Яна Розова - Юбилей смерти
Тем не менее, как врач я отвечал за судьбу С. и поэтому не имел права бросить начатое. В ходе разговора с С. я убедился: ее состояние подавленности не приведет к каким-то решительным действиям, могущим причинить неприятности ей самой или окружающим. Но было еще кое-то: С. хотелось рассказать мне нечто ее беспокоившее, но что-то ее сдерживало.
Понимая, что пациентку необходимо разговорить, я вернулся в ее палату на следующий день. Мы мило пообщались, но С. не решилась на откровенность. То же самое повторилось еще несколько раз. При этом я замечал, что С. рада видеть меня, я становлюсь для нее все более важным человеком.
Наконец, я сообразил, что мне делать. При следующем визите я сказал: вы хотите рассказать мне нечто важное, но зачем-то тянете время, и если не расскажете прямо сейчас, то я уйду и не вернусь. С. сразу же встрепенулась, почти испугалась, спросила: не умею ли я читать мысли? Потом задумалась. Я стал нажимать, предлагая ей разные темы – о ее здоровье, о ее детстве, о муже и внимательно наблюдая за невольными реакциями пациентки. Услышав имя супруга, С. вздрогнула. Я стал спрашивать подробнее – что о муже?.. Об их взаимоотношениях, о его смерти?.. По ее реакции я понял – о смерти. Повинуясь интуитивному прозрению, я спросил: вы как-то причастны к его гибели? И тогда С. словно взорвало эмоциями. Она закричала, заплакала, забилась в истерике. Набежали санитары, с моего согласия ввели успокоительное.
Как только С. стихла, я стал уговаривать ее рассказать мне все. И тогда она призналась…».
Дима закрыл глаза. Страх пробрался ему за шиворот, под кожу, в мозг. Казалось, что если он прочитает следующий абзац, то рухнет небо.
Лена. Ожидание
В день своего рождения я отключила телефон. Мне хотелось остаться наедине с собой, отделаться от поздравлений, от необходимости говорить с друзьями и знакомыми. Они обязательно будут спрашивать – как дела? А что я отвечу? Вот, приехала мама, которую я не видела двадцать лет, но мы не увиделись. Почему? Не знаю.
А правда, почему? Ну, я-то просто боюсь разочарования, а она? Неужели же эта красивая уверенная в себе женщина тоже боится встретиться со мной?
Нет, этого нельзя терпеть.
И вот, я, одетая в новую юбку и блузку с оборками, лохматая и взвинченная, жду маму у ее дома. Трижды поднималась звонить в дверь, она не открыла. Наверное, куда-то уехала. Или видела меня из окна и прячется потому, что не хочет встречаться?..
Не увидела я и парня в красной машине – уж не исчезли ли они вместе? Но кто этот парень и как связан с мамой? Такой сосредоточенный, себе на уме. Вдруг хотел причинить неприятности маме? Почему-то мне кажется – он тут не причем. Мама двадцать лет не появлялась в Гродине, а кроме бабули у нее врагов нет.
Голова кругом – где она?
Отец позвонил по тому же самому поводу. Сделал вид, будто хочет поздравить с днюхой, но едва промямлил пару слов и – не выдержал, спросил дрожащим голосом:
– Ты не у маминого дома ошиваешься?
– Нет.
– Она уехала из Гродина, так что можешь не искать ее. Собрала вещи и навсегда уехала. Тут ей запретили школу соблазнения открывать.
– Ты откуда знаешь?
– Знаю!
Странно, почему родители считают себя априори умнее детей? В моем далеком детстве папа любил повторять: «Я всегда слышу, когда ты врешь!». А я что – не слышу?.. Папа понятия не имеет, где она. Просто устроил разведку боем или точнее – разведку провокацией. Думал, я разболтаю ему что-нибудь важное! Дудки.
А еще – это я сообразила уже позже – папа не хочет, чтобы я встречалась с мамой. Для этого, в основном, он и врет.
Я присела на бетонный парапет под каштанами. Вредный гродинский ветер задувал под юбку, чего я всегда терпеть не могла. Зачем я тут стою – непонятно. А вдруг папа не соврал? Вдруг она на самом деле уехала?
И тут стало совершенно ясно, будто бы кто-то очень надежный и важный сказал мне: она не уедет, пока не встретится с тобой! И сразу же отпали все вопросы. Я принялась ждать маму.
Такси подъехало только к вечеру, когда я уже вся извелась и проголодалась. Ну, сколько же можно тебя ждать, мама? Двадцать лет, по-твоему, не предел?..
Машина остановилась в кармане перед домом, мама открыла дверцу, увидела меня, замерла. Я тоже стояла столбом и не могла пошевелиться. Понимала, что вид у меня сердитый – лоб наморщен и сдвинуты брови, но мимика перестала подчиняться.
