Виктор Дьяков - Поле битвы (сборник)
Женщина остановилась, теребя висящие на её грудном кармашке очки. Они секунд десять смотрели друг другу в глаза.
– Почём петрушка!? – женщина не отводя глаз, спросила неожиданно резко.
– Четырэ рубла, – так же резко ответила Зара и между ними, бело-золотистой, бархатно-кожей, благоухающей покупательницей и тёмно-зловонной, морщинистой торговкой сразу обозначилось напряжение.
– Что… эти три былинки стоят целых четыре рубля!? – покупательница с каким-то удовольствием вступила в перепалку, через загар на её упругих щеках всё сильнее проступал румянец, пухлые, слегка накрашенные губы злобно кривились.
– Если ты такая бэдная, я тэбэ за тры отдам, – зловеще усмехнулась Зара. – Уступлу, если ты пять пуков возьмёшь… за пятнадцат уступлу.
– За пять твоих поганых пуков, я больше чем десять своих рублей не дам!
– За дэсят!? – Заре как будто стало не хватать воздуха. Она схватилась рукой за шею и открыв рот судорожно дышала, сверкая россыпью золотых зубов.
– Разве это петрушка!? – покупательница пренебрежительно, двумя пальцами с наманикюренными ногтями, словно неприятное насекомое взяла пучок, лежавший на прилавке.
– Не беры… уберы свои руки… я тэбэ ничего не продам… я лучше сгною всё, а тэбэ нэ продам! – Зара уже просто кричала, в то время как её лицо искажали гримасы боли.
На крик матери бежал Рауф. Другие покупатели, видя, что грядёт какая-то заваруха, торопливо отходили подальше от эпицентра скандала. Напротив, кавказцы с хмурыми лицами подтягивались со всех сторон. Так, что на подмогу женщине, случай чего, мог прийти, разве что один дачник – другие русские мужчины как-то моментально «рассосались». Дачник же, видя, что дело запахло «керосином» повернулся к Ане и быстро зашептал ей:
– Если её сейчас начнут бить, я попробую помочь, а вас прошу, кричите громче: Русских, нерусские убивают. Я понимаю, никто не прибежит, но они именно таких криков очень боятся. Я сталкивался с ними, знаю.
Дачник нервничал, сжимая в руке ящик на котором сидел, видимо думая использовать его в качестве орудия. Но Аня была совершенно спокойна:
– Не бойтесь, они её пальцем не тронут.
– Вы так думаете? – не выпускал из рук ящик дачник.
«Они потом за всё на нас отыграются», – хотелось ответить Ане, но она, конечно, этого не сказала, не имела права.
Похоже, то что её никто не посмеет тронуть понимала и покупательница. Она совсем не испугалась ни начавшей заходиться в истерике Зары, ни разновозрастных джигитов злобно-плотоядно пожирающих её глазами.
– Эй ты, что нэ выдишь… мы тэбэ ничэго продават нэ будэм… иды отсуда! – Рауф с ходу вступил в «бой», набегая на женщину, словно собираясь сбить её с ног.
Покупательница сверху вниз пренебрежительно ожгла взглядом бежавшего прямо на неё коротышку, да так, что тот, уяснив, что его не боятся, резко затормозил. Женщина с отвращением бросила петрушку назад и отчётливо, громко, явно для всех вокруг собравшихся, произнесла:
– Это куда же мне идти, недоносок, я здесь дома? А потом, у нас к незнакомым людям на «вы» обращаются! – она неспешным движением вынула из чехла на поясе мобильник, набрала номер …
– Алло!.. Это районная прокуратура!? – она опять заговорила нарочито громко.
После того как было произнесено слово прокуратура, возникла едва ли не театральная немая сцена. Чернявые, усатые, только что такие зловещие мужчины, тревожно-испуганно переглянулись и застыли, глядя уже не на столь притягательные для них золотистые спину и ноги «белой» женщины, а на её мобильник, в который она произнесла это пугающее слово.
– Можно Николая Сергеевича. Это Макеева вас беспокоит. Николай Сергеевич, добрый день. Я нахожусь на рынке и у меня здесь возникли некоторые проблемы, как раз те о которых мы с вами говорили… Да, с продавцами из так называемого ближнего зарубежья. Тут весь джентльменский набор, дискриминация и оскорбления на национальной почве, продавщица-кавказка отказывается продавать товар не понравившейся ей покупательнице, хамит, а её мальчишка ещё больше, в открытую оскорбляет, убирайся, говорит, отсюда, вы русские свиньи слишком много земли захапали, потому на Северном полюсе жить должны, там ваше место… Да-да, чеченцы за Дон гонят, а азербайджанцы ещё дальше…
Самое удивительное, что откровенная ложь не возмутила, даже не развеселила торговцев – она их повергла в ужас. Джигиты, вроде бы готовые прийти на помощь своёй землячке, вдруг засуетились и толкая друг друга стали быстро расходиться по своим торговым местам. Кто-то побежал искать защиты у, видимо где-то пережидавшего жару, охранника-распорядителя. А возмутительница спокойствия, продиктовав по телефону номер торговой точки Зары, спрятала мобильник в футляр на своём шикарном поясе.
