Елена Стяжкина - Всё так (сборник)
Тамара Владимировна чувствовала себя спасенной.
Галечку – жалела. Почти не трогала. Хотя пару раз порывалась показать ее врачу. Галечка молчала, редко выходила из дому, но вдруг купила себе компьютер. Тамара Владимировна дала Галечке пощечинку:
– В моем доме воришек не было и не будет!
Галечка кивнула и ушла в комнату. Оттуда – домой. На родину. Прямо из комнаты купила билеты и все такое.
– Не вернешься – я умру, – сказала Тамара Владимировна.
Галечка вернулась. Сдала сессию на одни пятерки и вернулась.
Муж Тамары Владимировны спросил, не торгует ли Галечка наркотиками. Пошутил. Но и поинтересовался – мол, откуда деньги.
Галечка, оказалось, взялась переводить книжки. На русский и на украинский. Для разных издательств и даже журналов с продолжением. Деньги за нее получал Дмитрий. Клал на счет в банке. А Галечка в Трире снимала. Или не снимала.
Питалась на свои. И постоянно покупала обувь, которую некуда было уже складывать. Злючка! Сама не носила, но и Тамаре Владимировне не давала.
И ходила такой распустехой, такой охламонской курицей, что за нее даже было стыдно.
«Стыдно за Галечку» и тоска по горочкам – вот эти два неприятных чувства забирали у Тамары Владимировны все здоровье. И все силы – тоже.
И это было даже странно, когда все силы и здоровье были забраны у Тамары Владимировны, а умер ее муж.
Тихо, за столом, в один момент. Причем тогда, когда в Трир началось православное паломничество, а сам муж Тамары Владимировны отпустил приличествующую возрасту и экскурсионной программе бороду. «Трир был первой и самой легкой ссылкой многострадального епископа…» – так начиналась последняя экскурсия мужа Тамары Владимировны. Последняя, но и новейшая. Самая свежая, если смотреть не от смерти, а от перспективы.
– Какого епископа? – спросила Галечка, вглядываясь в текст.
– Все вы мне – чужие людишки! – ответила Тамара Владимировна.
Епископа звали Афанасий Великий. Он прожил в Трире почти три года. А муж Тамары Владимировны – почти тринадцать.
Дмитрий наотрез отказался хоронить отца в Германии «у фашистов». Тамара Владимировна категорически отказалась отдавать тело на растерзание. Бились в телефонном и электронном режиме.
Дмитрий сдался. Уступил, когда Галя спросила: «Сколько раз в жизни ты собираешься навещать своего отца, если до того ты в течение двенадцати лет навещал его каждое воскресенье, а в течение следующих тринадцати – один раз?»
Гуляли с Дмитрием по Триру. Он сказал, что Трир похож на Таллин. Так многие говорили. В Таллине Галя не была. Она вообще нигде не была.
После похорон Дмитрий зашел к ним в гости и остался ночевать. Обычно Галя спала с ним в гостинице. Один раз в Трире. Все другие – дома, на родине, которая не стала почему-то бывшей.
Дмитрий был ее первый и единственный.
Галя думала, что ничего к нему не чувствует, но эти мысли оказались самообманом.
Когда Дмитрий сказал: «Женился. Взял ее с ребенком, потому что люблю», – Галя укусила себя за палец и сильно зажмурилась. Утром Тамара Владимировна увидела синяки: два непристойных на шее, два странных – на пальце и на лице.
Синее было лицо, что да, то да.
– Он тебя бил? – спросила Тамара Владимировна.
– Убил, – огрызнулась Галя.
Тринадцать плюс семнадцать – это тридцать. Первобытные люди в этом возрасте уже спокойно уходили, чтобы соединиться с тотемом. А Галечка была ни два ни полтора.
Тамара Владимировна много жаловалась на нее своим подругам. Освоила Интернет, скайп, эсэмэс и жила сегодняшним днем.
Ее сегодняшний день был все равно лучше, чем у подруг, которые едва сводили концы с концами и бесконечно боялись националистов, кризиса и безработицы. Зато у них, у этих подруг, были внучочки. Когда Тамара Владимировна думала о том, что могла бы взять внучочка в горочки, слезы подступали к горлу, глаза застилала неприятная резкая жидкость, которую даже ее язык не поворачивался назвать слезочками.
В тоске Тамара Владимировна убирала хуже, генеральный директор передал ей замечание. Но Тамара Владимировна была уже в том возрасте, когда могла себе позволить не реагировать. Ей полагалась пенсия. Этой пенсии ей лично должно было хватить на все, а если экономить, то и на поход в Альпы. Альпы были недалеко. В Европе вообще все недалеко.
Когда Дмитрия бросила жена, он позвал Галечку. Неспроста. Неспроста!
– Не вернешься – я умру, – предупредила Тамара Владимировна.
– Или я, – огрызнулась Галечка.
