Нина Строгая - В жару
– Коля… – и снова с мольбой в глазах смотрел на друга Иван.
– Ты пьян, ты будешь жалеть, – внимательно и сочувственно глядя на Ивана, тихо сказал Николай.
– Господи, Коля! Если я и пожалею о чем-то, это уж точно не сегодня случится. И я… я сейчас взорвусь нахуй! – простонал Иван.
– Ты в глаза мне смотреть потом не сможешь…
– Я давно уже не могу, – собрав последние силы, улыбнулся Иван.
– Какой же ты…
– Поросенок? Дрянь? – хрипло и нервно посмеивался Иван.
– Я и слов не подберу, – все так же внимательно глядя в лицо Ивана, ответил Николай.
– Ну, давай, – взявшись за пряжку ремня, Иван потянул на себя друга. – Давай, сделай это со мной – нежно, без экстрима. Please, make me cry, – продолжал и дрожал он.
– Замолчи, – прошептал Николай и так же, как «утром» Оля, закрыл ему рот поцелуем…
* * *А поговорить?
Иван открыл глаза, очнувшись от, казалось, бесконечного и невероятного по силе и яркости оргазма. Лицо горело, по виску стекала капелька пота, из прокушенной в экстазе губы сочилась кровь. Он повернул голову в сторону распахнутого настежь окна, в которое еле слышно, с отдаления проникал шум оживленного центрального проспекта, довольно резкий запах моющей химии откуда-то, вероятно, от соседей, тополиный, в небольшом количестве пух и курлыканье то слетающих с, то присаживающихся на балконные перила трепыхающих, шелестящих крыльями сизых грязных голубей.
Чуть слышно тикали стоявшие на столике рядом с пустыми бокалами, недоеденной икрою и шампанским маленькие пузатые часы. В какой-то момент выключенный Николаем час назад телевизор снова ожил, на этот раз в беззвучном режиме. Передавали новости.
– Как спина? – спросил Николай, отложив пульт, и передал Ивану сигарету.
– Норм… кх-кх, – у Ивана на секунду перехватило дыхание, – нормально, кажется…
– Хорошо тебя развинтило, принцесса.
– Не то слово, – улыбнулся Иван, глядя на приподнявшегося над ним на локте Николая.
– Еще бы, так себя подогрел!
– Я за всю жизнь столько не сказал.
– Да ну? Всегда был болтушкой.
– Я имею в виду женщинам, про чувства свои… про любовь. Бля-я-я, слышать себя не могу, – усмехнулся Иван и затушил сигарету в пепельнице, которую минутой раньше в небольшом промежутке между ними установил Николай.
– Наверное, они тебе часто и много говорили о своих. Вот ты от них и заразился, понабрался театральщины. Теперь также пафосно, с заламываньем рук треплешься. Про черную дыру – это ты круто, а мэйк ми край – ва-аще жесть! – засмеялся Николай.
– Ну хватит… пожалуйста…
– И когда же ты идейно вдохновился, а? – шутливо спросил Николай.
– Сразу – как только увидел тебя… ну, когда вы с мамой к нам в школу заехали. Я подумал тогда, что ты… ты как будто с другой планеты откуда-то. Совершенно какой-то… ну… гражданин иностранный. Ну, просто был ты какой-то совершенно incredible и unbelievable, – тихо засмеялся Иван.
– Только придумал, да? Сам-то себе веришь?.. Ты тогда со своей атаманшей под руку, с сигаретой в зубах – спортсмен хуев – с таким подозрением на меня зыркнул, – улыбался Николай. – Вообще, по всем правилам, ты ревновать должен был – маму свою ко мне.
– Это я маскировался… Нет, честно, я с первого взгляда влюбился. Видишь, какой я неправильный, – смущенно и одновременно довольно улыбнулся Иван.
– Да не неправильный ты, – пристально глядя Ивану в глаза, сказал Николай, – Ты просто… какой же ты все-таки…
– Поросенок? Дрянь? – перебил его Иван и вынул из лежащей рядом с пепельницей пачки «Парламента» сигарету.
– Я бы сказал тебе, да грубо прозвучит очень.
– Скажи, как есть.
– Ладно, потом.
– А про школу я шучу, конечно. Думаю, это случилось, когда я в больнице лежал, – продолжал Иван. – Знаешь, странно… помнишь ведь, и Ксю, и одноклассники мои, учителя даже довольно часто меня навещали, развлечь пытались всячески, но иногда мне от этих визитов только хуже становилось – не знал, куда деваться от девчоночьей этой приторной заботы: и прогнать невежливо, и ни спрятаться, ни скрыться невозможно. А ты… ты по-настоящему меня оттягивал, и никакой психолог с тестами своими дурацкими не мог с тобой сравниться… и… и не стеснялся я тебя совсем, понимаешь, и потом, ты приходил всегда такой жизнерадостный, заряженный весь и… теплый…
– Заряженный? Теплый? Ах-ха-ха, – снова рассмеялся Николай.
– Ну, не смейся, не смейся, пожалуйста, – взмолился Иван.
