Юлия Андреева - Предсказание
Расставшись с Агасфером, Лада с трудом дождалась, когда Чудовище вымоет комнату, а бабушка Руфь застелет постель, чтобы наконец-то рухнуть в нее.
Но бабушка все равно проследила, чтобы Лада устроилась поудобнее, и, подоткнув ей одеяло, пожелала спокойной ночи.
– Странно, я читала, что Агасфер ничего не имеет, и все что ему дают, тотчас раздает нищим, – поделилась она своими мыслями с Руфь.
– Ты это о квартире? Так она на моего мужа записана, капитал, акции – все на семью.
– А ключи, деньги? – не унималась Лада. – Ему ведь не положено.
– Так это где сказано – не положено? А с деньгами-то оно вернее. Да и не ангел же он, чтобы воздухом питаться. Сама видала: водка, мясо и всего побольше. Обязательно с собой еще заберет и денег, сколько ни приметит, – в карман. А что – Агасфер! И сынок мой весь в него!
Говоря это, старая Руфь как будто гордилась, лицо ее так и светилось радостью и счастьем:
– В роду завсегда через поколение дети, – верное подобие Агасфера. И стать, и замашки, – точно сам всегда с нами.
– А он, Агасфер, хоть работает? – с надеждой выдавила из себя Лада.
– Ни-ког-да! – Старушка вся сияла. – При Христе обувь шил, но после, когда Спаситель его вечной жизнью проклял да в поход отправил, завязал. С тех пор ни дня не работает! И внучок весь в него!
– Тяжело, наверное, приходится.
– Куда там – денег прорва уходит, а на внучка-то и по боле приходится. – Руфь была рада, что наконец-то кто-то говорит с ней на эту тему и хвасталась всласть.
– Почему же на Агасфера денег меньше чем на внука? – Лада усмехнулась в простыни. Было смешно уже оттого, что вечный жид при всей своей прожорливости и планами мирового значения проматывает меньше денег, нежели современный лоботряс.
– Так сыночек же еще молодой, – старушка захихикала. – Ему мало есть да пить, ему женщин подавай! Вот какой герой! А Агасфер, он, конечно, к женскому полу тоже склонность имеет, но тот свой род блюдет, на всякую дрянь не расходуется.
– Понятно.
Лада зевнула, и старушка нехотя попрощалась, пожелав ей не тратить сонное время понапрасну, а увидеть детальным образом мистерию, что там и как делать надлежит, после чего ушла к себе.
Погас свет. Необычно мягкое ложе словно обволакивало тело, запах белья был чуть застоявшийся, но это придавало сходство с музеем или наводило на мысль о большом сундуке, где и хранились, очевидно, все эти матрасы, тюфяки и простыни. Лада блаженно потянулась, ощущая, как каждая клеточка ее тела готова раствориться в этом странном, приятном мире.
Сквозь вязаные занавески слабо просвечивала луна – виновница всех сегодняшних бед, она украдкой заглядывала в окно, как нашкодившая и мечтающая загладить свою вину школьница. На стене тикали старинные часы. Лада свернулась калачиком, зевнула.
«Интересно, как там Питер? – сквозь сон перебирала она четки недавних событий. – Где он? Неужели сидит сейчас у нее и ждет, не понимая, куда она провалилась. Ведь если он на самом деле Питер, значит, должен же он что-то чувствовать. Столько всего произошло. Поверит ли он? В Агасфера, например. Ольга-то поверила, даже договорилась о встрече, хотя… после падения в воду, после всего… – она перевернулась на другой бок. – Никто не поверит. И в мистерию, и в предсказание – ни во что. Так не бывает!»
Больше всего на свете в этот момент Ладе хотелось спать, но противное чувство, что она что-то не поняла, сделала не так, переворачивало душу.
«Никакого Агасфера нет. А если и есть, то он не полез бы в воду вытаскивать попавших в беду барышень. Не бывает, потому что не может быть! Во всяком случае, не в реальности! А значит, я сплю и вижу сон. Где сплю – дома, в такси или в реке? Если в реке, то пора просыпаться и бить тревогу!»
Температура стучала в виски сумасшедшими барабанами. Она рывком села, скинув с себя влажное одеяло. Или не одеяло? Лада пошарила в темноте и нащупала холодный камень набережной, влажный от ночного тумана плащ оказался распахнут, в руке была привычно зажата сумка с телефоном. Платье не было мокрым, значит, она еще не побывала в воде.
– Упасть в воду! Опять! Нет! Только не это!
Сумасшедшие барабаны в ушах отстукивали погоню. Должно быть, она упала и на какой-то момент потеряла сознание. Да, моментальное помутнение сознания, и как следствие – Агасфер, Копье Власти, мистерия. Она прибавила шаг, стремясь поскорее добраться до Спаса на крови, откуда рукой подать до Шлимана.
