное – то, что я еду в рай.
Все было так, как я предполагала. Целебное нежное солнце, шелковое теплое море, которое выталкивает тебя на поверхность. Розовато-сиреневые холмы Иордании на другом берегу. Сдержанные немцы, отель в основном немецкий. Кошерная еда. Официанты – бедуины, у них время от времени падают подносы с посудой. Грохот. Бедуины похожи на цыган – худые, темные и мелкие.
Рай. Но через две недели хочется домой. Рай не может быть бесконечным.
Я возвращаюсь домой. Вхожу в свою комнату и вижу свой диван с раскиданными вещами. Неприятное чувство. Как будто кто-то рылся.
Толчок в груди. Кидаюсь к тайнику. Денег нет. Двадцать тысяч долларов сказали мне «до свидания».
Это естественно. Если Галя работает за семьсот долларов в месяц, то двадцать тысяч – это почти три года работы.
Как я могла быть такой беспечной? Мой рот высох. Язык стал шерстяной, как кусок валенка. Я даже не могу им пошевелить. Села на стул и смотрю перед собой.
Что делать? Полицию вызывать? Но тот, кто украл, вряд ли держит деньги у себя в кармане. Обнаружить вора практически невозможно. И дополнительный стресс: полиция, разборки…
Я сижу, пытаюсь дышать. Воздуха не хватает. Я закрываю лицо руками и начинаю молиться: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим…»
Я произношу знакомый текст не формально, а углубляясь в каждое слово. Вкладываю душу в каждое предложение, впитываю смысл.
«…И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого…»
Я заканчиваю молитву и сижу какое-то время, закрыв лицо руками. Мне стало полегче. Я уже дышу. Я говорю себе: ну что ж делать, не умирать же теперь из-за этих денег… Заработаю, в конце концов… Все живы, никто не умер, а деньги – это бумага и время. А время все равно идет вперед, независимо от денег. Оно ведь не останавливается… Жизнь продолжается в том же ритме, в том же режиме. Просто обидно, и все. Но мало ли я получала обид? Пусть будет еще одна… А вдруг я откупилась от чего-то более страшного? От какой-нибудь беды. Надо благодарить Бога за то, что он взял деньгами…
Я почти успокоилась. Поднялась. Стала прибираться в комнате. Прежде всего привести в порядок диван. Собрала футболки, кофточки – часть на стирку, часть на выброс. В углу дивана валялся холщовый мешок, в таких на Западе продают фирменную обувь. Я пощупала мешок, в нем лежали мои выходные туфли – лакированные лодочки, я купила их в Цюрихе. Один туфель мне показался больше, вернее, выше, чем другой.
Я сунула туда руку. Вытащила. В туфле лежали деньги, те самые двадцать тысяч долларов. Значит, я их переложила, но забыла спрятать мешок. Я вспомнила, что вытащила деньги из тайника, сунула в туфель, но в эту секунду вбежал мой муж, поднял бурю в стакане воды, я все бросила и села в машину. А мешочек с туфлями остался валяться на диване. И в него никто не заглянул.
Я села без сил на диван. Радость – это тоже стресс. Я выпила стакан воды. Язык перестал быть шерстяным. В меня медленно возвращался покой.
На Мертвом море было плюс тридцать. В Москве за окном минус десять. Перепад температур с плюса на минус. Перепад состояний от потери к обретению. Надо было выстоять.