– Я тоже поздно вышла замуж! Я тоже поздно тебя родила! Ты никуда не опаздываешь! Имей в виду! У тебя неправильные представления о счастье! Ты даже не поёшь! Ты все время сидишь дома! В то время, как я в двадцать пять начала осваивать байдарки, а в тридцать – альпинизм! И только в тридцать пять – ты слышишь?! – в тридцать пять я встретила твоего папу…
– Были еще и байдарки? – спросила Галечка. – Мне крупно повезло… Жаль, что я раньше этого не знала.
Дмитрия бросила жена. И Дмитрия, и ребенка. Причем ребенка, поскольку официально ему Дмитрий был никто, жена бросила в детском доме. И чин-чинарем написала на него отказ. Дмитрий сказал, что жена сделала гименопластику и уехала на Ближний Восток выходить замуж за арабского шейха. Быть третьей женой арабского шейха намного лучше, чем первой украинского физика.
Галя не знала, что такое гименопластика, но догадалась.
– Давай поженимся и усыновим его, – предложил Дмитрий.
– Я гражданка Германии, – сказала Галя.
– А я уже узнал, кому, куда и сколько надо занести денег. Главное, чтобы были жена, доход и хотя бы один из родителей – гражданин Украины. Тем более спроса на него нет: пять лет, ни то ни сё, – просиял Дмитрий.
– Если надо, я добавлю. Мальчик же?
– Да. А я не сказал? Алексей…
Ни то ни сё… Гале это запомнилось. Задело.
Знакомство отложили на «после оформления», чтобы не травмировать ребенка. Но Галя ездила на него смотреть. Дмитрий был прав: ни то ни сё.
С другой стороны, это же не магазин? Не магазин. А что?
Получалось, что судьба.
Галя сказала Тамаре Владимировне, что вышла замуж за Дмитрия. Та кричала в трубку: «Теперь мне конец! На шее у вас сидеть не буду! А своих капитальчиков у меня нет! А тут – загнусь! Загнусь!»
Галя вернулась в Трир. Переводила тексты. И деньги. На счет Тамары Владимировны. И на всякий случай – на анонимный. Зачем эти шпионские игры, не знала сама.
На всякий случай…
Дмитрий писал, что процесс идет нормально. Еще писал, что скучает, что его мама уехала в Россию и живет теперь в селе Васильковом («Правда, хорошее название?»), что она не против их брака и что у него появился заказ в одном сопредельном государстве.
«На остановку ядерной реакции?» – спросила Галя.
Алексея забрали в мае. Сняли квартиру. Утром завтракали. Галя варила кашу. Дмитрий пил кофе и уходил в институт. Семейная жизнь оказалась грустной и унылой, а Алексей – смирным и неприхотливым.
Галя думала, что все они втроем – люди без желаний. И что это их цементирует. Связывает в одно.
В начале лета поехали в Васильково, к маме Дмитрия. В конце лета – в Трир, к Тамаре Владимировне.
Осенью устроили Алексея в детский сад. В понедельник он говорил: «Скоро суббота…» И еще говорил: «Не забудь меня забрать». Обращался к Гале. Она кивала. Не забывала. Но и не умилялась. Как-то так мимо это все было. Серо. Ничего не просыпа́лось. Ни теплого, ни холодного.
Месяцев через шесть-семь, когда надо было искать школу, думать о покупке квартиры, о перевозе Тамары Владимировны – она называла этот процесс «репатриацией» и отказывалась «даже думать!»… Месяцев через шесть-семь Дмитрий сказал… За ужином. Вечером. В будний день. В феврале. Двадцать второго. Двадцать минут восьмого. По киевскому.
– Я получил контракт в Абу-Даби. Первого марта у меня самолет.
Дмитрий – первый и единственный. А потому Гале не надо было спрашивать: «А как же я?» И «Как же мы?» – тоже не надо было.
Она подумала о том, что подарок – зажигалку – к двадцать третьему нужно выбросить. Но можно и спрятать до лучших времен.
– Ну не могу я без нее… Буду там. Буду рядом. А вдруг? А? Ну может же такое быть?! Ну имею же я право?!!
– Сделать арабам ядерное оружие? – спросила Галя.
– Нет! – горячо ответил Дмитрий. – Только в рабочее время. В свободное я буду пытаться найти формулу остановки. Не волнуйся!
Тамара Владимировна была возмущена до крайности. Но и рада безгранично. Это тоже. Это в ней совместилось без всяких противоречий.
Она жалела, что не может поставить Дмитрию двоечки, но в посольство Объединенных Арабских Эмиратов написала. По-русски, по-украински и по-немецки. По-немецки получилось с ошибками. Но пусть там знают! Пусть там наведут порядок! Пусть соединят работника, которого взяли по контракту делать им бомбу, с сыночком Алексеем, который одновременно является и пасынком какого-то шейха, хотя сам шейх об этом ни сном ни духом, потому что его русская жена – женщина легкого и преступного поведения. Еще Тамара Владимировна написала в институт, где работал Дмитрий. И первой жене своего второго покойного мужа.
