Михаил Армалинский - Тайные записки А. С. Пушкина. 1836-1837

Но есть люди, одержимые идеей смерти, убежденные, что она прекрасна и что, чем быстрее она придет, тем лучше. Они стремятся убить себя, подвергаясь опасности. Во мне нет ясного желания смерти, но веду я себя так, будто призываю смерть изо всех сил. Есть люди, которые действуют напрямик – их вынимают из петли, у них вырывают из рук пистолет, но они в конце концов добиваются своего и своей рукой отправляют себя в мир иной. Для этого нужен сильный характер, коим я не обладаю. Я лучше принужу Дантеса сделать это. Может быть, если бы я раньше кого-нибудь убил, то тогда мне было бы легче расправиться не только с ним, но и с собой.

Мы благодарим Провидение, что нам не дано знать последний день нашей жизни. Такая жизнь была бы подобна жизни приговоренного к смерти в назначенный день – невыносимые духовные страдания преследовали бы нас, возрастая с каждым днем, с каждой минутой. Мы можем быть счастливы и безмятежны только потому, что последний день, существуя, нам неведом. Зная свой последний день, я мог бы с уверенностью сказать: сегодня я в последний раз играю в штосс, вот мое последнее стихотворение, завтра моя последняя вечеринка с друзьями. И не было бы места для еще одного раза.

Женясь, мы даем клятву верности жене. Это значит, что я дал клятву, что N. будет моей последней женщиной. Будто я уже мертв для других женщин.

Жутко думать, глядя на свои руки, ноги, хуй, что после назначенного дня тело мое будет бездыханным, отданным на растерзание разложению. И если от рук и ног останутся хотя бы кости, то хуй мой, моя опора в жизни, исчезнет бесследно.

Я вижу себя, умирающего, обводящего взглядом книги, деревья, тоскующего, что больше никогда всего этого не увижу. Так я чувствовал себя через месяц после женитьбы, глядя на женщин вокруг. Но я выжил. Как писал Б.: «Я клятвы дал, но дал их выше сил». Обычаи заставляют нас клясться в том, что мы никогда не испытывали, чего совершенно не знали. Ну, как я мог клясться в вечной верности, если я не знал, что значит быть верным неделю. Обычаи пользуются нашим неведением и вымогают клятвы, о которых мы можем впоследствии только сожалеть. Клятвы в вечной любви являются лишь свидетельством силы сегодняшней любви, но ни в коей мере не являются ее гарантией в будущем.

Теперь, когда все уже необратимо поздно, я принимаю истину, которой опрометчиво пренебрег: если жена – это добровольно выбранная последняя женщина, то она должна стать от этого особенно сладка. Перед смертью не наживешься, и я должен был цепляться за нее, ненаглядную, ведь последняя, больше не будет!

Я осознаю свои ошибки, но не исправляю. Это лишь подтверждает, что мы можем увидеть судьбу, но не в состоянии ее изменить. Сознание ошибок есть узнавание судьбы, а невозможность их исправить есть власть судьбы. Осознание ошибки – тяжелое наказание, ибо было бы много проще считать себя правым, винить во всем других и пытаться расправиться с ними, теша себя иллюзией победы над судьбой. Но мне и этого счастья не дано.

Я люблю ярость, что легко поднимается во мне по незначительному поводу. Она дает мне волю, которая делает меня готовым к убийству. Эта воля – страшна. По счастью, она быстро исчезает. Если бы я не был связан законами чести, я бы носил пистолет у себя за поясом и стрелял бы в любого обидчика.

Последние дни N. доводит меня до бешенства – в ней я вижу причину моей несносной жизни. Вышла за меня не по любви, не по похоти, а спасаясь от пощечин матери. Люби она меня, я бы, может быть, не таскался и не волочился. А теперь она еще бесчестит меня перед светом. И не делом, а глупостью своей, которая всегда выводила меня из себя, а сейчас уже невыносима. Ее красивая глупая рожа становится временами мне так ненавистна, что я не знаю, кого мне прежде убить – ее или Дантеса.

Недотрога предполагает нечистоту воображения. Невинная девушка не станет сопротивляться влечению, ибо не знает, а потому не может вообразить, к чему оно ведет. Только опытная женщина, знающая силу своей и мужской похоти, будет недотрогой, ясно воображая, как трудно будет остановиться, если дать к себе притронуться.

Когда я гляжу на свою Мадонну, во мне возникают два чувства: хочется молиться ей за ее верность и в то же время хочется ее за верность проклинать. Верность ее – это упрек моему распутству, это жестокий укор, это рана, которую она торжественно бередит. Я уверен, что если бы я не изменял ей, то она тотчас изменила бы мне.

