Эдуард Овечкин - Акулы из стали. Туман (сборник)
– Садись, военный! – крикнул таксист.
– Да у меня денег нет, – вежливо отказался Борисыч.
– Да не надо! Я сейчас проститутку домой отвозил, она мне денег дала, чтоб я тебя в порт отвёз!
Вот скажите мне, дают парижские проститутки денег таксисту, чтоб он одинокого моряка в порт отвёз? Вот то-то и оно!
Утром все потрёпанные, но не побеждённые, собираемся на подъём флага. Командир, чтобы оценить потери, просит командиров боевых частей доложить о наличии личного состава.
Те, кто на вахте стоял, – бодрячком и в предвкушении, а те, кто были отпущен, бредут потихоньку с красными глазами на ватных ногах. Без пяти восемь, все в строю, нет только штурманёнка Славы. Начинают выяснять, где был, куда ушёл и всё такое. Появляется. Без галстука и что-то в руке несёт. Плывёт вдоль строя к трапу, никого не видит.
– Слава!!! – кричит, настигнув его, командир прямо в Славино ухо. – Галстук-то твой гдебля?!
– Втн, тщ кмндир! – докладывает Слава и машет у командира перед носом бюстгальтером полноценного третьего размера. Потом пытается надеть его себе на шею.
– Слава!!! – кричит командир. – Это лифчик!!!
– Дыа? – удивляется Слава и пытается сфокусировать зрение на нём.
– Штурман! Уберите это немедленно!! – тычет командир пальцем в Славу. – Занесите его на борт, я потом его любить буду, когда он в сознание придёт! В таком виде он меня не возбуждает даже!
Потом оказалось, что утром в автобусе к Славе пристала женщина с просьбой подарить ей галстук, уж больно он ей понравился. Слава предложил ей обменять его на бюстгальтер, чтоб она от него отстала, но она от него не отстала.
А ещё один офицер пытался угнать городской автобус в Питер, угрожая водителю огнетушителем. Ну, водитель понимающий попался и, довёзя его до следующей остановки, объявил:
– Канал Грибоедова!
И так продолжалось несколько дней. Я не знаю, конечно, можно ли в Париже вымотаться при отсутствии денег полностью за несколько дней, но в Северодвинске – можно. За день до выхода уже и с борта никто почти не сходил – все отсыпались и восстанавливали пролитые на женские тела силы, чтоб на следующий день, взяв ядерный щит наперевес, идти дальше охранять спокойный сон в том числе и этих не менее вымотанных женщин. А дальше: «И лодка, размером с египетский сфинкс, уходит из города Северодвинск». Читали же эти стихи, да?
О пользе курения
Однажды в нашей до ужаса ядерной дивизии завёлся торпедолов. Откуда он взялся, зачем его к нам приписали и куда он делся потом – мне неизвестно, поэтому эти детали рассказа будем считать несущественными и опустим. Торпедолов стоял бесполезной тарой год или два и на моей памяти выходил в море только один раз. Ну, как «выходил»… Впрочем, об этом и есть мой рассказ.
Простоял он у нас, наверное, с полгода абсолютно никому не нужный. Вида был неказистого: сильно потрёпанный судьбой и прочими невзгодами военной службы. Боевой корабль в нём угадывался довольно сложно под слоем ржавчины, потёртостей и вмятин. Ну, стоит лодчонка какая-то у технического пирса, ну и пусть стоит, жалко, что ли? Но на очередном торжественном построении по случаю, как вы можете догадаться, какого-то очередного торжеств, перед нашей дивизией тяжёлых атомных подводных крейсеров стратегического назначения поставили задачу: подготовить торпедолов к выходу в море и сдачи им какой-нибудь задачи. А, так это торпедолов, оказывается.
С чего начинается подготовка к выполнению боевой задачи? Естественно, с внешнего вида. Выполняя боевую задачу, вполне можно дать маху или даже вовсе обосраться, но выглядеть при этом нужно как гусару на балу. Это закон военно-морского флота. Обычно надводные корабли красят в шаровый цвет (такой пятьдесят первый оттенок серого), но в те времена на Северном флоте найти шаровую краску не смогли, а нашли серебрянку. А что, подумало себе начальство, заодно и блестеть будет. Закатали его всего в блестящий серебряный цвет: от бом-брам-эзельгофта вверху до Баренцева моря снизу. Не знаю, водились ли до этого вампиры в губе Нерпичья, но после точно замечены не были. Торпедолов, конечно, сразу получил неофициальное название «Серебряный». А наши матросы от безделья и неуёмной тяги к прекрасному прокрались на него ночью и написали на борту гуталином слово «Баффи». Ну, идиоты, конечно. Баффи же девочка, а торпедолов – «он мой», то есть мальчик. Посоветовались бы с офицерами, неучи, те бы их научили, что писать надо «Ван Хельсинг» хотя бы. Тогда, может, и матросы с торпедолова не так обиделись бы. А они почему-то обиделись. Когда висели на верёвках над водой и оттирали гуталин с корпуса, кричали нашим, что те козлы и бакланы. Наши в ответ картинно били себя копытами в грудь и клялись Родиной, что они этого не делали. Мол, братухи братух не обижают, и вообще, это наверняка крысы с бербазы сделали. Даже предлагали помочь бежать рвать на тех тельняшки и отбирать колбасу на завтраке.
