Антонина Глазунова - Дети Шахразады
Через полчаса узкая тропа внезапно расширилась, и бездна снизу кончилась, перейдя в вытоптанный крошечный пятачок, среди вздымающихся гор. Свирепый командир остановил караван, приказал верблюдам лечь, а путникам – спешиться. «Мальчики – направо, девочки – налево». А куда – налево, черт, если кругом высоченные скалы?! Мужикам хорошо… «Девочки» выискали какую-то узкую щель между громадных валунов, и протискивались туда по одной, как тараканы, с писком и возмущением.
Маша подошла к Давиду, все еще бледному. Тот молча прижал ее к себе, отечески поцеловал в рыжую макушку. «Знал бы – не поехал!» – прошептал в веснушчатое ушко, как последнее прости. Супруги обнялись, постояли, потом Давид мягко, но решительно отстранил жену и пошел что-то выяснять по-арабски с проводником. Вернулся, ободряюще потрепал веснушчатую щечку:
– Все. Такого кошмара уже не будет. Дальше – узкая тропа, но не над пропастью.
И верно. Через каких-нибудь полчаса они расправили занемевшие ноги и спины перед невысокими, стоящими полукругом палатками. Все крохотные домики были построены из переплетенных соломенных щитов, точь-в-точь как домик Наф-Нафа, и сверху покрыты тяжелыми полотнищами, сотканными из верблюжьей шерсти. Огляделись. Оказалось, что стойбище расположено на полуострове, мысом врезающимся в Красное море, причем смертельный путь над пропастью был единственным перешейком, связывающим стойбище с Большой Землей. Впрочем, может быть, и не единственным – вдалеке Машка заметила давешний побитый джип, тщательно спрятанный за хозяйские соломенные вигвамы. Но разбираться уже не было сил. Умаявшиеся от мучительной езды на верблюде, туристы раскорякой разбрелись каждый по своей палатке и повалились на ковры и кошмы, устилающие плотно утрамбованную землю. В каждом домике были приготовлены ласты, трубки и маски для подводного плавания, но на них никто и не взглянул. Все. Хорошенького понемножку.
Но никто не умер. Не прошло и двадцати минут, как воскресшие путешественники, переодетые в купальники, шлепая устрашающих размеров ластами, направились к специально приготовленным сходням – прыгать вниз, в коралловый подводный рай. Наши герои тоже прогулялись, ополоснулись, смыли синайскую пыль и вернулись в родное бунгало – поваляться на песочке. Постепенно и другие путешественники повылезали на раскаленный песок – позагорать, погреться на солнышке после ледяной – аж +22°! – воды Красного незамерзающего моря. После привычных 28–30° в Средиземном – это просто Ледовитый океан!
Многие раскрепощенные девицы, пользуясь свободой от цивилизации, не стесняясь, скинули верхнюю часть купальников и разлеглись на соломенных циновках, подставив под солнечные лучи весьма аппетитные западные полушария. Нижняя часть купальников тоже не обременяла обилием ткани, так что, как выразился Казанова, знаток местных идиоматических выражений, «было чем промыть глаза». Худосочная Машка, поежившись, посмотрела на эту выставку обильной женской плоти и тяжко вздохнула – комплекс неполноценности, возникший еще в золотую пору полового созревания, вновь дал о себе знать. Ее маленькие груди, похожие на недозрелые лимоны, не шли ни в какое сравнение с памелами, дынями или персиками, с гордостью выставленными на всеобщее обозрение. Мужчины-бедуины, обслуживающие отдыхающих, сидели на корточках поодаль, рядом с хозяйскими палатками, в которых женщины готовили еду, со знанием дела рассматривали выставленный для обозрения товар и изредка зычно гаркали на маленьких девчонок, посмевших высунуть нос из женской палатки, чтобы попрыскать в кулачок, глядя на откровения европейской культуры.
Давид полюбовался на каменные черноусые изваяния, наблюдающие за отдыхающими, на шустрых девчонок, черными ящерками снующих между хозяйскими палатками, и вдруг негромко свистнул, как бы от изумления. Задремавшая было законная мегера приоткрыла один зеленый глаз – что? Ревниво проследила за приподнявшимся на локтях в позе крокодила супругом, уверенная, что он «промывает глаза» и обнаружил действительно что-то достойное внимания. Она ошиблась.
Внимание мужа было приковано к толстой пожилой бедуинке, неторопливо направлявшейся к отдыхающим. Она была одета в обычное длинное, до пят, черное платье, вышитое разноцветным крестиком, босая, голова покрыта темным тяжелым покрывалом, и Машка удивилась, чего вдруг благоверный так заинтересовался ею. Потом Машка разглядела необычный головной убор, нахлобученный поверх покрывала и представляющий собой что-то вроде корзинки с плоским дном, как зонтиком прикрывающей старуху.
