Виктория Токарева - О том, чего не было (сборник)
Первым посетителем зоопарка была жена Никитина. Она явилась задолго до открытия, перелезла через ограду и теперь бегала от одной клетки к другой – разыскивала мужа.
Никитин увидел ее раньше, чем она его, и отметил, что незамужний образ жизни наложил на нее свой отпечаток. Жена имела совершенно незамужний девический вид.
Она подбежала к клетке и придвинула лицо к прутьям. Глаза у нее были яркие, а губы бледные – она их не красила. Губы были бледные, большие и нежные. Никитин с удивлением смотрел на лицо жены и находил в нем черты дочери.
– Господи! – оторопело проговорила жена, оглядывая клетку. – Никаких удобств!
– Смотря что принимать за удобства, – неопределенно сказал Никитин.
– Идем домой! Что бы ни было, ты должен ночевать дома.
– А тебе не все равно, где я буду ночевать? По-моему, для тебя это самый удобный вариант.
– Хочешь, я рожу второго ребенка, заберу Наташу от матери и пойду работать в ясли? Я буду зарабатывать на хлеб, присматривать за детьми, и мы начнем новую жизнь. – Жена заплакала, прикусив губу, неотрывно глядя на Никитина. – Я не знала, что ты переживаешь. Я думала – тебе все равно. А раз ты протестуешь, значит, ты меня любишь. Значит, все можно поправить… Почему ты молчишь?
– А что я должен говорить? У меня ведь нет репетиций. Я не жонглер.
– Ты должен меня понять: мне хотелось внимания, поклонения. Жизнь уходит.
– У тебя было достаточно внимания – каждый вечер зрительный зал.
– А мне не нужен зал. Мне нужен один человек, который мог бы умереть за меня. Я не думала, что ты можешь умереть за меня. А больше мне ничего не надо. Я все брошу, и мы начнем новую жизнь.
– Тебя в ясли не возьмут.
– Почему? – растерялась жена.
– Потому что ты окончила цирковое училище, а не дошкольно-педагогическое. У тебя другая специальность.
– Что это за специальность? – пренебрежительно сказала жена. – Подкидывать мячики в воздух, а потом ловить обратно. Какой смысл?
– Редкий вид работы…
– А какой в нем смысл?
Никитин с удивлением отметил, что у жены свои сомнения.
– Ну… а какой смысл в альпинизме? Люди сначала лезут на гору, а потом спускаются обратно.
– Тоже никакого смысла, – сказала жена. – Искусственная цель и искусственные трудности. Мне уже надоело все искусственное. Я устала. Я не хочу больше жонглировать, я хочу жить.
Жена снова заплакала.
Гималайский медведь приподнял морду и внимательно посмотрел на Никитина, на жену, потом снова на Никитина. Никитин отчего-то смутился и сказал жене:
– Ну ладно, ты иди…
– Я первая пойду, – согласилась жена. – Я куплю проигрыватель с пластинками, и у нас будет полный дом музыки.
Она пошла от клетки – сначала медленно, потом побежала. Жена бежала, сунув руки в карманы, перебирая длинными тонковатыми ногами в белых чулках, и походила на свою выросшую дочь.
Никитин смотрел ей вслед и думал о том, что ничего не знает о жене, и это представилось как спасение, ибо чего не знаешь, того нет. А раз ничего нет, то, может, действительно можно все поправить и для этого не надо совершать никаких поступков. Просто объединять свои привычки с привычками жены.
День выдался неспокойный. Приходили родные, близкие, не очень близкие и вовсе незнакомые.
Явились даже несколько человек, с которыми Никитин вместе отдыхал в пионерском лагере в Ватутинках – не то в первую, не то во вторую смену. Бывшие пионеры рассказывали Никитину, как они вместе потихоньку рвали клубнику, и из рассказа получалось, что Никитин еще в те времена был смелый и необыкновенный человек.
Он слушал и думал: для того чтобы обратить на себя внимание, ему надо было либо умереть, либо забраться в клетку с гималайским медведем.
Никитин сначала выходил к людям, принимал их внимание скромно, но с достоинством. Потом ему надоело и их внимание, и собственное достоинство. От внимания устаешь так же, как от невнимания.
Никитин забился за медведя, прислонился к медвежьему боку и, чтобы скоротать время, стал решать в уме форму мясорубки.
Поразительно, как переменилась жизнь за последнее время. Переменилось все, кроме мясорубки. Она осталась такой же, как была, – громоздкая, неудобная, с массой деталей. Динозавр, а не мясорубка.
Никитин сидел, вытянув ноги, прикрыв глаза, и ему представлялся дом, полный музыки, с необычной мясорубкой на кухне – электрической, пластмассовой, голубой в красный горошек.
