Дмитрий Добродеев - Большая svoboda Ивана Д.
Подарок судьбы
Февраль 1992-го, Мюнхен. Иван ищет работу. И не находит. Он пишет сотни “бевербунгов” (заявок), заполняет резюме, анкеты, просится на интервью, и отовсюду приходит отказ. Ему, российскому гуманитарию, в Германии ничего не светит. Даже с его языками. Ни в университетах, ни в гимназиях – нигде. Работы мало и для немцев. Каждую позицию немцы высиживают годами. Он ходит регулярно в Арбайтсамт на Капуцинерштрассе. Сидит в длинных очередях к чиновнику-бератеру, ведет бестолковые беседы. Ему предлагают перековаться на компьютерного графика, но он понимает, что в сорок лет…
А журналисты в Европе живут плохо. Особенно газетные. Он посещает их собрания. Большинство мечтает получать тысячу марок в месяц – это прожиточный минимум. За большую статью в газете платят двести марок, но это целая неделя работы.
Короче, в этой области ему грозит влипание по полной.
В один из визитов в Арбайтсамт он безо всякой надежды роется в картотеке и натыкается на объявление. Требуется редактор со знанием русского, английского и немецкого языков. Работа привычная, зарплата выше среднего. Он выписывает шифр объявления и подает бератеру безо всякой надежды. Тот вытаскивает ему распечатку. Это радио “Свобода”/ “Свободная Европа”. Знакомое слово, звучит как заоблачный мотив.
Иван на всякий случай посылает “бевербунг”. Как делал сотни раз. И забывает про это. Через пару недель приходит письмо: его просят связаться с отделом кадров радио “Свобода”. Сердце забилось: неужели? Он набирает телефон, и женский голос приглашает его на собеседование к директору русской службы Владимиру Матусевичу.
С бьющимся сердцем он подходит к уже знакомому зданию: белый бетонный забор на Оттингенштрассе, всюду камеры наблюдения, проходит немецкую охрану, ждет в холле. Выходит секретарша, ведет его к шефу русской службы Матусевичу. Владимир Матусевич – мужчина средних лет с брезгливым выражением лица. Состоявшийся советский эмигрант. Матусевич сидит, откинувшись в кресле, нога на ногу, почесывает в затылке, весьма уверен в себе. Вопросы конкретные: “Откуда вы, что делали в Союзе? Почему вы здесь, но тот ли вы, за кого себя и т. д.”
Иван отвечает четко, как в армии. Он знает, что прямота завоевывает доверие. Судя по всему, даже у кислого Матусевича ответы не вызывают отторжения. Кажется, речь идет об отделе новостей. Поколебавшись, Матусевич ставит визу.
Во время разговора Матусевич странно смотрит на него. Наверное, они виделись в Москве. Иван вспоминает: “Бюро пропаганды советского кино”, рядом с его домом у метро “Аэропорт”. Матусевич там работал редактором: он видел его, унылого и бледного чиновника с потертым портфелем. Потом Матусевич смылся на Запад во время турпоездки. Кажется, в Швецию. И вот такое преображение.
После визита к Матусевичу следует проверка на профпригодность в службе новостей. Его сажают за стол, дают два английских текста на перевод. Из мировых пресс-агентств. Что-то про Папу Римского и Приднестровье. Рядом словари. Как советский редактор, Иван понимает, что в написании “Иоанн-Павел II” нельзя ошибаться. Также надо правильно писать имя турецкого террориста Мехмета Али Агджи, который подал на апелляцию. Он все сверяет по словарям и шепотом советуется с сотрудником службы – пожилым диссидентом Аркадием Полищуком. Что касается Приднестровья, или по-западному Трансднистрии, то тут все проще. Когда переводы готовы, его ведут в кабину читать. Записывают голос, слушают. Кажется, они довольны.
Следующий этап – Первый отдел, секретка. Это в самом конце коридора, на первом этаже. Его встречает сам шеф отдела – Ричард Дженнингс. Предлагает сесть. Дженнингс – мужчина лет пятидесяти, с ровно подстриженной бородкой и умными глазами. Совсем не похож на американца. И на привычный образ цээрушника. Он говорит Ивану: “Ну как, прошли экзамен?” Потом проходится по биографии и карандашиком уточняет моменты в листочках, которые лежат перед ним: “Наверное, вы были агентом КГБ?” – Иван задумывается, но инстинкт подсказывает ему правильный ответ: “Я – аналитик, я делал анализы для тех, кто платит: МИД, ЦК КПСС, а нынче – даже для канцелярии бундесканцлера”.
