Алёна Жукова - Дуэт для одиночества
Лиманский хотел бы успокоить этих милых людей, но давать оптимистические прогнозы было рановато.
– Вы понимаете, должно пройти время, мы будем наблюдать, лечить. Если это то, о чем я думаю, то, поверьте, для психиатрии это как насморк. Будет она еще и на рояле играть, и жить и радоваться, даже знаменитостью стать может с большой вероятностью. Кстати, очень распространенный среди творческих личностей диагноз. Так что будем ждать. Но очень важно то, как и где она будет жить после выхода из клиники. Ей нужны забота и любовь, терпение и помощь. Она должна вернуться в здоровую, нормальную среду. Жить осторожно, разумно и заниматься тем, что любит. И будет тогда ваша Лиза ничуть не хуже прежней. Но это все при условии, что она признает в себе болезнь, будет принимать лекарства и с алкоголем в больших дозах завяжет навсегда. Тогда удержится.
– То есть надежда есть, – Анисов навис над доктором и заглянул в глаза, как в окошко, надеясь разглядеть среди нависших туч солнечную прогалину.
– Определенно, если мы имеем дело с так называемой болезнью настроения, а не сознания. Посмотрим, сейчас не могу сказать точнее. Но останется она у нас недели на три, может, больше. Вопрос, что дальше.
– А дальше, – твердо и уверенно ответил профессор музыкант профессору психиатрии, – мы Лизу заберем к себе. Все, о чем вы говорили, ей обеспечим.
Жена Анисова стремительно бросилась к мужу на грудь и разрыдалась, теперь уже от счастья. Она скороговоркой лепетала, что давно надо было забрать, что ведь предупреждала, как только родственничков этих увидела. Из чего доктор сделал заключение, что искать больше никого не надо, формально, конечно, необходимо сообщить опекунам, но по всему видно, что те не будут настаивать на Лизином возвращении. Теперь доктору оставалось надеяться, что девочка будет поправляться и захочет вернуться в ту жизненную колею, из которой, по разным причинам, была выбита на обочину.
Вот только история с этим учителем израильским казалась ему далеко не безоблачной. Анисовы, конечно, скорее всего, не в курсе, и без греха, видимо, тут не обошлось, хорошо, если без насилия и принуждения. Говорят, он в отцы годился, а она еще ребенком была. Тем страшнее. Ясно одно, все эти годы девочка страдала. А если полюбила и была обманута, потом брошена, а потом еще и осиротела, то картина вырисовывается самая благоприятная для развития болезни. Ну ничего, поборемся. Хорошо бы, как только из острого состояния выходить станет, к музыке вернуть. У нас в актовом зале и пианино, и проигрыватель с пластинками. Разрешим ей там почаще бывать. Если она действительно так одарена, как утверждает профессор, то будем лечить творчеством. Только бы заставить ее мозг и тело почувствовать эйфорию счастья не от бутылки, а от того, что сыграть сможет, ну, например, Первый концерт Чайковского или еще что-нибудь вроде «Аппассионаты». Надо бы спросить у Алексея парочку названий, что там, у пианистов этих, высшим пилотажем считается, и слегка так, в разговоре, поддеть, мол, слабо сыграть такое. Вдруг сработает. Но все это не сейчас – потом. И Анисовым совсем не обязательно ее показывать, хоть и просят очень. Испугаются еще и передумают, а через недельку посмотрим…
Лиза вышла из больницы спустя два месяца. Ее могли выписать и раньше, но она, вначале грозившая, что убежит, убьет себя и всех вокруг, притихла, успокоилась, потом впала в апатию. Она часто сидела одна, натянув на голову капюшон или простыню, пытаясь что-то нарисовать. Недорисованные картинки бросала. На них тем или иным образом Лиза старалась изобразить лицо мужчины в солнцезащитных очках. Лиманский изучал их, отмечая появление все новых и новых деталей: весьма условного изображения крыла, стрелочек, похожих на векторы, идущих от носа к уху. Когда на последнем рисунке он заметил предмет, напоминающий пионерский горн, постарался как можно деликатнее задать вопрос, чтобы не спугнуть.
– Лиза, мне очень нравятся твои картинки, но никак не могу понять, кто на них изображен. Это музыкант? Вон у тебя труба тут…
Лиза недовольно затолкала рисунок под подушку.
– А чего ты подсматриваешь? Что ты все время выслеживаешь?
– Да нет, просто они везде валяются. Ты сама их бросаешь где попало. Интересно стало.
– Лучше бы ты его ко мне не пускал.
– Кого, Лиза?
– Этого в очках. Каждую ночь приходит и на кровать садится.
– А что хочет?
