Сергей Шаргунов - 1993
Ближе к ночи позвонил Виктор и спросил раненым голосом, растягивая гласные.
– Прости-и-ишь?
– Прощу, прощу, – сказала, чтоб отделаться.
– Когда мы снова встретимся?
– Не знаю. Ближайшее время занято. У меня командировка.
– К грузинам?
Лена поняла: напился. Он бормотал: “Кто я? И такая девушка… Да как я смел… Как обнагле-е-ел…” – и запел Ободзинского, бархатисто и подвывая:
Эти глаза напротив,Калейдоскоп огней,Эти глаза напротив,Ярче и всё теплей…
Отсоединилась, перезвонил и запел сначала.
– Алкаш, больше ты меня не увидишь, – она отключила телефон.
За окном загорланили: “Леопольд, выходи!” – и как будто узнала Виктора. А что если он напился с соседом, которому оттянул уши, и теперь они проводят ночь во дворе? Потом она услышала басовитый лай на лестнице. “Костя, я ее не удержу!” – донесся писклявый девичий голосок. Лена уткнулась лицом в подушку. Слез не было, одна усталость. Перед глазами извивались, сужая круг, черные птицы с когтями, а танцор в красном трико подкидывал балерину в светлых перьях…
Лену направили не в Грузию, а всего лишь в Дзержинск под Нижним Новгородом, и на одни сутки. В Дзержинске была танковая часть с зелеными фасадами. Выкрав время после осмотра котельной, Лена села в красном уголке. Ей попалась книга Бориса Рявкина “Очерки смелого времени”. Во время расстрела большевистской демонстрации летом 1917-го матрос был ранен в ногу навылет, вбежал, хромая, в богатый дом и попал в комнату к девушке, которая не испугалась, перевязала его и спрятала в шкафу. Он отлеживался там неделю тайком от остальных домочадцев. Осенью большевики победили, семья девушки уехала из Петрограда, а она осталась, нашла того матроса и вместе с ним прошла всю Гражданскую. История была фантастичной, но тем более пьянящей. Как только Лена прочитала несколько первых абзацев, что-то сжалось у нее в груди, а наткнувшись на “медный вихор моряка”, она отложила книгу и какое-то время сидела в молчании.
В Москве с порога квартиры ее ждал телефонный звонок.
– Ты уже вернулась? Повидаемся? Куда ты хочешь?
– А давай в цирк! – сказала Лена, вновь женской неосознанной природой ощутив, что сейчас самое оно – дать влюбленному шанс и пойти с ним туда, где ему так нравится.
Она не сразу узнала его. Поняла, что это он, лишь когда подошел вплотную. Он переоделся, был в малиновом свитере, который ему очень шел, в черных брюках и вдобавок постригся – волосы уменьшились вдвое. Сделал руку калачиком, Лена зацепилась и, едва тронулись, начала возбужденно трещать. Он держал руку неподвижно, а Лена, не переставая трещать, терлась о его твердый мускул. Она рассказывала о всякой всячине: старинных зданиях, фонтанах, шашлыке, полковнике, якобы пристававшем в тбилисской котельной (“Я его усмирила за пять минут! У меня где сядешь – там и слезешь!”). Мускул кавалера ходил волнами: то ревниво каменел, то расслаблялся до резинового умиления.
– Ну и как в целом там?
– Подумаешь… Ничего особенного. У нас в Москве лучше!
– Честно? – Он остановился и заглянул ей в лицо. – Хорошая ты девчонка, Лена! – выдохнул с завистливой интонацией, как о чужой невесте.
В цирке им достались места у самой арены. Представление еще не началось, а Виктор уже подался вперед. Он потирал руки и посмеивался, словно в предвкушении застолья.
Человек во фраке, с алым шариком на носу вышел на арену и выпустил из рукава петуха с мясистым гребнем. Петух пропел хрипло и злобно, одним махом перелетел в зал и вонзился сидевшей там женщине в каштановую халу Женщина завизжала, взвизгнула и Лена.
– Страшно? – спросил Виктор залихватски.
– Неа! Давно не была!
– Она подученная.
Клоун вывел женщину на арену, отцепил петуха, накинул на нее серое манто, которое тотчас рассыпалось и разбежалось стаей.
“Мыши!” – Лена повернулась на веселый крик: это вопил, подскакивая, худой мальчик. Он был окружен детьми со всех сторон, и они начали шуметь и ерзать.
И тут объявили номер с тигром. Крупный, терракотовый, с чернильными полосами, зверь проворно бежал по кругу, а в центре стоял юноша, скрестив руки, и широко улыбался напряженной улыбкой. Мальчик из зала сложил ладони рупором и заорал. Юноша на арене скомкал улыбку, тигр остановился, повернув морду.
– Подученный? – Лена дернула Виктора за локоть.
– Кто?
– Мальчик!
– Вроде нет.
“Что он кричит?” – Лена вслушивалась. “Адис-абеба!” – кричал мальчик капризное и спелое слово, чем-то впечатлившее его. “Аддис-Абеба!” – разобрала, наконец. Юноша хлопнул в ладоши. Тигр громко ударил хвостом. Дети галдели. Кто-то в зале свистнул.
