Станислав Савицкий - Самоучитель прогулок (сборник)
По привычке дела идут в разные стороны
Когда я родился, новый год начинался первого сентября, в День знаний, время ни осенью, ни весной не переводили, а наш ефимок стоил на турухтанской бирже половину систерция. Потом новый год стал на Пасху, как в давние времена, летоисчисление повели от Сотворения мира, переименовали на старинный манер месяцы и вернули старые названия городам и улицам. Наш ефимок тогда стоил 30 000, и нам приходилось покупать его у самих себя. Потом с календарем все стало нормально и время переводили весной и осенью, только ефимок взлетел до 100 000. Денег стало очень много, и все такие большие. Сейчас деньги обычные и в остальном, в общем и целом, преобладает здравый смысл. Только иногда природа берет свое – и весной могут время перевести, а осенью уже забудут. Это спасает нашу жизнь от размеренности и монотонности, что большой плюс, так как размеренность противопоказана тем, кто с детства привык к тому, что действительность постоянно преподносит сюрпризы. Боюсь, мало кто из тех, кому довелось пережить все эти перемены, способен смириться даже с допущением, что отныне все останется незыблемым. Не скукой и не тоской веет от подобной перспективы, но кошмаром безвременья. Мы носим в себе бомбу с разладившимся часовым механизмом, он то тикает, то не тикает, встряхнешь – дзынькнет и на душе становится чисто и светло.
Я не знаю, куда идет мое время. Когда у меня спрашивают, как дела, иногда по примеру приятеля, методично отвечающего на этот вопрос, взяв собеседника под локоток, пока собеседник не ретируется подобру-поздорову, я тоже снимаю маску светских условностей и говорю с последней прямотой: «Дел много. Дела идут – причем в разные стороны». И пусть себе идут. Жить несколько жизней сразу – конечно, шизофрения. Но кто сказал, что так не может быть, если все эти жизни – твои собственные?
О постоянстве и цельности
Постоянство свойственно в первую очередь продуктам. На банке абрикосового варенья обозначен срок годности тридцать месяцев. Сливки «Малышок» однажды простояли в моем холодильнике почти полгода, сохранив первозданный вкус и запах. Если бы я не заметил, что крышка была открыта, хотя только утром я купил упаковку и еще из нее не пил, и не догадался, что перепутал старый пакет с новым, – так бы и подлил их в кофе.
Когда в марте я вижу в супермаркете виноград виноградного вида, мне вспоминаются картины Арчимбольдо.
Несколько лет назад в США при вскрытии могил обнаружилось, что трупы больше не разлагаются. На мощи они не похожи, похожи на бодрые голландские огурцы в целлофановой упаковке.
Кролик наших дней не стух бы перед великим Шарденом, пока в творческих муках живописец добивался бы от натюрморта эффекта реальности. Кролик сохранял бы эксцентриситет. Если бы Сезанну выдали полкило яблок «Слава победителю», сохраняющих аппетитный вид всегда, везде и во что бы то ни стало, мы бы знали его не привередливым раздражительным сумасбродом, а нежным творцом, упоенно созерцающим плодовые культуры.
Чему свойственна цельность?
Цельность свойственна процессу осваивания бюджета. То и дело мы слышим, как какой-то чиновник не сумел пустить в дело все деньги, выделенные государством. Финансы должны быть потрачены полностью в кратчайшие сроки – или нет более геморроя!
Цельность свойственна сфере сервиса. Вы приезжаете в автомойку, оставляете ключ от машины мойщику и говорите: «Комплекс». И мойщик начинает с ковриков, а потом по полной программе до самых дворников.
Вы хотите кофе, но у официанта новое предложение: набор круассанов с джемом из киви. С ним идет капучино с двойным молоком, корицей и кориандром. Надо отвечать на вызовы времени.
