Ильдар Абузяров - Курбан-роман
После этого воспоминания Мише было уже как-то не по себе оправдываться ледяной водой, которая одна лишь и течет зимой из крана в их школе-интернате.
Конечно же, Людмила Васильевна знала о нечистоплотности собственного сына, ведь ей приходилось стирать Борины трусы. И не только стирать, но и подшивать резинками снизу.
Однажды в воскресенье её сын, находясь в ванной и уже раздевшись догола, позвал: «Мам!»
Ну, не умел он стричь ногти на руках, а то, что он уже успел раздеться, Боря сообразил слишком поздно, когда Людмила Васильевна уже входила в ванную комнату со словами: «Чего тебе, Барсик?»
Конечно, Боря быстро, насколько ему позволяла сообразительность и координация, прикрылся, но мать все равно увидела, что у её сына крошечный член на фоне огромной, отвисшей почти до колен, мошонки. Так Людмила Васильевна узнала, что её сын несостоятелен как мужчина, что её Барсик «изначально кастрирован», и её эротические страхи развеялись сами собой раз и навсегда.
Тут следует сказать, что кличку «Баскетболист» её Барсику дали как раз за огромные, как баскетбольные мячи, яйца. А не отвечал Батистов на побои, потому что уж слишком болезненным и незащищенным местом была его мошонка – это он ощутил с детства. И еще, больше Миша Нивматуллин не заходил домой к Батистовым. Наверное, сильно стеснялся.
Конечно, потом они помирились. Помирились, как это бывает, встретившись однажды на улице и обрадовавшись друг другу.
Это было уже после окончания школы. Миша тогда был в длинном черном пальто, что подчеркивало его рост под два метра и черную шевелюру. Выглядел он просто сногсшибательно.
Миша рассказал Людмиле Васильевне, что устроился охранником в банк.
– Какой ты молодец, Мишка! – восхищалась Людмила Васильевна, любуясь красотой щеголеватого юноши. – Как, наверное, тобой мать гордится. Какая она, наверно, счастливая!
– Не без этого, – смеясь заметил Мишка, – ну, а как там Борис?
– Как Борис… Ты же его знаешь. Устроился тут помощником каменщика на кладбище, но проработал недолго.
– Что так?
– Себе дороже. Знаешь же, на его пятьдесят второй размер обуви не напасешься, да и спецовку надо… Да ты хотя бы позвонил ему, а то он все дома сидит, будто не молодой парень.
– Не вопрос, – заметил Миша и, достав из кармана пальто сотовый, набрал номер приятеля.
– Здоров, сидячий? – бодрым голосом поздоровался со школьным приятелем Мишка.
– Кто это? – раздалось в трубке тревожное мычание Бориса Батистова. Людмила Васильевна слышала голос сына.
– Да это Мишка Нивматуллин!
– Миша, здорово! Ты где? Заглянул бы, а? – радостно засмеялся Борька, и вместе с ним смеялась его мать.
– Слушай, давай лучше на баскетбол сходим, у меня тут лишний билетик есть.
– Давай, давай, – быстро соглашался Борис, и в такт ему кивала головой довольная Людмила Васильевна.
– Вот спасибо тебе, Мишенька. А то для сына моего, для Борьки-то, вся жизнь, весь мир за пределами квартиры – словно пропасть, в которую он, Барсик, очень боится упасть со своего подоконника-порога.
Вот таким макаром, Борис и Миша пришли к огромному новехонькому, сверкающему затемненным стеклом «Баскетхоллу». Шла финальная серия «Уникса» и «Урал-грейта». Купив с рук незаметно от друга «лишний» билет, Мишка провел Борю в сектор номер 4. Игра уже началась под страшный рев и свист трибун. Боря воочию увидел, как такие же нескладешные верзилы, как он, играют, не обращая внимания на улюлюканье, свист и оскорбления собравшихся. Этот травящий рев-визг, особенно в адрес центрового Энсти, когда тот промахивался, напомнил Боре самые неприятные мгновения его жизни.
Боря не знал, куда деться от страха. Но тут, к его счастью, первая часть игры закончилась. Зрители потянулись в фойе, и Миша тоже вдруг рванулся с места в карьер, схватив Бориса за руку: «Пойдем!»
И уже спустя пару секунд – Борис боялся отстать от Мишки и затеряться – они оказались на площадке под сводами красавца дворца в окружении сотни глаз.
– Подойди поближе и бросай в кольцо, – сказал Миша после того, как ведущий протянул Боре мяч.
– Я?
– Да, ты.
– А что будет, если я промахнусь? – испуганно спросил Боря.
– Подойди поближе и ты не промахнешься.
Боря так и сделал, и впервые в жизни после третьего броска получил порцию оваций, а не тумаков. А когда Миша забил три штрафных броска из трех, им подарили цветной японский телевизор.
– Это кому, нам? – не веря, спросил Боря.
– Не нам, а тебе. Его дают первому, кто забросил мяч в корзину.
– Но ты попал три раза и издалека. А я только один и тот с близи.
