Александр Чернов - Спи спокойно, дорогой товарищ. Записки анестезиолога
– Не торопите события, – с начальственной холодностью произнес Валентин. – Если понадобится, все свидетели происшествия будут приглашены. Ну а пока мы ожидаем новых участников дискуссии, настоятельно прошу вас оформить свои претензии в письменном виде. – Он положил на край стола несколько чистых листов и жестом пригласил жалобщиц пересесть на свободные места напротив Тыча. – А вам, Григорий Васильевич, необходимо написать объяснительную. – И, предупреждая словоохотливость подчиненного, главный врач не терпящим возражений тоном добавил: – В ней вы и изложите свое видение происшедшего. Приступайте.
И с деловито-удовлетворенным видом занятого руководителя, взявшим в свои руки и умело направившим доселе неконтролируемую деятельность в нужное русло, Валентин погрузился в просмотр электронных таблиц с отчетами за истекший квартал.
Матроны переглянулись. Поймав растерянный взгляд соратницы, «прокурорша» коротким кивком взяла труд по составлению претензии на себя.
– Ты мне все рассказал? – вполголоса спросила она сына. Получив в ответ отрывистое «да», женщина чинно подошла к столу и уселась наискосок от Григория.
Последовавшие несколько минут для Тыча и активной жалобщицы были съедены обдумыванием гладких формулировок и максимально приближенным к грамматическим канонам записыванием событий вчерашнего вечера.
Для огнегривой добрячки и сидевших подле нее подростков аналогичный временной промежуток был значительно растянут за счет унылого самокопания и вялого созерцания казенной обстановки. Единственным ярко расцвеченным предметом в кабинете была массивная полуметровая икона с образом Христа, занимавшая дальний правый от входа угол. На одном с ней уровне, прямо над столом Масленникова, был прикреплен змеиный символ медицины – рептилия, оплетающая чашу на высокой ножке. Его насыщенная синева гармонично контрастировала с яркой строгостью образа, возвращая фантазию религиозных пациентов из сфер мистических в пространство кабинета и указывая на взаимодействие веры и науки в лечебном процессе. Атеистам же данный симбиоз красноречиво намекал на творимую в сих стенах попытку объединения страстного вдохновения научных изысканий с рациональным зерном мистических откровений. По крайней мере подобное смысловое наполнение вкладывал в эти символы сам нынешний владелец кабинета – Валентин Валентинович Масленников.
Сейчас он был единственным, кто сохранял ощущение реального течения времени, с ненапряженным вниманием просматривая обнадеживающие показатели работы вверенного ему медучреждения.
В таком трехскоростном ритме восприятия и застал присутствующих Виктор, после короткого предупредительного стука отворивший дверь кабинета. Вечерних знакомых он узнал сразу и, едва сдержав злорадную ухмылку при виде сияющего шнобеля давешнего Цицерона, попросил разрешения войти.
– Проходите, Виктор Борисович. – Главный врач оторвался от монитора и окинул взглядом собравшихся. – Вы что-то говорили о пациенте из урологического отделения.
– Он здесь. Ожидает в приемной. – Виктор отодвинул стул и сел рядом с Григорием. – Если возникнет необходимость, я его сразу же приглашу.
– Хорошо. Давайте пока отложим писанину и вместе попробуем разобраться в сложившейся ситуации. Начнем с вас, молодые люди. – Валентин откинулся на спинку кресла и дал старт блицопросу: – При каких обстоятельствах вы получили травму. Повторите еще раз для всех присутствующих.
Фингальщик медленно поднялся со стула и монотонным голосом, вовсе не похожим на его вчерашний ораторский тон, начал декламировать заученные фразы:
– Вчера, около двадцати ноль-ноль, я пришел навестить приятеля, находящегося на лечении в урологическом отделении. Мы сидели в палате и спокойно разговаривали, когда вошли эти двое мужчин, – он указал на сидевших напротив докторов, – и беспричинно начали обвинять меня в нарушении больничного режима, заставляя покинуть отделение. Я отказался, мотивируя это тем, что посещения до девяти вечера разрешены. Одет я был по форме – халат, бахилы поверх обуви. Вел себя тихо.
– О сигаретке не забудь упомянуть, – кольнул Григорий.
– А что сигарета? Мы не курили. Ни я, ни мой друг вообще не курим. А окурок мы нашли в тумбочке у приятеля. И как раз в тот момент, когда я его выбрасывал в форточку, вы и вошли.
– Выброс мусора в окна запрещен больничными правилами. – Виктор понимал всю мизерность данной претензии, но лишняя зацепка могла служить подспорьем в дальнейшей психологической атаке.