О языке, великом и могучем, которым никогда не овладеть иностранцам
Многие, приехав в другую страну, оказывались в подобной ситуации. Заговорив на местном языке с продавщицей, официантом или прохожим, чтобы узнать, как пройти к нужному месту, вы слышали в ответ межгалактический пиджн, пытаясь угадать английские слова или хотя бы звуки. С регулярностью это случается, например, в стране длинных булок и многоэтажной вежливости. Я люблю ее всей печенью, пропитавшейся местным вином и настойкой трав, хинина и апельсина, которую здесь подливают в пиво, чтобы лишний раз не лицемерить. Один московский ценитель Петербурга тем не менее предпочитал разбавлять ею водку. Но что и говорить, обитателей этого благословенного края можно понять. Опять заезжий чудила коверкает слова и что-то мнет во рту, выдавая себя за своего. С другой стороны, многие почему-то думают, что по-английски всем разговаривать удобнее. А свой бульонский можно, опять-таки, оставить при себе. И в конце концов, так приятно на ровном месте ни с того ни с сего почувствовать превосходство, показать собеседнику, кто ты, а кто он.
Я же всегда в таких случаях вспоминаю слова одного шального поэта: уважай бедность языка, уважай скудные мысли.
У нас есть другая странная манера – выговаривать тем, у кого случились неприятности. Простыл знакомый – а ты ему: «Не надо было мороженое есть на морозе!» Сломал ногу – ну кто же по гололеду бегает?! Потерял банковскую карту – нельзя быть таким рассеянным! Разбился насмерть – не мог, что ли, нормально водить научиться?!
В Англии или во Франции в таких случаях, наверно, всячески выказывают сострадание. И у нас, конечно, есть те, кто говорят утешительные слова, но распекать ведь тоже распекают. Особенно близкие люди. Для кого-то это вовсе не хамство и не минута превосходства над знакомым, который в чем-то тебя обошел или чем-то досадил, а русская народная форма подбодрить пострадавшего, вместо того чтобы наговорить ему дежурных банальностей. Упреки могут звучать шуточно, и смех тогда если не лечит, то убавляет уныние. Но так бывает редко. Как правило, не упускают случая напомнить тебе, какая же ты бестолочь. Приличия или этикет здесь ни при чем. К чему все эти книксены?
Глава, в которой вы прочтете последнее слово этой книги
Прогулки, которые с нами случаются, приносят нам разные удовольствия. Бывает, мы просто отвлечемся от забот, выйдя на променад вдоль реки. Бывает, вы заблудитесь в старом парке – и вдруг в голову приходит решение задачи, над которой вы много лет размышляли. Иной раз завяжется интересная беседа. Иной раз роман. Прогулки глубокомысленные, прогулки налегке, прогулки с захватом рубежей противника, прогулки в поисках пропавшей экспедиции, прогулки мучеников моды с крабом на поводке, прогулки перемещенных лиц по пересеченной местности.
Прогулки, из которых мечтаешь не возвращаться обратно.
Как хороши сады за огненной рекой!
Вся прелесть их не в изяществе и вольготности, но в том, что это то редкое счастье остаться самим собой, быть равным самому себе. Счастье, знакомое тем, кто умеет выполнять хитрый цирковой трюк «движение в покое».
Одна старая мудрая книга заканчивается размышлением о том, что самое ценное в любой жизни – житейский опыт. По существу, нет разницы, кем ты был: гением креативного кластера, менеджером высшего звена или скромной труженицей узбекской клининговой компании. Ведь даже восседая на троне, императору Франциску I, Пипину Лысому или Пипину Короткому сидеть приходилось на собственной заднице. Автор этой старой книги не рискнул сделать эту фразу заключительной и в финале спрятался за спину Горация, процитировав пришедшийся кстати отрывок из его оды.
Теперь, столько лет спустя, эту оплошность легко исправить, пожелав тебе, дорогой читатель, послушаться совета славного мудреца и не придавать большого значения тому, где сидит твоя жопа.
