Марианна Гончарова - Папа, я проснулась! (сборник)
А тут как раз в отель подоспела Света. Светлана Борта.
Когда ходили трамваи
Со Светой Бортой мы познакомились в Армении благодаря Мэейлису Кубитсу. Вообще, со многими красивыми, добрыми, умными людьми я познакомилась благодаря Мэейлису.
Мэейлис придумал… дружбу народов.
Нет, не то: официальное – чтобы флаги, национальные костюмы, марши, встречи на высших уровнях, фуршеты. Чертовы эти фуршеты. Что там еще входило в этот набор?!
Нет, он придумал другое: он предложил спасать будущее путем знакомства представителей разных стран, совместных концертов, спектаклей, литературных встреч, выставок, конференций, круглых столов, застолий и танцев.
Вот маленькая группа людей, скажем из Таллина, знакомится с маленькой группой, скажем из Одессы. Не суть где знакомится: на пляже, в ресторане или просто на площади. И первая группа людей говорит второй группе людей:
– Нам здесь у вас понравилось, в Одессе, вы такие гостеприимные. А давайте-ка теперь вы приезжайте к нам в гости. Мы вам страну покажем. И друзей с собой привозите. Интересных.
И вот поехали люди из Украины к новым знакомым в гости. Практически частным образом. Но взяли с собой музыкантов, певцов, писателей, чтобы хвастаться, мол, вот какое у нас есть.
Потом ответный визит: теперь вы к нам приезжайте. И группа становится больше, потому что тоже едут артисты, художники, целые оркестры едут, хоры!
Потом обе группы советуются и говорят:
– А давайте теперь вместе куда-нибудь поедем, познакомимся там, подружимся, поговорим, даже выпьем по чуть-чуть в конце концов. Мы же друзья. Например, давайте в Армению. А?
– А давайте! – говорит Мэейлис, и уже те самые одесситы, и таллинцы, и наши друзья из других стран везут с собой в Армению своих друзей не только из Эстонии, Украины, но из Молдавии, из России, из Белоруссии, из США тоже везут.
И круг друзей расширяется. На прощальной вечеринке отплясывают все кому не лень – армяне, украинцы, эстонцы, американцы, молдаване, белорусы. И евреи танцуют. И россияне отплясывают. Наши. Под радостную песню про паровоз. Нет. Не «Чаттанугу, чу-чу» танцуют. Зачем. Под нормальную песню. «Семь сорок» называется.
Теперь все эти люди, которые вообще перемешались и только по акценту угадывают, кто откуда, сидят вокруг расстеленной Мэейлисом огромной карты мира, рисуют стрелки и решают, куда кинуть новые десанты, в какую страну, кто откуда, кто чем, кто самолетами, кто поездами, автобусами, верхом, пешком, чтобы совместно играть в оркестрах или слушать вечную музыку, чтобы обмениваться новостями, чтобы хвастаться театрами, хорами, вокалистами, артистами, книгами, журналами. И чтобы на прощальном вечере опять отплясывать вместе «Семь сорок» или другой веселый танец, потому что ну очень понравилось!
– Почему? Зачем? – спрашивали Мэейлиса журналисты, уже набросав себе в блокноты что-то о спасении нравственности, культуры и вообще человечества как вида, что является истинной правдой на самом деле, – зачем ты это делаешь, Мэейлис?
– А мне интересно, – отвечает им Мэейлис Кубитс, как раз и имея в виду спасение. Спасение себя, души своей, спасение страны, своих друзей, друзей своих друзей и друзей тех друзей, и не совсем друзей, а просто знакомых и незнакомых – всех нас. Короче, спасение нашего будущего.
Не называя этого, не формулируя, он просто говорит:
– Мне интересно. – И добавляет: – НАМ интересно.
И остальные согласно кивают. И я тоже кивнула. И смотрю – сбоку стоит ясноглазая молодая женщина и тоже кивает-кивает-кивает. И говорит мне, улыбаясь:
– Привет. Я Света. Из Кишинева. Я люблю небо и читать.
Ну? И как мы после такого серьезного признания в своих симпатиях и этого нашего общего кивания в знак согласия с Мэейлисом могли не встретиться опять?! Разве такое можно было допустить? И мы встретились.
Чем Света занимается. О, Света занимается… всем. Практически всем. То есть она работает заместителем директора PR-агентства. Для меня это что-то вроде космических исследований – знаю, что они происходят, что кто-то геройски в них участвует, но что конкретно они делают, каких достигают результатов, я не имею понятия. Думаю, что Светино агентство, как и космическая наука, работают на будущее нашей планеты, ее людей, ее детей. Вот. И Света на вопрос «А чем вы занимаетесь?» ответила так:
– В данный момент заканчиваем фестиваль воздушных шаров и начинаем фестиваль коров.
То есть – стратонавт, подумала я. Хотя при чем здесь коровы? В общем, чем занимается – вроде понятно, а что именно делает – сплошная тайна. Примерно так. Ну что ж, я давно смирилась, что есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось, да.