С неба луна светила на нее, как гигантский прожектор ночных стражей, барабаны в ушах уже, наверное, были слышны во всем городе. Во всяком случае, эхо отражалось от домов на противоположном берегу реки.
«Сон может быть вещим, – лихорадочно соображала Лада, вновь прибавляя шаг, надо рассказать Шлиману о Копье, нужно…».
За спиной послышался стук копыт, Лада завизжала и понеслась вперед, не разбирая дороги.
И опять она не видела преследователя, но уже ощущала его горячее смрадное дыхание. Ужас сменялся горячими и холодными волнами, пока не превратился в единую пульсацию страха.
Не помня себя, Лада захрипела и побежала что было сил вдоль набережной, преследуемая настигающим ее кошмаром. А копыта все стучали, отражаясь от черных домов, так что казалось, звук идет отовсюду, будто сам великий мрак приближался к ней на призрачных конях Апокалипсиса.
«Медный всадник скачет над Невой!» – почему-то подумала Лада, пытаясь успокоить себя.
Звук увеличивался, приближался, глушил.
И вот уже Лада снова жмется к каменной набережной, вот стекает по ступенькам к черной, блестящей воде, туда, где так тихо и покойно, где цоканье пропадает в волнах и светло от луны. Туда, в ласковые карнавальные блески, куда так хотелось еще в детстве, когда семья жила в центре.
– Ладушка! Касаточка! Очнись! Это сон, дурной сон, – над постелью появилось встревоженное кукольное личико бабушки Руфь. – Успокойся, ласточка. Лобик-то мокрый, мокренький…
«Мокрый – значит вода», – Лада моргнула и действительно увидела воду, перед которой она теперь стояла на коленях.
Каменная лесенка терялась в темной глубине, как бы приглашая спуститься по ней. На какое-то мгновение Лада перестала слышать чечетку подков, воспринимая лишь шелест волн шлифующих камень.
Тихая речная дорога, черный шарф царицы ночи, словно приглашали ее в путешествие.
Лада сделала шаг – и тут же оказалась в объятиях Питера.
– Куда ты, родная моя? Милая! – он держал ее, аза его спиной светилась бездна.
– Я не нарочно. Просто так получилось, – шепнула Лада. – Я искала тебя. Все время искала тебя.
– Но я же тут, глупышка. Я с тобой.
– Где ты? – спросила Лада, слезы застилали глаза, между ней и черным омутом больше не было никого.
– Вернись, Лада. Не делай этого. Я не знаю, что сотворю, если ты погибнешь! – умолял голос, направление которого она не могла угадать, потому что казалось, что исходит он от домов и набережной, от воды и неба. Да и как по-другому, ведь это был голос самого города.
– Лада! – миг – и Питер снова стоял между ней и смертью. – Я делом занимался, деньги, между прочим, зарабатывал. А как же, малыш, я же мужчина, тоже надо понимать, не могу все время на твой счет жить.
– Я ждала тебя…. – как в забытье повторяла Лада.
– Я деньги принес, много. Это петровская чеканка, глупая. Это… – Он выгреб из карманов несколько старинных серебряных монет и бросил их в воду, откуда тут же пошел свет, и Лада увидела дно покрытое камнями, проволокой и стеклами. И инстинктивно отстранилась от манящей ее еще минуту назад воды.
– Так-так, Ладочка, – бабушка Руфь и Чудовище усадили ее, на край кровати, стягивая через голову намокшую потом рубашку. Голова кружилась, во всем теле ощущалась слабость.
Слава Богу! Она спаслась. Жаль только, что Питера не было поблизости, зато он был вокруг нее, витал легким дуновением, обнимая дома и давая дорогу встающему солнцу. Она была в Питере, и Питер был в ней.
Глава 25
Утренний Петербург заволокло пеленой тумана, так что утро скорее угадывалось, нежели ощущалось. Не проснувшиеся по-настоящему прохожие, как утренние зомби, шли по делам, не обращая внимания на полустёртый, полускрытый город.
Меж тем в нем, а именно в исчезнувшей его части, происходили поистине странные события. Воспользовавшись дымкой, некоторые здания в новостройках укрыли свои крыши и верхние этажи, принимая крылатый десант духов и сочувствующих судьбе города богов. За стеной тумана, как за киношным дымом, пудрились и прихорашивались статуи Летнего сада. Готовясь к мистерии, они надеялись сыграть в ней не последние роли. Каменные дамы мечтали женить на себе Питера.
Правда, среди каменных красоток настоящей богиней могла называть себя лишь Венера[14], царствующая среди белых нимф. Но остальные не любили об этом вспоминать.
Среди посвященных предстоящую мистерию расценивали двояко: либо как алхимическую свадьбу, на которой, наконец, сумасброд и бродяга свяжет свою судьбу с мудростью в лице Софии, как и предписывали ему присутствующие на собрании масоны. Идея свадьбы всех устраивала, потому что была понятна, в то время как вторая версия «ритуала» казалась непонятной и запутывалась с каждым днем все больше и больше.
