Виктория Токарева - Тихая музыка за стеной (сборник)
Марго звонила Нэле.
Нэля не смела ослушаться и приезжала на дом. Робея, входила в большую прихожую, уставленную книгами. По комнатам бегал маленький мальчик – от рук к рукам. Его все любили и ласкали.
Марго и Вера открыты и доброжелательны – сердца нараспашку.
А сам Александр – как царь за накрытым столом, тоже царским. Здесь же друзья-товарищи, сценарист Ромка Беликов, оператор Гаврюшкин – ясноглазый красавец.
Нэлю усаживали возле Александра по левую руку. Вера садилась по правую. Александр обнимал за плечи одной рукой Нэлю, другой рукой Веру и провозглашал:
– Вот так я хотел бы жить. Вот моя семья.
Все смеялись, как над шуткой. А это была чистая правда. Именно так он и хотел бы жить. Хлеб и розы.
Нэля – розы, аромат, красота, счастье. А Вера – все остальное: сын, порядок, уверенность в завтрашнем дне. Как за каменной стеной.
В мусульманской морали есть свой магический кристалл: старшая жена, младшая жена. И все при хозяине. Никто никого не бросает.
Христианская мораль не терпит соперничества и совмещения: Я и только Я. Отсюда трагедии и разводы.
Женственность Нэли не была агрессивной, захватнической. Она вполне смирилась бы с ролью младшей жены или просто любовницы. Она стала бы актрисой талантливого мастера, как Орлова у Александрова, как Ладынина у Пырьева, как Чурикова у Панфилова. Она состоялась бы как личность и как женщина. Но Нэля – это Нэля. Не умела и не хотела смотреть дальше своего носа. И она сделала ошибку.
Ошибка произошла в Ромкиной квартире.
Александр взял у Ромки ключи. Он планировал провести с Нэлей свой первый романтический вечер. Как он об этом мечтал. И вот – мечта сбывается.
Александр разделся и лег в Ромкину кровать. (Семья была в отъезде.) А Нэля не торопясь тянула юбку через голову. Она стояла – такая юная и такая пряменькая. Волосы запутались в молнии, она медлила и что-то произносила. Какие-то слова.
Александр прислушался и услышал:
– Я жила с Сергеем Константиновичем Крыловым, со Львом Яковлевичем Шерманом, сейчас буду жить с вами, а люблю я Гаврюшкина.
Александру показалось, что его ударили наотмашь по лицу. В нем все упало, и прежде всего душа. Она грохнулась и раскололась.
– А зачем ты здесь? – спросил Александр.
– Вам же хочется, – сказала Нэля. – Я же вижу. В меня мальчишки в детдоме влюблялись. У них были такие же глаза.
– И ты всем давала?
– Не всем. Но вообще мне было их жалко.
Нэля наконец-то выпуталась из своей юбки. Отвела волосы с лица.
– Иди домой, – сказал Александр.
Нэля немножко удивилась, ее глаза чуть-чуть расширились.
– Можно? – спросила она.
– Можно. Иди.
Нэля торопливо натянула юбку. И ушла. Александр услышал, как хлопнула входная дверь. И заплакал.
Если бы Нэля вернулась обратно, вошла в комнату и сказала: «Я пошутила. У меня никого не было и не будет, кроме тебя», – он простил бы ей все, бросил Веру, забыл свое прошлое. Он бы женился на ней, поставил штамп в паспорте. Никакого многоженства. Нэля – единственная женщина на всю жизнь. Ему всегда хотелось бы смотреть на ее красоту, вдыхать ее женственность, восхищаться ее глупостью… Но Нэля не вернулась. Она не любила Александра. Она легко бросала мужчин и легко мирилась, когда бросали ее. Детдомовская закалка.
Александр замкнулся. Много работал и много пил. Он вообще умел только пить и работать. А жить он не умел.
Вера тянула свою телегу: ребенок, хозяйство, съемки. Она много снималась и хорошо зарабатывала. Купила себе шубу из черного каракуля. Шуба – внушительная, генеральская, но было до слез жалко ягнят, с которых содрали эти шкуры. Если бы открутить время назад, какой стоял бы крик овечьих детей…
Иванушка превратился из младенчика в пацанчика. Это уже был пятилетний мальчик – шумный, хорошенький, избалованный. Ему ничего не запрещалось. Можно все. Иногда он подбегал к Вере и пинал ее своей крепкой ножкой.
– Накажи его! – возмущалась Марго.
– Ребенку нужна разрядка, – возражала Вера. – Он должен скидывать агрессию.
– Почему на тебя? – не понимала Марго.
– А на кого?
И в самом деле. Пинать Александра запрещалось. Деда и бабку тем более. Оставалась только Вера.
Вера сразу заметила, что Нэлька испарилась. Александр ходил скучный, подавленный. Но Вера знала, что это пройдет. Главное – переждать.