В обеденный перерыв в зоопарк приехал Саруханян. Он пробился к самой клетке, но Никитина не увидел.
– Борис Николаевич! – громко окликнул Саруханян.
Никитин выглянул из-за медвежьего хребта и, узнав своего начальника, подошел к прутьям.
Они стояли по обе стороны решетки и с интересом разглядывали друг друга. Саруханян заметил, что глаза у Никитина зеленые в светлых ресницах, а нос длинный и асимметричный. А Никитин обратил внимание на то, что Саруханян сутулый, с большой квадратной головой, чем-то неуловимо напоминает гималайского медведя.
– Пожалуйста, – сказал Саруханян, – я могу восстановить Шлепянова, если для вас это так принципиально. Но ведь вы могли прийти ко мне в кабинет и сказать об этом? Зачем же лезть в клетку?
Никитин промолчал.
– Я не спорю, – продолжал Саруханян. – Шлепянов способный художник, интересно мыслит. Но то, что он предлагает, невозможно применить. У нас прикладное искусство, а не искусство вообще.
Никитин снова промолчал.
– Вы не согласны? – забеспокоился Саруханян.
– Нет, – сказал Никитин, – я не согласен. Всякое искусство должно нести в себе элемент иррационального развития. Тогда это искусство.
– Но у нас маленький штат и большой план. Шлепянов занимается иррациональным развитием, а другие должны выполнять его работу.
– Во все времена кто-то сеял хлеб, а кто-то смотрел в небо. И те, кто сеял хлеб, кормили того, кто смотрел в небо. Надо мыслить шире, чем штат и план.
Саруханян задумался, глядя за плечо Никитина. Может быть, в этот момент он пытался мыслить шире. Потом вдруг очнулся и увидел медведя.
– Фу! Какой противный! – негромко, искренно поделился Саруханян.
– Почему – противный? – заступился Никитин. – Обыкновенный гималайский медведь.
Подошел сторож и отогнал Саруханяна от клетки.
– Близко подходить не разрешается, – строго предупредил он. Потом повернулся к Никитину и приказал: – А ты тут своих порядков не заводи!
Саруханян испугался сторожа и ушел, оставив Никитину передачу: армянский коньяк и кулек конфет «Памир». Конфеты Никитин отдал медведю, а коньяк оставил себе.
Он выпил половину бутылки, положил голову на колени и закрыл глаза. А когда открыл их – стояла ночь.
Стояла ночь. Звери спали и бредили во сне. Где-то далеко плакал маленький лисенок.
В небе висел крепкий молодой месяц. Сосны возле площадки молодняка стояли черные, тяжелые и, казалось, будто написаны маслом.
Никитин смотрел перед собой и удивлялся: как это красиво – ночь. Обычно он спал в это время суток и ничего не видел. Надо было оказаться в клетке с гималайским медведем, чтобы понять ночь, увидеть Саруханяна, посмотреть, как бегает жена. Вспомнить, как воровал в детстве клубнику: тогда, в тот день, шел теплый яростный дождь и лужи вскипали пузырями. Он бежал по лужам и так устал, что нечем было дышать.
Звеньевой Семка сказал, что не надо обращать на это внимания, скоро придет второе дыхание, и оно действительно пришло. Пришло потому, что нельзя было остановиться. Надо было бежать дальше.
За спиной подергали дверцу. Никитин обернулся и увидел двоих людей, одного – побольше, другого – поменьше.
Никитин подошел к дверце и узнал Шлепу с подружкой женатого хулигана. В темноте просматривался ее нежный профиль.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась она, узнав Никитина.
– Извините, я вас не приглашаю, – сказал Никитин.
– Ничего, – разрешила девочка.
– Мы пришли тебя сменить, – сказал Шлепа.
– Не надо.
– Почему?
– Таких, как ты, больше нет. А таких, как я, полный зоопарк.
Девочка с восхищением посмотрела на Шлепу. Она тоже предчувствовала, что таких больше нет, и Никитин подтвердил ее предчувствия.
– Зачем ты сюда залез? – спросил Шлепа.
– Так… – сказал Никитин.
– Но какая-то сверхзадача у тебя была?
– Была. Погладить гималайского медведя.
– И все?
– Все.
– Эгоизм, – сказал Шлепа.
– Почему? – не понял Никитин.
– Ты залез в клетку, вместо того чтобы выполнять свои обязанности.
– О каких обязанностях ты говоришь?
– Об обязанностях каждого человека перед другими людьми.
– Но почему эгоизм? Я залез в клетку – кому от этого плохо?
– А кому от этого хорошо? Это никому не надо – ни тебе, ни другим.
– Медведю, – сказал Никитин. – Ему со мной веселее.
– А перед медведем у тебя нет обязательств. Его интересы можно не учитывать.
Медведь приподнял морду и глухо заворчал.