Подойдя поближе к изнемогающим от непосильного отдыха туристам, старуха поставила на землю свою ношу, и Машка, приглядевшись, увидела, что это действительно невысокая корзинка, сплетенная из волокон финиковой пальмы – обычного местного материала для всевозможного плетения – циновок, корзин, ширм и прочей домашней утвари. Старуха села в тень от ближайшей тростниковой палатки, оценивающе оглядела размякших на солнышке туристов и, приподняв свою плоскую корзинку, встряхнула ее. Над невысокими коричневыми краями взлетели, блестя полированными боками, большие морские раковины. Взлетели, перевернулись в воздухе и опять шлепнулись в корзинку. Туристы тупо взирали на непонятный аттракцион.
– Что это? – Машка повернулась к знатоку местных обычаев.
– Гадалка, – живо откликнулся муж, уже поднимаясь на ноги с явным намерением воспользоваться предлагаемыми услугами. – Пойдем, гадание на раковинах – это может быть интересно! Это не часто встретишь!
Супруги подошли к местному оракулу, присели на землю, и Машка увидела, что широкая плоская корзина до половины была заполнена плотным морским песком. На нем живописной горкой лежали довольно большие разноцветные, отливающие перламутром раковины с причудливыми отростками – из тех, в которых слышится морской прибой.
Маша перевела взгляд на гадалку – такую же экзотичную, как и ее раковины. Были видны ее лицо и шея – наверное, она уже вышла из возраста, в котором скромные женщины закрывают себя целиком. Коричневое, как корица, морщинистое лицо было покрыто татуировкой – синие и зеленые узоры кружевом покрывали шею, подбородок и щеки, поднимались на прямой точеный нос, вились между черненых сурьмой бровей. Широкие ноздри были проколоты и увиты многочисленными золотыми серьгами, бесконечные золотые цепочки переливались на впалой груди, как на новогодней елке, пальцы были сплошь покрыты массивными золотыми кольцами с блестящими разноцветными камнями. Словом – цыганский восточный изыск во всей красе.
Единственным, что никак не соответствовало стандартному облику цыганки, были глаза. Они ошеломляли. Пронзительно голубые, яркие, драгоценными сапфирами они сияли на темном лице и, обведенные черной сурьмой, казались неправдоподобно сказочными, завораживающими. Контраст темной, почти черной кожи и светлых глаз был такой, что казалось, словно глаза покрыты бельмами, слепые, как у римских статуй. Жуткое ощущение! Машка тут же вспомнила взгляд Салмы, матери Хоснии, когда та выбегала из дверей банка, – тот же бьющий током пронзительный взгляд светло-голубых глаз на темном лице.
Гадалка вонзила свой магический взор в подошедшую парочку, внимательно осмотрела смазливого парня, свободно присевшего перед ней, а потом – рыжеволосую красотку, поежившуюся под ее взглядом. На руках обоих – обручальные кольца, значит – супружеская пара. У парня на левом мизинце необычное кольцо, украшенное полосатым «джазом», очень интересно, откуда оно? Оно явно арабского происхождения. Парень – араб? Непохоже, держится по-европейски, но внешностью египтянин. Девушка – явно русская, но цепочка на груди такая странная, такая знакомая, с арабской надписью… Где-то я такую видела, хотя девушка незнакомая?.. Ну хорошо, нужно работать. Интересно, почему они подошли – из простого любопытства или на самом деле есть проблемы? Что они хотят знать?
Гадалка привычным движением собрала топорщащиеся раковины в невысокую горку, подкинула их, и они упали на песок в корзине, цепляясь длинными отростками и образуя причудливый рисунок. Машка залюбовалась радужными переливами перламутра, но неожиданно низкий, хрипловатый голос вернул ее к действительности:
– Брось монету на раковины! – Старуха довольно сносно говорила на иврите, только жесткие горловые звуки выдавали арабский акцент.
– Монету? – Маша оглянулась на спутника. – У меня нет денег!
Давид растерялся, пошарил в набрюшной сумке и вытащил стошекелевую купюру. Глаза гадалки жадно загорелись, но она отрицательно качнула головой, покрытой черным платком:
– Нужна монета.
– Ну так дай нам какую-нибудь монету, а я потом заплачу тебе! – Давид повертел перед ее глазами шуршащей бумажкой.
– Нет! Иначе не сработает! Нужна ее монета, из ее рук! – настаивала гадалка, хотя у нее слюнки текли при виде лакомого кусочка. Но она была честной гадалкой и не могла нарушить вековой ритуал.