– Света, – говорю набычившись, – ну ладно фестиваль шаров, а как это фестиваль коров? В столице?
А Света кивает и отвечает:
– Объясню. Только сначала пойдем покушаем.
И мы поехали в ресторан молдавской кухни.
– Мы только попробуем немного всего. А потом поужинаем плотно.
И мы стали пробовать, пробовать, пробовать. И это, и то, из легкого невесомого теста, все таяло во рту, было свежим, горячим, душистым. И когда мы отвалились и захотелось прилечь, Света спросила:
– Ну что? Давайте теперь поужинаем?
Это спросила, уточняю, женщина-подросток, примерно пятидесяти килограммов весу и тоненькая, тугая как пружинка, подвижная и точная в движениях.
– Ммммм, – взмолились мы, отказываясь, – нееет. Хвааатит!
А вот сейчас, между прочим, я бы и не прочь, сидя на диете. Вообще, удобная диета – по дороге объясняла я Свете – каждые два часа надо есть примерно такое количество еды, которое помещается в стакан. В стакан! (Это при моих-то способностях, когда, путешествуя, в маленький свой клетчатый саквояж я могу утрамбовать весь дамский будуар, богатый парк обуви на все случаи жизни – а вдруг пойдет снег? – и по два-три наряда на каждый день.) То есть кусок торта в стакан аккуратно нарезать, залить сгущенным молоком и присыпать орехами – та боже ж мой, легко! Или, например, несколько порций пельменей: аккуратно сложить каждый пельмень в стакан, как я обычно складываю одежду, например блузку, рукавчик к рукавчику, плечико к плечику, так и пельмень – ушко к ушку. И вот, пожалуйста, две порции пельменей с лососем плотно утрамбованы в стакан. Нет, договор был – еда помещается в стакан? Да. Все. Так что диета сомнительная, честно говоря. Ну да ладно, я отвлеклась…
Короче, мы еле выползли из-за стола, придерживая руками и коленями животы, и на прощание я потрепала в холле ресторана дружеской, братской практически рукой… Нет, не официанта, хотя он был очень мил. Я потрепала лошадь, красивую тонконогую стройную лошадку, сплетенную из лозы. Думаю, ее специально там поставили, чтобы люди могли выразить свою благодарность за гостеприимство, потому что морда у лошадки была хорошо отполирована руками сытых и довольных посетителей. Как граждан Молдовы, так и их многочисленных заграничных гостей.
Назад мы поплелись пешком. Кишинев, какой-то на первый взгляд тесный, с узкими тротуарами (я же сказала – на первый взгляд!), кривился, грустил и все еще был мной недоволен, пахло мокрой землей, баней, суетой, долгим и скучным дождем. Бежали навстречу озабоченные люди, задевали липкими от влаги локтями меня, праздно идущую и чужую. На проезжей части пробки, на тротуарах не протолкнуться: зонтики цепляются за мою макушку – словом, столица, безликая, измотанная, озабоченная.
– Где же южное настроение? Где радость? Где сияние? Обещанный юмор где? – спросила я Свету. Я не привыкла так долго ощущать себя чужой в городе, где живут любимые мной люди. Каждый город для меня имеет свое лицо. Москва – это моя сестра и Слава Х.; Киев – это шляхетный князь Ковальский и весь его журнал «Радуга» во главе с Галей, Галиной Михайловной; Таллин – это, конечно, Мэейлис Кубитс; Лондон – это Роберт Максвелл и его четыре трудолюбивых брата; Париж – это Таня и ее муж Борис, чистокровный француз; Ереван – это Лилит Меликсетян (между прочим, профессор), Наринэ Абгарян, сестры ее и родители; Тбилиси – это Тинико Мжаванадзе, и муж ее Дато, и дети их: будущая звезда кино Сандро и маленький Мишка; Мельбурн – моя тетечка Фаина, одесситка, источник моего частого вдохновения, пусть она мне будет здорова. А в Одессе их сколько – родных моему сердцу людей!.. Да что там – каждый город мира имеет лицо моего близкого друга или родственника. А Кишинев почему-то меня не принимает. Хотя тут же вот она – Света!
– Оооо, понимаешь, вот когда в Кишиневе ходили трамваи… – вдруг грустно вздохнула Света.
А-а, подумалось мне, конечно. Трамвай, старый трамвай, – это признак даже не эпохи, а чего-то большего, что можно было сохранить для себя в любое время: неторопливости, приветливости, теплых добропорядочных отношений, когда люди уступали друг другу места, когда здоровались и обсуждали новости и цены, когда шутили и смеялись, когда переругивались беззлобно – как без этого, и всем трамваем воспитывали нерадивых пассажиров-подростков, где истрепанные сиденья пестрели выцарапанными пронзенными сердцами, где было знакомо все, как в одесском или черновицком трамвае моего детства.
