Александр Снегирёв - Я намерен хорошо провести этот вечер
Он выбросил, они тронулись.
На дорогу она смотрела изредка, все больше на тачскрин. Вела переписку и увлечена была очень. Даже какое-то наигранное увлечение демонстрировала. Как ребенок, напоказ погруженный в учебник. Его она слушала вполуха и на вопросы отвечала как бы нехотя.
Три или четыре светофора они общались таким образом, после чего он раскрыл ей свой интерес.
Что тут началось…
Да ни за что.
Да у нее жених уже почти год, и никто, кроме него, ей не нужен.
Она просто не может ни с кем, кроме него.
Было тут, правда, недели две назад с одним…
Он вспомнил, что недели две назад она ему писала, что очень хочет, а у него с женой был как раз хороший период, и он отказал. Значит, кто-то другой согласился.
И вообще, о каком почти годе верности жениху она говорит, если еще в марте, когда бабусю удалось упечь в санаторий, она позвала его на бокал шампанского, а потом провожала до лифта голой?
Все эти очевидные и логические аргументы он, однако, не стал приводить. Она тем временем предложила просто поговорить. Как друзья. Ее смартфон булькал. Улыбаясь, она мазала пальцем тачскрин. «Поговорить» означало послушать ее. И он стал слушать.
Она любит читать. У нее целый список книг, которые она планирует прочитать уже три года, но все никак не подступится. А читать еще бабуся ее приучила. В детстве она водила ее в церковь и даже записала в церковно-приходскую школу. А когда она из той школы выпустилась, то первым делом решила девственность потерять. И обалдела, как же это, оказывается, круто.
Услышав про церковь, он потянул руку к ее большому лифчику, но получил отпор.
Отпихнув его, она принялась жаловаться. Машина старая, вчера сгорела последняя фара, заправиться толком не на что.
– Увидишь заправку, останавливайся. Зальем полный бак, – вклинился он, удивившись себе.
Она прервала переписку и впервые за вечер посмотрела ему в глаза.
– Ты хочешь оплатить мне полный бак? – уточнила она. – Это дорого, литров пятьдесят.
Он подтвердил намерения, напомнив, что так ничего и не подарил ей на день рождения. Бензин – прекрасный подарок для любовницы: сгорел – и забыли.
Поглядывая на него с подозрением, любопытством и некоторой настороженностью, сдерживая радость, она повернула в сторону ближайшей заправки. Сказала, это близко. Она часто там заправляется. А еще там классные сэндвичи. Сказала много, как облагодетельствованный, пребывающий в радостном возбуждении человек. Слушая ее, он подумал, что владеть женщиной, оплачивая ее топливо, по-своему забавно.
Скоро смартфон снова принялся настойчиво булькать. Покончив с благодарностями, она погрузилась в переписку, захихикала и сунула вспыхнувший экран ему под нос. Нашла способ отблагодарить – проявила доверие. Мол, погляди, можно так мужику писать или глупо?
Он вчитался в облачка, полные кокетливой дребедени.
– Глупо. Но ему понравится.
Она хмыкнула и кликнула «отправить».
Пока стояли в очереди к заправочным шлангам, она перегнулась назад, упершись большим лифчиком ему в плечо. Достала тот самый пакет, который он чуть не выбросил, и вытащила из него изящную, похожую на породистого зверька, туфлю из серебряной кожи, на высоком каблуке и с густо-красной подошвой.
– Лабутены. Пятьсот баксов. Он подарил, – назидательно сообщила она, скинула лодочку и просунула смуглую ступню с розовыми ногтями под серебряные ремешки.
– Застегни, – велела она, перекинув на него ногу и опершись о дверцу.
Он туго затянул ремешок. Хотел чмокнуть розовые ногти, но решил – лишнее.
Минивэн, стоявший впереди, укатил, место освободилось, сзади загудели.
Выскочив из машины, она принялась красоваться, прихрамывая, как инвалид детства, у которой одна нога короче другой. Поджав левую в лодочке, она стояла на одной правой, взнузданной серебром, подкованной густо-красным.
«Хороша?» – вопрошало ее смеющееся лицо и раскачивающееся тело канатоходки.
Она в самом деле была хороша, и лишь одно встревожило его. Ее пальчики с розовыми ногтями были чрезвычайно напряжены. И хоть серебряные ремешки и сдерживали смуглую ступню, ногу и все тело, но пальчики покраснели, наморщились, а ногти потемнели. Ему показалось, что пальчики упираются из последних сил, что неуклонно сползают к краю и вот-вот соскользнут.
Она сунула шланг в горлышко голодного бензобака, а он пошел оплачивать эти предстоящие десятки литров. Заначки, которую он припас для веселеньких часов с ней, хватило и еще немного осталось. Возвращаясь, он увидел, как она воркует над тачскрином, и его свет озарял ее черты.
– Ни один мужчина никогда не заливал мне полный бак. Хочешь, подброшу тебя до метро? – сделала она царственное предложение.