– Ну что же, не стыдитесь этого, – с улыбкой кивает Дженнингс, – у нас тут половина сотрудников работала на госучреждения. И вот теперь они прекрасно трудятся на ниве свободного вещания. – Он, кажется, приятно удивлен, что Иван не скрывает своих знаний. – А где вы проходили свой клиринг как перебежчик, у немцев? – Так точно. – А почему не у американцев? – Я к вам попробовал сунуться в Вене, но меня не взяли из-за визита Горбачева. – Так-так, – он помечает пункт, чтобы перепроверить. – А где был клиринг у немцев, на Штарнбергском озере? На той самой вилле? Понятно. – Он делает еще одну пометку, потом расспрашивает про работу Ивана в Будапеште, как он очутился в Австрии, в Германии. И под конец – об общих интересах и предпочтениях.
Дженнингс, видимо, доволен результатом беседы. Он хвалит Ивана за откровенность, жмет ему руку и делает напутствие: “Учтите, “Свобода” – не простая станция, здесь эмигранты ненавидят друг друга. Главное – оставайтесь самим собой. Мне нравится ваш английский”. – “Правда?” – “Да-да, здесь многие считают, что владеют английским, но это просто смешно. Счастливо поработать!”
Иван снова чувствует, как ему легко с разведчиками – русскими, немецкими, американскими. В отличие от политиканов и администраторов всех стран они все понимают с ходу.
Оформление проходит быстро. Еще через неделю ему пересылают контракт. Он поражен: ему кладут семьдесят тысяч марок в год и массу привилегий – страховку, пенсию, отгулы и т. д. Такого льготного режима, как на “Свободе”, нет ни у кого из западных журналистов.
Станция
Дом на Оттингенштрассе, 67 окружен мощным бетонным забором, по всему периметру установлены аппаратура наблюдения, электрическая сигнализация. Бывший военный госпиталь расположен идеально: спереди открытое пространство, теннисные корты, сзади – ручей и рощи Английского парка. Впрочем, это не всегда спасает. В 1981 году взорвали бомбу.
Маша Тофан из отдела новостей рассказывает: “Это было ранним утром 21 февраля 1981 года. Заканчивалась ночная смена, сотрудники сидели за телетайпами, зевали. Внезапно раздался взрыв: все попадали со стульев. Взрывной волной вышибло стекла, и многих поранило осколками. Диверсию приписывают Карлосу “Шакалу”. Или швейцарскому террористу Бруно Брегету. Возможно, что сработала чехословацкая разведка СТБ”.
Но это – единичный случай. А в остальном все тихо, спокойно, уютно. Сотрудники приезжают сюда на своих машинах (парковка во дворе) либо на трамвайчике до остановки Тиволиштрассе, где теннисные корты. Поскольку Английский парк – прямо за воротами, традицией становится ходить в теплые дни к Китайской башне и там располагаться на воздухе с кружкой пива. Мужики сидят, потягивают пивко, греются на солнце, созерцают задницы велосипедисток, а время рабочее идет.
Зарплаты на станции намного больше, чем в среднем по Западной Германии. Для тех, кто прибыл из России, Америки и прочих стран, есть хаузинг – бесплатное жилье. Лишь те, кто нанят в Мюнхене, лишены такой привилегии. Иван относится к этому меньшинству.
Особенно жирует американское начальство, оно не платит налогов в Германии, живет на виллах, имеет казенные ковры, рояли, мебель.
Зарплату переводят регулярно. Иван не доверяет банкам и просит выдавать наличкой. Бухгалтер – англичанин Макс, он “голубой”, отсчитывает деньги с очаровательной улыбкой. Его сформировал Лондон 60-х, Карнаби-стрит и вся культура рок-н-ролла. Ему привольно в Мюнхене, где либеральная гей-сцена и устраивает тусовки сам Фредди Меркьюри.
И Макс, и другие западные люди здесь отдыхают. Они, конечно же, снисходительно смотрят на советских варваров – на власовцев, на неопрятных диссидентов из СССР, на среднеазиатов и кавказцев в тюбетейках и папахах – сотрудников “бабайских” редакций. Однако высокая зарплата и близость Английского парка смягчают несоответствие культур. Все сотрудники станции живут на островке стабильности и благодушия, даже по западным понятиям.
Иван делает вывод: никогда еще эмигранты из России не жили так хорошо, как в годы “холодной войны” на станции “Свобода”. И это чувство экономической свободы толкает их на авантюры. Имея зарплату в пять, шесть, восемь и даже десять тысяч марок, они начинают спекуляции с недвижимостью. Покупают квартиры, потом продают, несут убытки, поскольку опыта нет. Немцы с усмешкой наблюдают за этими представителями ост-блока, которые пытаются вести себя как настоящие западные люди.
Сотрудники ржут над Юлианом Паничем, который купил усадьбу в Штатах и вынужден был бросить ее, поскольку она стояла вплотную к свиноферме: пронзительный запах отгонял потенциальных покупателей. Те, кто в Мюнхене, тоже пролетают: приобретают квартиру где-нибудь у Восточного вокзала, и стук колес снижает в разы ее стоимость.