Наконец, мама решилась выйти из такси. Поставила обе ноги на асфальт и встала, ловко избежав столкновения головы с крышей машины. Я никогда раньше не видела, чтобы женщина так изящно выходила из авто, поэтому засмотрелась. И тут она споткнулась о камень на дороге, потеряла равновесие, заметно испугалась, став вдруг такой уязвимой, ранимой, нуждающейся в моей самой скорой помощи! Я рванула к ней.
На бегу заметила, что мама уже справилась с земным притяжением, но в ее взгляде, обращенном ко мне, остался испуг. А я уже рядом.
– Селена, – сказала мама.
– Мам?.. – спросила я, чтобы снова услышать ее голос и убедиться в том, что мы обе не ошиблись.
Она обняла меня, и я ощутила тот самый родной мамин запах, который помнила.
Кто-то из нас двоих выдохнул:
– Как хорошо…
Дима Чудай. Правда
«…Ей действительно хотелось рассказать мне обо всем, что произошло. Несмотря на всю свою эгоцентричность, С. была на самом деле привязана к мужу, по-своему любила его, испытывала чувство вины. Ей мучительно хотелось освободиться от давления негативных эмоций, что становилось возможным только после признания.
Успокоившись благодаря инъекции, С. начала рассказывать о том, что произошло перед гибелью ее мужа.
Оказывается, об измене А. Ч. она узнала от медсестры, работавшей в его отделении. К несчастью, именно эту медсестру А. Ч. нанял провести курс капельниц для своей жены. Непонятно, какими соображениями руководствовалась эта женщина, имевшая кое-какое медицинское образование, но она рассказала истероидной пациентке о романе мужа с другой женщиной.
Факт измены засел в голове С., постепенно сводя ее с ума. Она пребывала в глубокой уверенности, что рано или поздно А. Ч. ее бросит, а этого допустить С. никак не могла. Ее жестоко терзала ревность, а также ощущение потери власти над объектом своих манипуляций.
Некоторое время С. удавалось скрывать свои чувства, но наступил момент, когда она дошла до предела.
В это зимнее снежное утро А. Ч. планировал отправиться на работу, а после повидаться со своей подругой. Во время завтрака С. упала на пол, изобразив паралич, и потребовала отвезти ее в мое отделение. А. Ч. согласился, что это лучше всего. Он не смог дозвониться мне и решил ехать без звонка. С. уговорила его выпить чашку чая, чтобы окончательно проснуться. А. Ч. снова согласился. Налил себе чаю, она попросила, чтобы муж принес ей теплые носки из спальни, а когда он вышел, встала, взяла с полки пузырек со снотворным и налила в его чай. После снова легла на диванчик. А. Ч. выпил чай, собрал ее вещи, одел жену, отнес в машину. Они поехали.
Сыпал сильный снег. А. Ч. выехал на объездную, которая проходит над крутым обрывом. Тут А. Ч. обнаружил, что буквально засыпает за рулем. Остановился, вышел, прогулялся. Вернулся на водительское место и провалился в дрему. С. не этого хотела. Она планировала, что муж уснет за рулем, когда автомобиль будет двигаться с большой скоростью. Машина со спящим водителем обязательно попадет в аварию и они оба погибнут. С. не слишком разбиралась в фармакологии, поэтому ее план оказался таким бестолковым.
С. вышла из машины (как вы помните, паралич она разыграла), столкнула А. Ч. на пассажирское место, села за руль. Когда-то в юности С. училась водить, так что сумела завести двигатель, тронуться и набрать большую скорость. Затем намеренно направила «Жигули» на растущий на обочине над обрывом клен и врезалась в дерево. С. не пристегнула А. Ч., его выбросило из автомобиля сразу после столкновения с кленом. Падая в обрыв, он сломал шею. С. пристегнулась (намеренно или машинально – она и сама не могла сказать), поэтому осталась жива, хоть и серьезно пострадала. Несмотря на повреждения, С. сумела выбраться из машины, чтобы ее не нашли за рулем и не всплыла правда об аварии. Это последнее усилие оказалось чрезмерным для ее разбитого тела, и С. впала в состояние комы.
…Рассказав мне все, С. словно осознала наконец, что она натворила. А я понял, что ее психическое расстройство куда глубже, чем мне казалось.
Все, что я мог сделать – это сообщить о случившемся в милицию. Я не сомневался, что С. нельзя оставлять среди людей – она достаточно активна и может оказать на жизнь близких, особенно сына, негативное влияние. Более того, я считал, что семье С. не стоит сообщать о ее преступлении, так как ребенку не следует знать, что мать убила отца.