– Понимаю. Каюсь. Но ведь это не повод для обращения со мной как с преступником. – Лингвистическая верткость давешнего оратора расцветала на глазах. – После того как я отказался покинуть отделение, доктора вдруг без всяких доказательств обвинили нас в употреблении наркотиков. Начали угрожать моему другу немедленной экспертизой. Видя, как он напуган, я уже было решился на уход, но этот человек, – парень указал на Тыча, – попытался меня схватить. – Я увернулся, но, поперхнувшись жвачкой, нечаянно плюнул ему в лицо. Он рассвирепел и бросился на меня. Я в страхе выскочил из палаты и побежал. Но свернул не в ту сторону и попал в тупиковый коридор. Он приближался. Я слышал его топот…
«Ты еще скажи: „шумное дыхание“», – улыбнулся про себя Виктор. Он наслаждался формой изложения событий подростком. «Мальчик далеко пойдет… Если плохо не кончит».
– …В панике я заскочил в туалет и заперся изнутри. Решил отсидеться. Но он вышиб дверь, повалил меня на пол и ударил. Вот! – Сочинитель осторожно коснулся пальцем синего островка на переносице.
– Протестую, протестую, – театрально пробасил Григорий. Ему сейчас было не до шуток. Ситуация явно складывалась не в его пользу. Но выказать нервозность – значило навлечь на себя двустороннюю атаку. И начальник, и жалобщики не преминули бы этим воспользоваться. Зная жесткий характер Масленникова, Тыч вовсе не питал иллюзий, что шеф будет полностью на его стороне. – Никакого удара не было. У меня есть свидетель в лице дежурного анестезиолога.
Но тут в игру вмешалась бойкая мамаша. Уставившись на Виктора немигающим взглядом, она сквозь узкую полоску рта процедила:
– Вы, как я понимаю, также являетесь участником инцидента. Поэтому ваши показания носят изначально предвзятый характер и не могут служить объективным источником данных.
– Простите, вы кто по специальности? – вежливо осведомился Лавриненко, подметив, что этот вопрос начинает входить у него в привычку.
– Нотариус, – сверкнула темными очами гарпия. – Но в данной ситуации это к делу не относится. Мой ребенок пострадал, и я как мать хочу восстановить справедливость и наказать виновных.
– Ну неужели вы думаете, что я его ударил? – Григорий водрузил пару гигантских кулаков на середину стола. – Да если бы я его только коснулся, последствия были бы намного серьезнее.
– У меня нет причин не доверять своему сыну. К тому же налицо факт травмы.
– Это точно, фингал на месте, – Тыч отстраняющим взмахом предупредил взвившуюся было мамашу и, поймав неодобрительный взгляд Масленникова, спешно продолжил: – Но в любом случае, несмотря на все обвинения в предвзятости, имеются два наших голоса против одного вашего сына. А мы в оба голоса заявляем, – Григорий повернулся к Виктору, удостоверяясь в его мимической поддержке, – что никаких умышленных телесных повреждений вашему сыну не наносилось. Я тебя бил, парень? – понизив свой баритон до баса, прямо обратился он к юноше.
Тот отшатнулся и после короткой паузы с неуверенной медлительностью произнес:
– Я помню, как вылетела дверь. Потом удар. Кажется, я отключился. А когда очнулся, вы стояли надо мной и смеялись.
– Да тебе детективы писать нужно! И как ты с такой тяжелой черепно-мозговой травмой домой добрался?! Уму непостижимо!
– Ваш сарказм неуместен, Григорий Васильевич. – Масленников решил форсировать превращавшееся в обмен колкостями разбирательство. – Итак, теперь изложите вашу версию происшедшего.
– С удовольствием. – Тыч звучно прочистил горло и, повернувшись к шефу, кратко изложил фабулу вечернего инцидента. Особый акцент был сделан на причине их прихода в палату. А именно на жалобе пациента, утверждавшего, что ему угрожают.
Все, что касалось употребления наркотиков, Григорий пока опустил, как не имеющее прямого отношения к основной сюжетной линии. Описывая поведение юношей, он неоднократно употребил определения «хамское», «вызывающее», «неадекватное» (последнее на случай, если придется все же упомянуть о «косяке»). Подробно была описана сцена с плевком «в лицо дежурному врачу» (местоимений «я» и «мне» он сознательно избегал, подчеркивая свой официальный статус и не акцентируя внимание на личной обиде). Самым щекотливым был момент поисков им правонарушителя и, как неоспоримый факт, выбивания туалетной двери. Рассказ Григория при описании кульминационной точки вечернего приключения несколько утратил гладкость, темп повествования замедлился, а участившиеся небольшие паузы между короткими предложениями выдавали напряженную внутреннюю работу по подбору обтекаемых фраз.