– Ой! – Лена, не думая о приличиях, схватила обе руки Виктора и сжала.
– Боишься?
– Боюсь!
Тигр понесся по кругу дальше, но теперь одной лапой попадал за край арены.
Руки Виктора накрыли Ленины. Лежали сверху и поглаживали – непринужденно, тепло, уверенно. Ее пальцы трепыхались благодарно.
На арене поднялась и выросла раскидистая пальма. Из-за кулисы показалась черная шимпанзе в синих рубашке и шортах, которая вела за собой блондинку в розовом платье. Заиграл оркестр, и обезьяна закружила барышню, то прижимая к себе, то отодвигая.
– Адисабеба! – снова крикнул мальчик.
– Почему его не уведут? – спросила Лена гневно.
Обезьяна оставила подругу, схватила пальму одной правой, подняла и закрутила в воздухе.
– Господи! – простонала Лена.
– Не бойся!
Они посмотрели друг на друга одновременно, и губы их слились.
Лена, зажмурившись, целовала Виктора и не видела, как мальчика быстро тащит вон классная руководительница, а обезьяна возвращает пальму на место и продолжает танец с блондинкой. Лена взасос искала у Виктора защиты, руками оплетя ему шею.
– Ого! – сказал он губами в губы и показал глазами куда-то.
Она отстранилась.
Виктор всматривался вверх: там под круглым куполом рисовал своим телом нули, восьмерки и прочие знаки оранжевый человечек, похожий на палочку в краске.
“А как же я?” – подумала оскорбленно и спросила:
– Хочешь остаться или погулять?
– Погуляем! – он мгновенно и безошибочно отрекся от цирка, и они, наступая зрителям на ноги, выбежали из зала.
Они бродили среди вечерней Москвы, не разжимая рук, – по-простому, как дети.
– Ну страсти! Натерпелась! Ты не подумай, я смелая! Это я с непривычки! И мальчишка так кричал, чуть зверей с ума не свел.
– Запомни: когда ты со мной, тебе ничего не грозит.
– Даже тигр?
– Конечно! – Виктор кивнул убежденно. – Спеть тебе что-нибудь?
– Спеть?
– У меня такое настроение. Не знаю, как у тебя. Песенное такое. Я все лучшие песни знаю. Могу петь за всех певцов. За Ободзинского могу, за Кобзона, Магомаева, Антонова. Не веришь? А ты проверь. Вот слушай. И он замурлыкал в нос, мягко, но с душой: “Главное, ребята, сердцем не стареть…”
Ладонь его увлажнилась, на строчках припева он сжимал руку Лены сильнее. Они шли и не решались опять поцеловаться. Исполнив песню, Виктор чмокал губами, целуя воздух, и принимался за следующую.
– Здорово! Ну ты даешь! Так похоже! И все слова выучил! – Лена была искренне удивлена.
Он негромко и точно подражал голосам и интонациям, может быть, исполнял каждую песню чуть вкрадчивее, чем она была в оригинале, и как бы присыпал сахарной пудрой.
– А Пугачеву можешь? “Арлекино”?
– Могу, но мне под женщину неохота.
Они совсем не чувствовали усталости. Дошли до улицы Кирова, миновав ее, вышли к площади Дзержинского, где машины текли по часовой стрелке вокруг бронзового памятника, спустились в переход, прошли мимо здания с золотыми буквами ЦК КПСС и свернули к Кремлю.
“Вот и свела судьба, вот и свела судьба, вот и свела судьба нас!” – браво напевал Виктор.
Шагнули на Красную площадь. Просвеченный насквозь прожектором, в черном небе струился флаг, полный молодого ликования. Подслеповато поблескивал Мавзолей – сутулый старец, сосредоточенно берегущий крупицы сил. От башни завороженно, словно лунатики, шагали трое караульных со штыками.
Виктор и Лена поднялись на мост.
– Значит, ты читал книгу Рявкина?
– Пиявкина?
– Прекрати! Там про матроса и девушку… То, что ты мне рассказывал…
– Какой еще пиявки? Извини, можно тебя поцеловать?
– Так и быть…
Железно загремели куранты. Кремль сверкал среди тьмы храмами и куполами, как лакированный лебедь в яблоках, нарисованный на черном железном блюде. Красные звезды горели густым светом.
– Совсем не умеешь! – Лена фыркнула.
– И что делать?
– Учись, пока я жива.
– А можно еще раз?
Потом поехали на “Щукинскую”. Возле своего подъезда Лена потянула Виктора на скамью.
– Ты такая… – зашептал, опять припадая.
– Какая?
– Варенье… Вареньевая…
– И какое я варенье?
– Не знаю. Может быть, вишневое?
Открылся подъезд, Костя, насвистывая, прошел с Радаром на поводке, их не замечая. Овчарка мазнула опытным глазом, но ухом не повела и с гавканьем повлекла хозяина вдаль.