Вера выстраивала сочувственное лицо, но в глубине души ликовала. Опасность миновала, да еще какая опасность. Будь Нэлька похитрей, все полетело бы в тартарары. И Марго бы не помогла.
Александр не забывал случай с сосной и понимал, что сосна – это Вера. Он всегда будет разбивать об нее голову, а Вера – оставаться несокрушимой, как ствол, хоть и с сочувствующим лицом.
Однако Вера была ни в чем не виновата. Она не вмешивалась, не скандалила, не заявляла своих прав. Она просто пережидала. Действовала по принципу: делай как должно, а там – как будет.
Фильм с Нэлькой в главной роли был закончен. Он получился единственный в своем роде. Ничего героического, ничего поучительного, никакой интриги. Просто ощущение солнца, молодости, радости, растворенной в воздухе, в легком тексте, в ясном Нэлькином личике. Видимо, любовь Александра пропитала атмосферу фильма. Но не только любовь Александра. Сработал талант Ромки Беликова, который умел видеть мир как никто другой. Другое видение. Александр ловил и усиливал Ромкину вибрацию. Они были на одной волне.
Имя Александра взвилось, как ракета, и рассыпалось в небе, как салют. Всем стало ясно: в кино пришел новый мастер, чтобы сказать новое слово. Ради этого стоило жить, хотя жить стоит во всех случаях.
Успех – это самый реальный наркотик. Александр упивался успехом, но еще больше он упивался водкой.
Марго тревожилась, а Вера затаилась. Она понимала, что алкогольная зависимость Александра лишает его маневренности. Трезвый человек, как легкая лодочка, маневрирует туда-сюда. А алкоголь – это якорь. Водка становится главнее женщин, главнее любви. Вера много работала. Батрачила в доме. Страстно любила и баловала своего сыночка. И боялась. Ей все время казалось: что-то произойдет. Появится другая и украдет ее счастье.
Кооперативная квартира Веры – та самая, которую она приобрела с помощью Александра – стояла пустой. Марго предлагала сделать обмен: взять две квартиры – ее и Верину – и обменять на одну большую. Но Вера не хотела слушать. Она предпочитала иметь свой угол, чтобы было куда уйти в том случае, если ее выгонят.
Выгонять Веру никто не собирался. Александр привык жить так, как он жил: гость в доме, холостяк на улице.
В доме его все обхаживали и облизывали. В случае загулов искали по всей Москве. Ну какая нормальная женщина будет терпеть такого мужа. А Вера терпела.
Александр был ее ВСЕ: отец ребенка, муж, мастер. Вникал в ее роли. Разбирая очередную роль, давал совет:
– Играй зависть…
– А как ее играть? – не понимала Вера.
– Прячь. Зависть всегда прячут, поглубже.
– А что наружу?
– Наружу любезность, искренность…
И Вере сразу становилось понятно, что делать перед камерой: играть любезность, а в глазах злость.
Вера становилась сильной актрисой.
Вере исполнилось сорок шесть лет. Сорок шесть – это не бутон, конечно, это – распустившаяся роза с первыми признаками увядания, и начальное увядание обостряет природный розовый аромат, удваивает красоту цветка. Скоро лепестки начнут падать, роза станет облетать. Но это – потом. Это не скоро или никогда. Пока роза стоит в напряженной, гордой красоте, кажется, что она – вечна.
ДРУГАЯ
Она появилась в серый ноябрьский день. Молодая, тихая, в очочках. Студентка сценарных курсов.
Ее сценарий приняли на Мосфильме, но требовалась доработка. Александру предложили доработать сценарий.
Александр согласился, поскольку находился в простое. Марго и Вера боялись его простоев. Ничегонеделание могло вылиться в нескончаемое застолье, а пьянство подрывало печень, вело к циррозу. А цирроз – это дорога в один конец, понятно в какой.
Александр согласился на доработку.
Договорились работать у него в доме. Рабочий день начинался в десять утра.
Девушка явилась без опоздания, ровно в десять часов, – милая, тихая. Вера напряглась: в тихом омуте черти водятся.
Но никаких чертей не предвиделось. После первого знакомства выяснилось, что девушка замужем, имеет ребенка. Успела окончить педагогический институт. Значит, умная и серьезная. Вера успокоилась и даже расположилась к молодой сценаристке. Звали ее Леонсия, сокращенно Лена.
Лена и Александр начали работать в его восьмиметровой комнате. Друг против друга. Посередине маленький журнальный столик, на нем пишущая машинка.
Александр довольно быстро заметил в Лене одну особенность: она умела и хотела только сочинять и записывать. Все остальное ей было совершенно неинтересно. Ей было все равно – какое в стране политическое устройство. Она не понимала: как можно выходить на Красную площадь и протестовать в одиночку? Разве не лучше что-нибудь придумать и записать?