Она так разошлась, что вызвалась подвезти его не просто до ближайшей станции, а до станции, на которой ему предстоит пересадка. Только сигарет по дороге надо купить.
Остановились у магазина.
– Сбегаешь? – попросила она, но, опомнившись, пошла сама.
Заглушив мотор, она забрала ключи, а он остался сидеть в тишине, свесив руку в открытое окно, за которым лежал июльский вечерний воздух. Мимо катили седаны, хетчбэки и кроссоверы, и в них были люди. Пешие люди шли по тротуару. Внутри домов горели огни. Он подумал, что до метро осталось всего ничего. Да и не хочет он лезть ни в какое метро, а вполне доберется каким-нибудь наземным образом.
Он вылез из автомобиля, захлопнул дверцу и увидел на заднем сиденье пакет.
«А ведь могут спереть», – подумал он, открыл дверцу, взял пакет, закрыл окошко и пошел в противоположную от метро сторону.
Вскоре его телефон переполнился неотвеченными вызовами, а позже – оскорблениями и угрозами. Вернувшись домой, он припрятал пакет, а на следующий день встал пораньше, вытер туфли начисто и преподнес жене вместе с утренним кофе.
Смотри, любимая. Красная подошва, серебряные ремешки, пятьсот баксов. И размер твой. А пакет фирменный не взял, потому что с приятелем встречался, не хотелось его дороговизной покупки смущать. Откуда деньги? Заработал. Есть еще те, кто его ценит.
Жена обрадовалась, но как-то с оглядкой. Надела один, надела второй. Оба впору, и выглядит очень даже. Жена вертелась перед зеркальной дверцей шкафа-купе, то подгибая коленки, то распрямляя, то расставляя ступни, то ставя их вместе. На этих серебряных каблуках с красной подошвой она стала какой-то другой. Не такой, как после душа, но тоже очень волнующей. Он приблизился и положил руки на две выпуклости ее фигуры, показавшиеся ему в тот момент особенно привлекательными.
– Погоди. – Она нагнулась расстегнуть ремешки.
– Оставь, это волнует.
– Но мне неудобно. – Она сняла туфли, одну за другой.
Сняла и зачем-то к самым глазами поднесла. И ногтем свеженаманикюренным ковырнула. И понюхала.
И рассмеялась.
– Говоришь, фирменный пакет не взял, чтобы не пугать друга? Это же кожзам. Подделка, да еще ношеные. Долларов десять – красная цена этой красной подошве.
Жена сунула разоблаченную обувь ему в руки и босая ушлепала в ванную. Глядя на туфли в растопыренных ладонях, на красные подошвы, он услышал, как щелкнула задвижка, и подумал, что его руки тоже очень красны.
Я намерен хорошо провести этот вечер
Накинув на голову розовый капюшон, я вышел на улицу. Небо синее, из окон светит солнце. В клумбе тают корки снега, стекая на тротуар черными ручейками. Снег цвета слежавшегося пепла, усеянный накопившимися за зиму бычками. Гигантская пепельница потекла. Повсюду едкий запах нитрокраски – оранжевые рабочие красят лавку желтым. Почки разбухают. Вроде как Господь набрал полный рот зеленой краски и сбрызнул мир, как хозяйка сбрызгивает белье перед глажкой. Снова апрель.
* * *Если бы мне нравились лошади, я бы ходил на ипподром. Мне нравятся женщины, и я хожу на Тверскую. На ипподроме надо платить за вход, на Тверской смотришь бесплатно. Тут женщины на любой вкус: белые, вороные, буланые, молоденькие и зрелые, фигуристые и унисекс. Цокают каблуками и шпильками, шуршат балетками и кедами, переступают ногами, держат осанку. Я люблю разные ноги: смуглые и с накачанными икрами, полненькие и чувственные, со щиколотками тонкими аристократическими и с крестьянскими широкими, с острыми коленками и с округлыми, длинные, короткие, стройные и кривоватые, любые. Лучшего зрелища, чем пара ножек, на свете нет.
* * *В кафе огромные окна от пола до потолка. Зал наполнен солнцем. Напротив меня сидит парочка: она – рыжая немка-голландка, он – шатен, москвич. Обоим по девятнадцать, не больше. Держатся за руки. Он сидит ко мне спиной, она – боком. Прекрасно виден ее бюст, едва не выплескивающийся через край декольте. Она мягкая. Я ее не щупал, но мягкость очевидна. Чрезмерная женская мягкость не в моем вкусе. Предпочитаю определенную степень упругости. Чтобы не как старая подушка, а как накачанный пляжный матрас. Но не перекачанный. Несмотря на весь мой критический анализ рыжей иностранки, глаза от ее буферов оторвать невозможно. Хочется туда нырнуть. И задержаться на некоторое время. Пока воздуха хватит. Больше ничего и не требуется, только нырнуть. И вынырнуть.
