Максуд Ибрагимбеков - В аду повеяло прохладой

С Марион осталась медсестра, а все прочие вышли в соседнюю комнату, где состоялся консилиум с участием профессора Таривердиева, доктора Аслана и товарища Назимова. Известный кардиолог к доктору Аслану относился уважительно, называл его коллегой.

Состояние уснувшей Марион признали удовлетворительным. Профессор рекомендовал во избежание неожиданностей и с учетом перемены климата оставить больную в селении еще на сутки, и куратор с ним спорить не стал.

Решили программу пребывания делегации не отменять. Клод остался с Марион, а все остальные иностранные гости в сопровождении Назимова и Фаталиева отправились на экскурсию в шафранный совхоз. После шафранного совхоза делегации предстояло посещение Сумгаита, а затем прием во Дворце профсоюзов. Уехали и городские врачи. В гостиной при больной остались дежурить доктор Аслан с медсестрой.

И Клод, и Сеймур, по мнению их знакомых, считались людьми немногословными, но сегодня оба они не могли наговориться. У них было общее бесценное достояние – воспоминания. И они вспоминали.

Клод в нерешительности потер лоб.

– Виктор умер… Ты знал? – спросил он Сеймура, но ответа не дождался. – Он умер ночью во сне, смертью праведника. Похоронили его с воинскими почестями. – Клод заставил себя улыбнуться. – Почти никого не осталось. Надо держаться друг друга.

Сеймур молча кивнул. Он ощутил пронзительную печаль, когда вдруг вспомнил слова Виктора «я везде чужой» и представил его улыбку.

В комнату заглянул Аслан.

– Буду краток, – сказал он Сеймуру. – Жена твоего друга чувствует себя нормально, и, проснувшись, она может встать и вести привычный образ жизни. Второе, в той комнате слышно, как от беспрерывных разговоров у вас пересохло в горле. Спроси у своего друга, может быть, ему хочется выпить чаю или чего-нибудь другого?

– Чего-нибудь другого. Он пьет сухое вино, – сказал Сеймур.

– Пойду скажу.

То, что рассказал Клод после ухода Аслана, казалось Сеймуру невероятным, хотя он и был уверен, что все сказанное – чистой воды правда.

Недавно генерал де Голль встречался с господином Хрущевым. Встретились для того, чтобы разрешить проблемы, накопившиеся за время войны. Проблем много, но одной из главных можно назвать положение военнопленных, бывших участников Сопротивления, вернувшихся в СССР. Услышав от де Голля о том, как с ними поступили на родине, Хрущев был потрясен. Он дал слово восстановить справедливость и свое обещание выполнил. На сегодняшний день все они освобождены и восстановлены в гражданских правах.

Клод замолчал, когда в открытой двери появился Аслан.

– Вы можете разговаривать и при мне, ты же знаешь, по-французски я не понимаю. А вино и еду сейчас принесут. – При желании можно было заметить, что Аслан чем-то смущен. По его словам, первый, кого он увидел, выйдя из ворот, был Самандар, непринужденно прогуливающийся в сопровождении племянника.

– «Непринужденно прогуливающийся Самандар» – это ты хорошо придумал, – одобрил Сеймур.

– Он сказал, что гуляет здесь, главным образом, по своей инициативе, но с одобрения куратора. Горит желанием выполнять указания членов делегации и сопровождающих лиц, для чего государство в лице руководителя района выдало ему безразмерную скатерть-самобранку. Вот и всё.

Я вежливо попросил его сходить в ресторан и принести нам вина и еды.

– И он пошел?

– Побежал. После того, как мы с ним подробно обсудили меню. По-моему, таким поведением он пытается загладить впечатление от утреннего жертвоприношения… Ладно, вы беседуйте, а я в ожидании обеда тоже пойду непринужденно прогуляюсь в саду.

– Я тебя прошу, посиди с нами, Клод рассказывает поразительные вещи, послушай.

Клод, не скрывая удовольствия, рассказал, что Первый секретарь Центрального комитета Хрущев благосклонно воспринял письмо Генерального секретаря компартии Франции Мориса Тореза, в котором тот просит восстановить справедливость и способствовать беспрепятственному выезду гражданина Французской республики Сеймура Рафибейли за пределы СССР.

– Да, – подтвердил Клод, – попросил его я. И еще за тебя поручились все оставшиеся в живых коммунисты нашего с тобой бывшего отряда. Письмо Торезу подписали сто четырнадцать человек. Что ты можешь на это сказать?

– Говорю, – Сеймур был взволнован, – сказка! Прекрасная сказка, в которую хочется поверить.

Произведенным эффектом Клод остался доволен.

