Валерий Хазин - Труба и другие лабиринты
Так, раз в три месяца, приходило в отделение празднование.
И вот имена тех, кто приводил его: Маня, Ваня и Даня, они же Вань и Дань, и Маша Морокуша, или, если кому-то нравится больше, – Мария Погоняло, Шпильман и Заика.
И только никто из троих не признался бы, наверное, что с тех пор каждый из них не переставал ждать, когда же вернется Бао Юй.
Даниил Шпильман мечтал, вероятно, о том, что снова будет позволено ему увидеть тенистый сад расходящихся тропок, где ручьи прохладны, а розы неувядаемы. И, может быть, надеялся Заика, что ослабнут узлы, и будет дарован ему какой-то иной словарь, иная грамматика, и отмерены иные, новые слова, помимо тех, что оплели его память.
Может быть и так, однако все это уже слишком темно и невнятно, хотя, пожалуй, еще более темными оставались мечты и надежды Мани Морокуши.
Таковы факты, молодой человек.
Таково, с позволения сказать, стечение обстоятельств – обстоятельств места и времени, а также имен собственных.
И, опираясь на эти факты и выражаясь языком книжным, можно с полной уверенностью утверждать: представленный текст под названием «Труба» – это, безусловно, апокриф[187].
Даже если отбросить неизбежные ссылки на характер записок сумасшедшего, это утверждение можно считать неоспоримым.
На то есть семь причин, или доказательств.
Во-первых, продолжая в тех же терминах, неизвестны источники, границы и канонический вид текста.
Во-вторых, у текста, очевидно, есть автор, но, строго говоря, не оставлено в нем ни руки автора, ни имени его.
В-третьих, предъявленная рукопись не совсем совпадает с текстом оригинала – с тем, что, собственно, и было передано или произнесено.
В-четвертых, из рукописи самым возмутительным образом изъяты многочисленные вставки и комментарии Даниила Шпильмана.
Кроме того, рукопись, непонятно почему, оказалась лишена замечательных иллюстраций, выполненных рукой того же Даниила Шпильмана – между прочим, так живо, как если бы он был свидетелем излагаемых событий.
Шестое основание – нелепый, нравоучительный финал текста, столь же предсказуемый, сколь и малоубедительный. Думается, подобный финал не способен обмануть даже самых неопытных. Так, все знают о катастрофе в городе Вольгинске, которая смела дом номер девять с улицы Завражной на Ветловых Горах. Однако, хорошо известно и другое. На Завражной не было никакого взрыва, а дом просто-напросто сложился и ушел в землю, точно его всосало воронкой. Но мало кто знает, что в ту же ночь, примерно в тот же час, вздулся на реке, за излучиной, огромный воздушный пузырь – из тех, что на нижней Волге называют волдырь, а на Верхней – говор. Вздулся и покатился вниз по течению и непонятно где лопнул. А между тем спасатели не обнаружили в завалах рухнувшего дома не только ни одного тела, но и никаких сколько-нибудь серьезных следов или личных вещей жильцов. Словно бы все они, по команде, организованно, покинули дом заранее, задолго до катастрофы, как это часто случалось, например, во дворцах и городах минойского Крита перед землетрясениями.
Мало того. Вскоре после пресловутой катастрофы на Ветловых Горах, внезапно обанкротилась одна из крупнейших страховых компаний Вольгинска. Исчезло и руководство её, якобы после выплаты некоей гигантской страховки неустановленному клиенту через цепочку посредников. А через время – хотя никто не скажет, каким было это время – в Пермской области, в окрестностях знаменитой Ординской пещеры[188], появилось, будто из-под земли, новое поселение: около трех десятков свеженьких бревенчатых срубов, что-то вроде общины богатых эскапистов, переселенцев с Волги. И якобы был куплен ими и перестроен угасавший оздоровительный комплекс неподалеку – а затем стал набирать популярность туристический парк с бальнеологической и грязелечебницей, спа-салонами и станцией спелеодайвинга. И якобы утверждали позднее самые авторитетные люди Перми, и выдающиеся члены обширных собраний, клубов и диаспор: сидят, мол, на хозяйстве новомодного курорта трое приезжих волгарей – русский, еврей и татарин…
Следовательно, если оставаться непредвзятым, нужно будет признать, что финал представленной рукописи не аутентичен.
Похоже, вовсе не погасли жители девятого дома на Завражной в подземных водах, а, можно сказать, утекли по воле волжских волн. Откочевали. Как говорится, долго ли, коротко ли, леском ли, мыском – да только увел всех тот, кого называли Муса. Увел в Орду, селение в Пермской области.
