Татьяна Соломатина - Вишнёвая смола
Поэтому я поговорила с Диночкой начистоту. То есть спросила её на правах подружки (она же не знала, что я только притворяюсь, Диночка считала, что я с ней по-настоящему дружу, и потому мне всё честно рассказывала, дурочка!), кого Сашка больше любит – её, Диночку, или свой мотоцикл? Диночка сначала рассмеялась, но я смотрела на неё в упор, и она поняла, что я серьёзно. И стала мне серьёзно говорить, что, конечно же, Сашка любит её, Диночку. Просто мотоцикл – Сашкино увлечение. А женщина должна понимать и принимать увлечения мужчины, которого она любит. Мало того, Диночка допустила фатальную ошибку всех мам, тёток и учительниц. Диночка сказала мне: «Вырастешь – поймёшь!» Это она-то, восемнадцатилетняя курица, которую соплёй перешибить можно, говорит такое мне, многоопытному и многомудрому Клиффорду Саймаку, которая её, курицу Диночку, между прочим, научила не только плавать, но и на велике кататься, потому что этого Диночка тоже не умела! Это же надо же было – не научиться кататься на велике, живя в деревне! Я гоняла по Бабушкина, как дура, за своим «Орлёнком», на котором поначалу нелепо корячилась дурочка-Диночка, сил своих ног и времени своей жизни не жалея, чтобы она мне теперь: «Вырастешь – поймёшь!» Неужели она думала, что это сойдёт ей с рук?! Ну разумеется, я не стала на неё орать и показывать, что я обиделась. Я проглотила это её «вырастешь – поймёшь!» и, сделав вид, что ворочаю в своём крохотном – ха-ха! – девятилетнем умишке её пресные, как творог, и банальные, как сметана, сентенции про понимать и принимать увлечения, и минуту спустя, сделав – непременно! – оленячьи глазки, испуганным шёпотом (имитируя снисхождение пугающего откровения) спросила Диночку:
– А если он, твой любимый Сашка Калеуш, когда уже будет твоим мужем, увлечётся другой Диночкой? Или Танечкой? Или Манечкой? Или Шехерезадой Степановной? Или, к примеру, мною, потому что я вырасту, стану красивой и всё пойму? Как тогда? Ну вот увлёкся, что ж теперь! Поймёшь, примешь?
Диночка-дурочка раскраснелась и стала мне объяснять, что живые люди – они не мотоциклы и что её Сашка никогда ей не изменит, потому что он её любит. Я её терпеливо выслушала (потому что дать человеку высказаться полностью – главное условие заманивания его, человека, в ловушку) и сказала:
– Я не говорила, что он тебе изменит. Я говорила, что он увлечётся.
– Я… Я не знаю, что тебе ответить! – пробормотала Диночка и разрыдалась.
Мне же ещё её и успокаивать пришлось! И кому тут девять, а кому восемнадцать? А туда же – замуж! Когда я её успокоила, то сказала ей, чтобы она ещё тысячу раз подумала, прежде чем за Сашку Калеуша замуж выходить. Потому как кажется мне, что такое сокровище ей, Диночке, не сдалось. И даже призналась ей, курице общипанной, что сама хотела замуж за Сашку Калеуша, но теперь не хочу, и причины тому: раз, два, три и даже четыре, пять, и шесть, и семь, если ей угодно. Кучу аргументов привела, как самой настоящей подруге. Как будто мне всерьёз есть до этой общипанной курицы Диночки дело. По-настоящему, а не понарошку! И что она сделала, вместо того чтобы подумать, понять и принять? Она снова разрыдалась, как маленькая! Кажется, понятно, почему она хочет стать учительницей младших классов. Именно потому, что ей рядом с хнычущими и гадящими под себя детками будет комфортней! Хорошо хоть мы с ней на бревне в пионерском лагере сидели, и нас никто не видел. Она же не только разрыдалась, а ещё стала на меня кричать, что я ничего не понимаю! И не только кричать, но ещё и руками размахивать. Вскочила, ходит туда-сюда, сопли утирает рукавом прямо. Ужас! Потом кинулась ко мне обниматься-целоваться. Просить прощения. Потому что я, видите ли, маленькая, а она большая. И ей непростительно такое поведение. Так вот именно! Если непростительно, то чего прощения просить, спрашивается? А потом, когда она успокоилась, я уже решила, что пора от этой сумасшедшей общипанной Диночки сматываться куда подальше, то есть – домой, так она мне ещё и давай рассказывать про маму и папу Сашки Калеуша. Как она их боялась, а они такие милые оказались. Совсем простые люди, хотя и всё у них есть, даже страшно, сколько всего у них есть! И как они едят, и как они говорят, и как у них всё так принято, как в кино! И о том стала рассказывать, что когда Сашка Калеуш и папа его, тоже Калеуш, напились вина и пошли спать, то красивая мама Сашки Калеуша стала ей, Диночке, говорить почти то же самое, что и я. (Тут я сильно подбоченилась, потому что ясно же, что я умная, а Диночка – дурочка!) Что её сын эгоистичен, избалован и поломает ей, Диночке, жизнь. И что вообще это очень рано – жениться, когда вам девятнадцать и