– Зато ты попал первый. Давай, давай, не тушуйся. У вас же нет телевизора. Вот и будет подарок твоей маме к Новому Году.
– Он такой большой! Как мы его донесем?..
Но недолго Алина Николаевна радовалась и гордилась успехами сына. Мишка Нивматуллин, находясь по делам банка в Москве, заболел гриппом и ангиной.
Люди рассказывали Люде, что перед смертью Миша позвонил уже не чаявшей в нем души матери и признался, что чувствует себя неважно.
Через пару дней горло Миши Нивматуллина загноилось, непоседливое сердце не выдержало высокой температуры. Это была смерть из тех нелепых глупых смертей, которая случается одна на миллион. И вместе с которой вновь сел на диван сын Людмилы Васильевны Борис.
А женщины по-прежнему суетились, старались выжить. И вот теперь причудливая жизнь столкнула их нос к носу на рынке. Алина Николаевна шла среди торговых рядов сгорбившаяся. Второй горб – пучок длинных волос. Шла с рассеянным взглядом, рассеянно размахивая сумкой – подарок сына. Как-то неестественно на ней, измученной жизнью женщине, выглядела модная кожаная куртка – тоже подарок сына.
Людмила Васильевна сразу заметила и окликнула свою давнишнюю знакомую, потому что была женщиной видной, высокой. Носила солидные в толстой оправе очки, через которые замечала почти всех и вся, как в молодости. Она окликнула Алину Николаевну еще и потому, что давно хотела поговорить со старой знакомой, считая своим долгом высказать ей свои соболезнования. Но разговор их как-то не заклеился, потек не по тому руслу.
– Мой сын, хотя больной, но зато при мне, – несколько раз повторила Людмила Васильевна, а потом, увидев вдруг на глазах Алины Николаевны наворачивающуюся слезу, опомнилась.
– Дура, я, дура. Алин, ты прости меня, Алин, за дурь мою, за дурь, которую творю и говорю. Ведь сын твой единственным товарищем сыну моему был.
– Да чего уж там? – испугалась Алина Николаевна. Она как можно реже старалась вспоминать Мишку, чтобы не делать жизнь свою ещё горше.
– Виновата я перед тобой, – не унималась Людмила Васильевна, – и сына я твоего нехорошо однажды обидела. Глупая я, Алинк, прости ты меня. Сказала я ему как-то, что пахнет от него.
– Да ладно, чему быть, того не миновать, все в прошлом, – пыталась уйти от разговора о сыне Алина Николаевна.
– Слушай, ты бы сказала, где могилка Мишкина, а то мой Борька ходил несколько раз на ваше кладбище. Да не нашел там, да расстроился.
– Да что ты, – отмахнулась сумкой Алина Николаевна, мол, чур-чур тебя, – теперь уже есть, теперь плита там уже есть и ограда.
– А то три года уже прошло с Мишкиной смерти, а могилки все нет. Борька уж больно расстраивается: нет, говорит, Мишкиной могилки. Не может быть, чтоб Мишка так просто канул под землю. Не поднялся бы из-под земли глыбой. Ведь он какой высокий красавец был, в своем пальто – как сейчас помню.
– Нет, теперь уже все нормально, – как бы оправдываясь, твердила своё Алина Николаевна, – теперячи я денег с пенсии накопила и поставила ему памятник. Хороший памятник, большой.
Эти слова подействовали на Людмилу Васильевну умиротворяюще. Потому что теперь она уже знала, что скажет, придя домой, первым делом своему сыну. Впервые за многие дни Людмиле Васильевне хотелось бежать домой.
– Ну, чего ты здесь расселся, Барсик? – скажет Людмила Васильевна первым делом.
– Куда мне идти, ма? – промычит её сын, не в силах оторваться от телевизионной картинки, ведь его уже давно ничего не интересовало, кроме смерти, которую он, впрочем, при этом очень боялся. Ведь что будет, если вдруг все кругом погаснет. Если вдруг погаснет телевизор и не будет видно белого света. Ведь тогда ему не будет видно даже чемпионата мира по баскетболу.
– Сходил бы погулял, подышал свежим воздухом. А хотя бы и на кладбище. У Мишки-то теперь могилка есть. Сходил бы, навестил друга. А то сидишь целыми днями дома. А доктор, слышал, что говорил: часто телевизор смотреть и совсем никуда не ходить – вредно для здоровья. Доктор, он зря говорить не будет. А Мишка, он ведь другом тебе все-таки был. Помнишь, ты ему портфель носил… А потом вы еще на баскетбол с ним ходили, когда он из Москвы приезжал?
Услышав про могилку Мини, Боря вздрогнул. Он, конечно же, помнил и тяжелый портфель и Мишку Нивматуллина. Ведь для него баскетбол, как и вся жизнь, ассоциировался, с одной стороны, с огромной пропастью унижений и побоев, а с другой стороны, с самым великим достижением в жизни – завоеванным телевизором, равных которому не было ни у кого в поселке. Телевизор, по которому так любила смотреть сериалы его мать, положив на колени и ласково поглаживая рукой голову своего Барсика.