– Сейчас сюда приедут, с вами разберутся, и тогда вы поймёте, куда мне идти и куда вам, – потом, понизив голос почти до шёпота и наклонившись к перекошенному злобой лицу Зары, она с не меньшим злом добавила, – Я на вас твари черножопые найду управу!
Эти слова окончательно доконали Зару, она перестала себя контролировать:
– Нэнавыжу… нэнавыжу… русская голая бляд… нэнавыжу!! – она замахала на покупательницу руками и тут её неестественно качнуло, она неловко опёрлась о прилавок и стала медленно сползать под него.
Женщина как будто ждала именно такого поворота событий. Словно вслед Заре, пока та совсем не исчезла за прилавком, она отчётливо произнесла:
– Я у себя дома, как хочу так и хожу, а ты, сука, сгниешь в своём балахоне. Думаешь, только вы ненавидеть можете? Знаешь, как мы вас всех ненавидим!? – последние слова она произнесла, когда её оппонентка совсем исчезла за прилавком, и оттуда последовал треск ломаемых ящиков. Видимо Зара повалилась прямо на них.
Рауф, до того стоявший как в столбняке, поспешил на помощь матери, а со стороны центрального входа, расталкивая встречных, бежал охранник.
– Что случилось!? – охранник, увидев столь представительную «виновницу» всего сыр-бора, которая, по всему, прежде чем войти в ворота рынка, вышла из шикарной иномарки… он как-то невольно опешил.
– Молодой человек, у этой продавщицы есть медицинская книжка? Как её допустили до торговли, она же припадочная, эпилептик. Разве можно что-то у таких покупать, они же всю Москву потравят, – женщина со значением взглянула на ошарашенного дачника, как бы говоря, вот как надо с ними… и грациозно повернувшись, пошла к выходу, явно довольная собой.
Прибежал Джабраил, он видимо, где то после обеда спал, о чём говорило его помятое щетинистое лицо. Он вместе с сыном повёл тяжело дышащую Зару в контейнер, где хранился их товар, в тень.6
– Ишь ты, а ведь она их на понт всех взяла. Прокуратура, какая прокуратура, сегодня же суббота. Ну, молодец, пугнула воинов Аллаха, – восхищался дачник. – Правы вы оказались, в самом деле, не решились они возбухнуть, а она их фактически мордой в грязь. Даже удивительно, они же чуть что сразу за ножи, а тут…
– Это там, у себя, а здесь они москвичей боятся трогать. Москва ведь сук, на котором весь Азербайджан сидит, – устало, как бы удивляясь, что дачник этого не понимает, пояснила Аня.
– Пока боятся, – дачник несогласно покачал головой. – Эх, пропала моя ягода. Опять по радио натрепали, что вся черника радиоактивная, с цезием. А нашего покупателя спугнуть, любую утку, небылицу запустить достаточно – всему верят. Хотите черники? Берите так, давайте банку я вам насыплю, всё равно бестолку тут мне стоять.
Хоть дачник едва оправдал те деньги, что заплатил за место, Аня вновь ему позавидовала. Он повздыхал, собрался, пожелал удачи и ушёл – он плохо торговал, но был сам себе хозяин. Она отпускала товар, считала деньги, а мысли текли независимо, сами собой: случись всё по иному, переведись муж не на Украину, а в то же Подмосковье, уйди он с лётной работы раньше, не надорви сердце… Работала бы она не у Джабраила, а по специальности, учила детей, читала им Пушкина, Есенина… А по выходным в лёгких босоножках в платье или сарафане, с открытыми плечами, спиной вот так же уверенно приходила на базар, небрежно перебирала бы петрушку, торговалась, презрительно суживала глаза. А эти все… от которых она сейчас зависела, смотрели бы ей вслед и не смели… не смели прикоснуться, слово грубое сказать белой женщине, русской женщине, которую… Которых, они так сильно, животно хотят, больше всего на свете, больше своей независимости, сильнее своей веры. Кто, кто, а Аня это отлично знала.
Все эти сослагательные мысли промелькнули в считанные секунды и вновь вернулась душная реальность, в которой возник запыхавшийся Джабраил:
– Аня, твой сосэд совсэм ушёл? Давай мэста объединим, твоё и Зары. Поработай за двоих. С нэй совсэм плохо, я «скорую» вызвал. Не знаю, возьмут ли её бэз прописки… опять дэньги давать нада… Ты, что после пяти часов продашь – всё твоё… пожалуйста Ань, – Джабраил не просил, он умолял.