На мгновение оба задумались, а затем Иван закурил и спросил:
– Ты правда любил маму?
– Да.
– Сильно?
– Да.
– Честно?
– Да, Ваня, я очень любил твою маму, – ответил Николай, закуривая.
«А меня? Меня ты любишь?» – хотел спросить Иван, но вместо этого задал другой вопрос:
– Я похож на нее?
– Внешне? – выпустил кольцами дым, Николай.
– Ну, вообще.
– Похож… и не похож… но больше похож…
– Я похож на женщину?
После этих слов Николай снова разразился смехом.
– Да-а-а, ты сегодня в ударе, явно. Ничего психотропного не принимал? Дай-ка я зрачки твои посмотрю, – продолжал смеяться Николай. – С ума сойти можно!
– Так похож? – насел Иван.
– Нет, Ваня, – с трудом сдерживая улыбку, ответил Николай, – на женщину ты не похож. Не обольщайся.
– А на кого?
– На хулигана, – затянулся Николай, – из хорошей богатой семьи, из восьмидесятых как будто немного. На чистенького такого, на понтах – в образе всегда, в фирменных джинсиках и белых кроссовках, со злобненькими и нагленькими глазками, правильным таким сердцеедским взглядом, с длинной челкой и сигаретой в зубах… На местную школьную или университетскую достопримечательность, мимо которой девчонки проходят, смущенно потупив взор, и краснеют тут же. – Николай на секунду задумался. – На самоуверенного, кокетливого экстремала, – тихо засмеялся он. – А сам не знаешь разве? В зеркало не смотришься?
– Кокетливого? – с кокетливым удивлением улыбнулся Иван.
– Ну да, – выпустил кольцами дым Николай, – но тебе идет, не переживай, идет очень. Так, что там дальше – теплый и? – Николай снова рассмеялся.
– Ну не смейся, не смейся, пожалуйста, не могу, когда ты так смеешься.
– Снова хочется? Да? – прошептал Николай, склонившись к уху Ивана.
– М-м-м-м-м…
– Сейчас расскажешь, и займемся.
– А! Вот еще! Жрачку вкусную приносил! – радостно вспомнил Иван и затушил сигарету.
– Но откормить тебя все равно не получилось.
– И помнишь, мы с тобой на английском целыми днями болтали, и ты мне Диккенса читал, Оливера Твиста…
– Угу, только, вижу, результата никакого, и от английского у тебя один fuck остался, – улыбался Николай и тушил сигарету.
– Наверное, странное мы тогда представляли зрелище, – пропуская замечание друга, продолжал Иван и ненадолго задумался. – Я еще тогда, знаешь, – и снова продолжал, – удивлялся, почему ты со мной возишься, что тебе во мне может быть интересно.
– Я тоже. До сих пор вот… удивляюсь. Но, видимо, что-то все-таки есть, – ласково улыбнулся Николай. – Кстати, что там с Олей-то?
– Да так, может еще какое-то время и потусовались бы, но она, похоже, на черном[42] снова плотненько.
– Хм, помню, работал с ней как-то, около года назад. Пришлось повозиться тогда с твоей зазнобушкой – ни разу в нормальном виде не появлялась, опаздывала безбожно, вусмерть обдолбанная в студию приползала – зомби, блядь, живая мертвечина, – с некоторым раздражением и горечью вспоминал Николай. – Ты же говорил – завязала?
– Угу, и развязала вот снова.
– Как ее держат еще?
– Ой, да не снимается она триста лет, – разочарованно вздохнул Иван. – А я не смогу больше. Не смогу просто. Было уже – проходили. Она переламывалась – тогда как раз – на сухую. Не первый раз, кстати. До этого, рассказывала, в клинике какой-то навороченной лежала, ну еще до знакомства до нашего. Так вот, знаешь, как было? – я две недели от нее не вылезал – придерживал блюющую над тазом и, когда она в ванной отмокала, пел ей, что ни попросит: из Стрэнглерс[43], из Кинкс[44], хиты их панковские, короче… Muse[45] что-то, Rasmus[46] – чудиков попсовых, ну, и эту ее любимую, Медведевскую, про страсть… По нескольку раз – кончала она прямо от этой песни…
– Как ты поешь, любая девица кончит, – улыбнулся Николай.
– Знаешь, я комбик к ней тогда притащил – соседи ментов вызывали даже, – продолжал Иван.
– Нежные у вас, однако, с Олей отношения. Я и не думал, что все серьезно так… и долго. Мне казалось до отъезда, я тебя с какой-то новой барышней видел?
– Просто Оля… ну, умеет она, короче, меня к себе возвращать, – усмехнулся Иван.
– Может, пожениться вам? Вы друг другу подходите очень. Оба такие немного… Зубочистки две такие, – улыбался Николай. – Ну и страсть у вас, как я понимаю, любовь…
– Издеваешься?
– Совсем нет, я серьезно.
– Какая, нахуй, страсть! Мы по-трезвому слова спокойно сказать не можем. Она меня бесит, я ее накаляю. Деремся иногда даже…