– Тогда послушай продолжение сказки. Завтра ты вылетаешь вместе с нами в Москву, а оттуда через день – в Париж. Согласие властей получено. – Клод положил на стол паспорт. – Это твой французский паспорт с визой.

Аслан был потрясен:

– Первый раз в жизни вижу человека, который уезжает за границу, – благоговейно прошептал он, листая французский паспорт Сеймура. – И ты теперь будешь там жить? Молчи, молчи. Пусть ответит товарищ иностранец. Переведи.

Клод подтвердил, что Сеймур будет жить во Франции, где у него есть друзья, домик в городе Альби и счет в банке.

– Счастливец! Чувствую, как от зависти у меня начинается диабет!

Диабетом Аслан заболеть не успел, потому что как раз в это время раздался стук и в комнату просунулась голова Газанфара:

– Нести?

– Быстро! – приказал Аслан. – Наверно, все уже остыло.

Появившийся вслед за Газанфаром официант с тележкой принялся проворно накрывать стол.

– Вижу по твоей физиономии, что в ресторане ты хорошо поел. Никуда не отлучайся, иди в сторожку и сыграй с охранником в нарды. Может быть, позже придется еще раз съездить за вином. Все понял?

Газанфар послушно кивнул.

– А Самандару что сказать? Он там. Стоит в коридоре.

Получить приглашение к столу Самандару в этот день было не суждено.

– Откуда я знаю? Скажи ему, что хочешь, я в ваши дела не вмешиваюсь, – мастерски изобразив приступ мимолетного скудоумия, пожал плечами Аслан.

Под аплодисменты участников застолья в комнату в сопровождении медсестры вошла Марион. Она выглядела здоровой и подтвердила это интересным комментарием к сегодняшнему происшествию, после того как Клод усадил ее рядом с собой. Медсестра села возле нее.

Веселье за столом достигло высшей точки, когда приехал товарищ Назимов. За стол он сел, но пить наотрез отказался. Он ел осетрину на вертеле и запивал ее минеральной водой.

– Я приехал, чтобы узнать ваше мнение, – обратился Назимов к Клоду. – Завтра с утра мы прямо отсюда поедем на нефтеперегонный завод, затем на прием в Министерство культуры, а оттуда – прямо в аэропорт.

Прежде чем ответить, Клод посмотрел на Аслана.

– Это невозможно, – сказал Аслан, выслушав перевод. – Госпоже Вернье следует подготовиться. Самолет до Москвы летит шесть часов с двумя посадками – это серьезная нагрузка на организм, и рисковать я ей не советую. Лучше всего, если в аэропорт она поедет отсюда.

– Прежде всего безопасность мадам Вернье, – от себя добавил Сеймур.

Слова Сеймура Назимов пропустил мимо ушей.

– Имей в виду, – криво усмехнувшись, сказал он Аслану, кивнув на Сеймура, – этот уедет с ними, а ты-то останешься здесь.

– Договорились, с этой минуты мы с тобой на ты. Только ты тоже имей в виду, они уедут, а ты-то останешься здесь, хе-хе! – шутливым тоном, в котором явственно сквозил вызов, произнес Аслан.

– Ты что хочешь этим сказать? – с потемневшим лицом спросил Назимов. Чувствовалось, что куратор теряет самообладание.

– Хочу сказать, что и вы, и я, и наши дети и внуки будут до конца жизни жить здесь и за границу не переедут, – доброжелательно объяснил Аслан. – Потому что ни вас, товарищ Назимов, ни меня переехать во Францию никто не пригласит.

– Что-нибудь случилось? – заинтересовалась Марион, поняв, что речь идет о ней.

– Товарищ куратор спрашивает, хотите ли вы завтра утром поехать на нефтеперегонный завод и посмотреть там на самую мощную в Европе крекинг-установку, перерабатывающую сырую нефть в бензин, дизельное топливо и мазут? – через переводчика объяснил ей доктор.

– Нет, – решительно отказалась Марион, – мне не хочется ехать смотреть на нефть и бензин. Я не люблю запах бензина.

Товарищ Назимов посмотрел на бокал с вином в руке пациентки доктора Аслана и рассмеялся.

– Все сошли с ума, – ни к кому не обращаясь, сказал он. – Невозможно работать.

Разговор о здоровье Марион продолжился. Она рассказала внимательно слушающему доктору, что в первый раз в обморок упала в 1944 году в городе Альби. Она увидела, как на улице трое мужчин, один из них полицейский, садовыми ножницами насильно стригут наголо молодую женщину. Женщина билась всем телом, истошно кричала, но бесполезно, стрижка продолжалась. Марион попыталась помочь несчастной, но полицейский приказал ей не вмешиваться, и она потеряла сознание.