Поиздевался над D. и выеб его любовницу. А у него был французский насморк. Заразил N. Получилось, что Дантес если не выеб N., то все-таки прикоснулся к ее пизде через меня. У нее, на счастье, была тогда сильная простуда, и я уговорил N., что ей нужно делать ванночки с добытым мной лекарством, которое якобы снимает простуду. По ночам я мазал ей влагалище мазью, якобы для того, чтобы хуй лучше скользил. Так бы и вылечил без ее ведома. Но Азя увидела мазь и случайно раскрыла секрет.

Трещина необратимая.

Эти записки я не смею показать никому из ныне живущих, ни даже Нащокину. Полностью обнаженную душу не в состоянии принять даже лучший друг.

Что друг? Я сам не осмеливаюсь перечитывать написанное: слишком велик страх перед собственными безднами. Так и тянет бросить все это в огонь. Но я уже однажды проявил малодушие и сжег свои записки. Тогда я боялся каторги, а теперь я боюсь Бога. Он послал «ангела» Дантеса, – а он и вправду красив, как ангел, – покарать меня. Я уже начинаю заговариваться – с чего ни начну, все возвращаюсь к нему.

Старость – это возвращение в детство, смерть – это возвращение в рождение, в пизду. В пизду могилы.

И плевать мне на то, что у А. в мыслях или в душе, если она раздвигает для меня ноги, стонет и корчится подо мной.

Сделав порочный шаг измены, я ступил на путь, который любой последующий шаг, будь он сам по себе даже и честным, превращал в бесчестный. Этот путь для меня – путь в пропасть. В силу моего темперамента, я не умею остановиться и довожу все до крайности, а крайность на этом пути ведет к саморазрушению.

О свежей беременности не принято говорить в обществе, так как она по времени слишком близка к ебле. Растущий живот переносит внимание на его содержимое, которое для общества и представляет единственное оправдание похоти.

Женщины, пахнущие пиздой, которая в сладострастии бьется, как сердце.

Я получил новое безымянное письмо, в котором сообщалось, что старик Геккерен готовит побег за границу Дантеса с К. и N. с детьми. Государь якобы оповещен и обещал не чинить препятствий, чтобы спасти N. от «сумасшедшего мужа». Я показал письмо N., и она бросилась на колени молить прощения, клянясь, что она еще не дала окончательного согласия. Я послал Геккерену письмо, которое заставило его «сынка» вызвать меня за отца. Завтра дуэль. Вполне возможно, что копии письма посланы и другим людям. Теперь после диплома они жалеют меня и ничего мне не сообщают. Но я вижу взгляды затылком, слышу шепот за спиной.

Я прочел письмо Азе. Только она мне близка. Она спросила, не разучился ли я стрелять, и стала умолять меня немедля идти упражняться. Женись я на ней, все было бы иначе.

Как мне хочется убить Дантеса хотя бы для того, чтобы прийти на его похороны и рассмеяться в лицо старику.

Сегодня отдыхал с Зизи. Видеть N. не хотелось совсем. Мое равнодушие к ней ослабило бы смысл моего решения драться. Получалось бы, что я ставлю свою жизнь на карту ради продолжения семейственной жизни, полной забот и бедной восторгами, а не ради свободных страстей, которым я посвятил свою жизнь.

Сперва Зизи не хотела давать, и мне пришлось рассказать ей о поединке. Я отрезал у нее пучок волос с пизды. Возьму с собой, по пути буду вдыхать аромат и вспоминать Тригорское. Когда я кончил с ней в последний раз, каждый выплеск семени мне казался выстрелом.

Примечания

1

Отклики на «Тайные записки» тогда же начали собираться Давидом Баевским и составили отдельную книгу. «Парапушкинистика» Давида Баевского за пятнадцать лет неоднократно переиздавалась и дополнялась. Для удобства читателя отклики на «Тайные записки», переписка издателей с «критиками» и комментарии Д. Баевского расположены в ней по хронологии, см.: Баевский Д. Парапушкинистика. Minneapolis: M.I.P. Company, 1996. Новейшие дополнения размещены на сайте издательства: http://www.mipco.com.

2

Очевидная слава поручика Ржевского на сексуальном поприще эксплуатируется в современном рекламном бизнесе, который всегда ориентирован на мифы массового сознания. Недавно выпущены в продажу отечественные презервативы марки «Гусарские» – вероятно, со шпорами?

3

В 1976 году эмигрировать из СССР можно было только в Израиль. Однако в то время дипломатические отношения между СССР и Израилем были прерваны, и интересы Израиля в Советском Союзе представляла Голландия. Поэтому для того, чтобы получить израильскую визу, надо было явиться на прием в голландское посольство в Москве. (Примеч. автора.)