восемнадцать. Что они с папой Калеушем, конечно же, никого на мороз не выгонят (как будто в нашем городе бывают настоящие морозы!) и что жить они будут тут, у взрослых Калеушей на Пролетарском бульваре. Но что вряд ли Сашка, её сын, в ближайшее десятилетие станет из мальчика мужчиной. А если и станет – то это будет очень трудно для неё, Диночки. И что когда его первая любовь пройдёт, он оглянется вокруг, и… И Диночке будет больно, потому что сын её, Сашка, очень увлекающийся мальчик. И даже если Диночка согласна всё это терпеть, то вряд ли всё это будет терпеть Сашка. И что вообще её Сашке нужна язва, а вовсе не покладистая милая Диночка. Что только язва и стерва способна сделать из Сашки Калеуша мужчину. А Диночка со временем превратится просто ещё в одну маму для Сашки. Ещё красивая (и умная!) мама Сашки Калеуша сказала Диночке, что сама она, мама Сашки Калеуша, далеко не сахар в совместном проживании. И еле сына-то под одной с собой крышей терпит. И что как у неё будет с Диночкой – она спрогнозировать не может. Скорее всего, Диночка её будет жутко раздражать, даже если будет тише воды и ниже травы. Потому что у мамы Сашки Калеуша очень нервная и напряжённая работа, и дома она не желает думать что, как и кому говорить. И квартира, хоть и большая, но ванная комната одна. И две женщины – бог бы с ним на одной кухне! – а вот в одной ванной комнате – это уже слишком. А если тут ещё и внуки появятся? (Тут эта общипанная курица Диночка-дурочка ляпнула Сашкиной маме, что очень любит детей, так Сашкина мама всего лишь молча прикурила следующую сигарету от предыдущей.) В общем, резюмировала (значит – подвела итог) мама Сашки Калеуша: «Я тебе всё честно сказала, а решать тебе». Так что сделала Диночка на кухне у мамы Сашки Калеуша? Правильно. Разрыдалась опять. Что с неё взять, в восемнадцать-то лет? Сашка Калеуш уже спал, так Диночка в свою общагу сама поехала, никто её не провожал. На следующий день Сашка ей сказал, что всё это ерунда, никуда предки не денутся, и всё будет замечательно. Ну а не найдёт Диночка общего языка с его матерью – так и будут квартиру снимать (ага, «на какие, интересно, деньги?» – так и хотелось спросить мне у Диночки, Сашка, что ли, «частным извозом» будет на своём блестящем мотоцикле заниматься?). И вообще, чтобы она наплевала, растёрла и забыла.
Всё-таки подали они с Сашкой Калеушем заявление в ЗАГС. И свадьба у них была. Красивая. Меня на свадьбу не взяли. Типа только для взрослых мероприятие. Я потом фотографии видела. Запуганная Диночка, как будто у всех прощения просит. Мажорный, весёлый Сашка Калеуш. Такой, как будто все ему должны спинку гладить только за то, что он такой мажорный и весёлый. Какая-то бабушка в платочке и страшный сухой дяденька с красной мордой. Диночкины мама и папа, как мне сказал брат. Ну очень красивая мама Сашки Калеуша. И папа его, тоже весьма приличный и даже, как говорит дедушка, – импозантный. Свадьба была в августе.
А в сентябре Сашка Калеуш разбился на своём красивом мотоцикле. Разбился и несколько месяцев в больнице лежал. Даже академотпуск пришлось брать (академотпуск берут, когда ты в институте много занятий пропустил). У Сашки Калеуша было сотрясение мозга. Сильное. Переломы всякие. Много. Его оперировали, кутали в гипс. И всё такое, что делают в больницах с разбившимися на мотоцикле. А с Диночкой ничего не делали. Только закопали. Потому что она разбилась насмерть. Сашка Калеуш сильно гнал на своём мотоцикле, а Диночка сзади была. И он почему-то врезался в дерево. А Диночка же курица общипанная – весу в ней было разве чуть больше, чем во мне. Она через Сашку перелетела, и сильно перелетела. И убилась об то дерево насмерть. «Скончалась до приезда скорой», – как мне брат сказал. На похороны меня тоже не взяли, потому что похороны такое же взрослое мероприятие, как и свадьба. Наверное, там все плакали и жалели Диночку. Потому что она и при жизни была жалкая, представляю себе после… Поскольку меня на похороны не взяли, я пошла в пионерский лагерь на бревно и там поплакала. Мне было очень жалко Диночку-дурочку. Когда я её последний раз видела, она была такая приятненькая и даже пухленькая и говорила, что очень хорошо она с мамой Сашки Калеуша уживается, потому что готовит на всех, а та и рада. Главное только, когда Сашкина мама дома, – ванную комнату не занимать. И что, наверное, даже если ей сказать, что Диночка ждёт ребёнка, то мама Сашки Калеуша сильно сердиться не будет. Любит же она своего сына? Любит. Значит, и сына своего сына будет любить. Ну или дочку. Не важно. Маленькие дети все хорошие, такие, как я. И я даже не стала тогда расстраивать Диночку, что я нехорошая, а её подругой только прикидывалась.