Отремонтировали там какие-то устройства и механизмы на корабле, исписали тонну бумаг и приступили к выполнению финального квеста – поиску солярки. Особо морочиться не стали и нашли её у нас на борту в цистернах дизель-генераторов. Начальник электро-механической службы дивизии (НЭМС) звонит нашему командиру второго (электротехнического) дивизиона:
– Славик, там эта, надо солярку слить на торпедолов, столько-то литров.
– Кому надо?
– Родине, Славик, ну кому же ещё?
НЭМС у нас хороший был, без вопросов вообще, но после академий различных знания о материальной части несколько подрастерял, заменив их на знание руководящих документов, поэтому Слава ему спокойно объясняет:
– Сан Саныч, у меня не предусмотрена конструкцией система слива топлива. Система приёмки есть, а слива – нет.
– Слава, ну епжештвоюмать! Ты же офицер! Придумай что-нибудь! Нештатную схему собери!
Слава, возбуждённый фразами «тыжеофицер» и «нештатная схема», продолжает объяснять:
– У меня топливо в цистернах забортной водой замещается, уровень в цистернах низкий, что я им налью по нештатной схеме: солярку, эмульсию или забортную воду – я не знаю, и узнать мы не сможем никак! Какой у них там тип дизеля? Какие допуски по топливу?
– Слава, ну в рот тебе ноги потного индейца, хватит пиздеть – приказ командира дивизии «слить топливо»!
– Да? А отвечать потом кто будет? Командир дивизии?
– Я буду отвечать, Слава, я!
– Тогда пожалуйте на борт, Сан Саныч, и не сочтите за труд написать мне приказание письменно в журнале!
НЭМС приехал через три минуты, обиженный чёрным недоверием между джентльменами, сделал запись. Уехал.
Все пять офицеров второго дивизиона притащили в центральный пятнадцать метров схем топливной системы, разложили их в три яруса и ползают по ним, тычут заскорузлыми пальцами в нарисованные клапана и патрубки, посылают матроса проверить по месту, есть ли такие в натуре и где стоят, матерятся и называют друг недоучками. Родили схему. При помощи пожарных шлангов и скотча (я не помню, кто точно придумал скотч, но ему надо звание Героя России вручить за то, что не дал флоту развалиться в девяностые) собрали схему. Сидят довольные, курят. Звонит НЭМС:
– Слава, ну что там?
– Пусть сосут, Сан Саныч.
– Что, блядь, за выражения, Вячеслав! Приказы не обсуждаются!
– Да готово у меня всё. Пусть едут топливо сосут, а не то, что вы подумали.
Приехали. Отсосали чего-то из цистерн. Ну и тут полный праздник, конечно. Провожали их в море всей дивизией, чуть ли не с оркестром и залпами береговых орудий. Часов в семнадцать аккурат они и отчалили. Я как раз на вахту заступил.
Заступил, слово за слово, ужин, отработка вахты, кофею испил и часов в девять вечера вылез на белый свет покурить. Окидываю акваторию хозяйским взглядом: мать моя женщина! Стоит наш «Ван Хельсинг» на водной глади губы Нерпичья абсолютно без хода метрах в пятистах от меня и машет мне тельняшками своего экипажа.
Протираю глаза – стоит. Покурил – всё равно стоит. Вызываю связиста наверх.
– Свяжись, – говорю, – с этим «Летучим голландцем».
Попытался – не отвечают ни по одному каналу. А они уже там самого высокорослого матроса на баке выставили (метр семьдесят в холке) – стоит там, зарядку делает. Ну, это вы бы так подумали, что он зарядку делает, я-то знаю, что он мне сигнал бедствия «Мэйдэй» семафорит. Посылаю им в ответ сигнал «Не ссыте, счас всё порешаю». Спускаюсь, звоню дежурному по дивизии и хорошо поставленным командирским голосом, как в кино, с нотками торжественности и тревоги, докладываю:
– Наблюдаю ТЛ бортовой номер такой-то в пятистах метрах по левому борту.
– Да вы что там, пьяные? Эдуард, ТЛ наш уже часа два как хуярит из всех калибров по врагам революции в Мотовском заливе!
– Не знаю, – говорю, – но сдаётся мне, что враги революции неотхуяренные по Мотовскому заливу слоняются, потому как ТЛ стоит у меня по левому борту и машет мне нижним бельём своего экипажа.