И последнее. По причинам, опять-таки совершенно необъяснимым, в рукопись не попали те слова, которыми в действительности открывался текст, именуемый «Труба».
Это были совсем иные слова.
И хотя, с одной стороны, они недвусмысленно свидетельствовали о душевном нездоровье того, кто как будто бы гнался и не мог угнаться за ними, с другой – это были слова ясные, твердые и острые, как сапфир.
А ведь это важно – с чего начать, какими словами, не правда ли?[189]
И я охотно произнесу эти слова, если вы оставите, наконец, свой невозможный столичный тон и плеснёте ещё глоток вашего великолепного коньяка…
Тот, кого называли Заикой, начинал свою сагу, сказание или повесть так:
Сердце моё на Востоке,А тело приковано к крайнему Западу.Имя моё – словно северный гул,А рука горяча, как южный закат.И вот вздымаются трубы,И дымы гудят!О, дурни мои!Трубадуры, труверы мои,Единоверцы, иноверцы и вероотступники!Трубы – к губам!Губы – к трубам!Вострубим славуФаллопию и Евстахию!Начинается праздник повествования!»[190]
© Валерий Хазин, 2006.
Глоссарий к тексту, именуемому «Труба»
Подготовлен к публикации профессором Кузаримовым-Галевиным по материалам и глоссам Даниила Шпильмана
Имена собственные. Обстоятельства места и времени
Часть перваяГлава 11. в городе Вольгинске
Топоним вымышленный. Ни к реке Вольге (приток Клязьмы), ни к рабочему поселку Вольгинский во Владимирской области, город Вольгинск отношения не имеет.
Не установлен также тип связи топонима Вольгинск с героем восточнославянской мифологии Вольгой. В русских былинах Вольгá (иногда – Вольгá-Волх) обладал даром оборотничества. Охотясь на лебедей и уток, превращался в сокола. Проникая из подземного мира во дворец через подворотню (канал, трубу) из рыбьего зуба, оборачивался муравьем.
2. Когда прогудела труба в городе Вольгинске? Нетрудно сказать.
Начало повествования воспроизводит клишированную фразу, традиционно открывающую некоторые тексты ирландского прозаического эпоса, в частности «Недуг Уладов» или «Изгнание сыновей Уснеха». Фраза ритуально вводит «ситуацию рассказывания». См. «Похищение быка из Куальнге». М., «Наука», 1985.
Данную конструкцию рассказчик симметрично повторяет трижды, открывая каждую следующую часть повествования. Кроме того, ее периодически используют персонажи в собственных «ситуациях рассказывания», когда они, по сути, становятся авторами.
Выражаясь в духе У. Эко или Р. Барта, можно сказать, что подобная конструкция имплицитно содержит пресуппозицию непрекращающегося диалога «адресат – адресант».
Проще говоря, в «празднике повествования» участвуют как минимум трое: некий слушатель, некто вопрошающий, и некто отвечающий.
3. где-то между тысячелетием крещения Руси, близняшным приливом двадцать первого века и тысячелетним юбилеем Казани…
Тысячелетие крещения Руси отмечалось в 1998 году.
XXI век общегражданского календаря, строго говоря, наступил 1 января 2001 года.
Тысячелетие основания Казани широко праздновалось на последней неделе августа 2005 года.
Называя все три миллениума «плывунами», рассказчик, очевидно, имеет в виду известную произвольность (конвенциональность) трех этих дат.
Так, дата официального (по сути – государственного) крещения Киевской Руси князем Владимиром (988 год) признана и Русской Православной Церковью, и исторической наукой. Однако, бабка Владимира, княгиня Ольга, как известно, приняла христианство в 955 году, а мучительная борьба новой веры с язычеством на Руси продолжалась еще не менее двух с половиной веков, вплоть до XII века.
Наступление нового, XXI века и третьего тысячелетия рассказчик называет «близняшым приливом». Речь, очевидно, о той двусмысленности, которой сопровождалась встреча «новой эры»: приход «миллениума» с некоторым недоумением праздновали дважды – в январе 2000 и январе 2001 года. Эта двусмысленность усугублялась и пресловутой «проблемой 2000», когда весь цивилизованный мир бурно обсуждал глобальную компьютерную катастрофу, а производители «программ-заплаток» получали сверхприбыли благодаря невежеству миллионов пользователей.