– С собой зовет. Говорит, что выведет меня отсюда, из тюрьмы вашей. У него таких, как я, целые армии, но я буду главной, потому что играю хорошо. Он – генерал, но слепой. Видишь – в очках. Вот он мне трубу золотую принес – горн. Трубить буду сигналы – «в бой» и «отбой». Я музыку одну знаю – начинается она, как будто кто говорит: «Проснись!» Ему понравилась, сказал, что буду ее солдатам играть.
– А как его зовут?
– Не помню. Он говорил, но я забыла.
– А почему с ним не пошла?
– Он страшный.
– Ты гони его, если придет, а еще лучше позови меня. Я с ним поговорю.
– Ты его не увидишь.
– Почему ты так считаешь?
– Потому что он в моей голове, и ты это знаешь. Ты же врач. Уходи, я хочу спать.
– Хорошо. А когда проснешься, хочешь, музыку послушаем?
– Не хочу. Ты мне книгу одну принеси.
– Какую?
– Не помню. Там про кота. И про него.
– Про кого, Лиза?
– Не знаю. Я устала.
Доктор Лиманский после этого разговора усомнился в правильности предыдущего диагноза и решил, что психотропные отменять рано.
«Неужели все же шизофрения? – спрашивал он самого себя. – Да нет, никогда до этого она про голоса не говорила. Никто ее никуда не звал и ничего не приказывал делать. Психоз, тяжелый психоз. И немудрено. Когда ее на путях нашли, чего только в ее крови не было – коктейль из наркотиков и алкоголя. Лошадиные дозы. Что же это за книжка такая про кота?» Доктор терялся в догадках и однажды принес ей «Кота в сапогах». Лиза пролистала, посмотрела картинки и сказала, что все равно читать разучилась, но это совсем не та книга, которую она ищет. Выяснилось, что загадочный слепой генерал ей просто часто снится. Причем она осознает, что это сон. Это меняло дело. Лекарства постепенно возвращали ее в реальность, которая, и это хорошо знал доктор из многолетнего опыта, отвратительна его пациентам, умудрившимся выскочить из нее в яркий и восхитительный мир галлюцинаций. Сейчас Лизе плохо – очень плохо. Наркотические ломки – чепуха по сравнению с болью, выламывающей тело. Как если бы тебя из теплого моря вдруг резко вытащили на берег и поволокли по острому крошеву песка, ракушек и маленьких камней. Каждая клеточка твоего организма горит и кричит от боли. Ты хочешь назад – в ласковую воду полусна, забытья и твоих чудных фантазий.
Через какое-то время Лиза вспомнила еще кое-что из той загадочной книги, в которой, кроме кота, были мужчина и женщина, до смерти любившие друг друга, чья-то отрезанная голова, одуряющий запах роз и бал у Сатаны.
На следующий день доктор принес Лизе «Мастера и Маргариту».
Лиза взяла книгу. Это был второй том двухтомника, недавно изданного. Она взяла книгу в руки и равнодушно отложила.
– Я неправильно тебе сказала. Это была не книга, а журнал. Я хочу прочесть этот журнал опять. Мне очень надо.
Доктор обрадовался, значит, он на правильном пути, и Лиза когда-то читала «Мастера» в журнальном варианте. Не важно, где и когда, важно то, что она хочет прочесть опять. Захотела читать – вот что главное.
– Лиза, похоже, это то, что ты ищешь, просто эту великую книгу наконец издали без купюр. Если хочешь, я начну тебе ее читать, а ты сама решишь – продолжать или нет.
– Пожалуйста, – ответила она с мольбой в голосе.
Доктор открыл книгу и начал читать:
– Глава первая. Никогда не разговаривайте с неизвестными…
С этого дня Лиза начала заново учиться читать в том смысле, что прочитанное постепенно обретало хоть какой-то смысл. Не сразу, начала со странички, а потом втянулась и однажды, кинувшись к Лиманскому, заговорщицки прошептала:
– Я знаю, кто он, тот, который ко мне каждую ночь приходил. Я нашла его в этой книге. Даже имя его запомнила – Абадонна! Помните? Ну тот, которого Маргарита видит в хрустальном шаре глобуса. Она спрашивает Воланда, почему Абадонна не снимает очки, а тот ей отвечает, что он слепой и ему все равно, кто победит на войне. Я даже знаю, почему он мне трубу приносил – хотел, чтобы я со всеми воевала, и с вами тоже.
Доктор, с одной стороны, порадовался, что Лиза перестала ему хамить и «тыкать», перейдя на уважительное «вы», но стойкое зависание на идее общения с вымышленным персонажем опять его огорчило.
– Лиза, давай пройдем ко мне в кабинет и поговорим, – мягко предложил Лиманский.
Она согласилась.
– Твое состояние намного улучшилось, ты чувствуешь это, ведь так? – спросил доктор.
Лиза приветливо улыбнулась и подняла на него вполне нормальные, слегка заспанные глаза.
