Евгений Касьяненко - Забытый солдат империи
Спустя пятнадцать минут Эва вошла в его номер и издала рев раненой пантеры. Она заявила, что в социалистическом государстве не может быть такого хамства и таких нарушений прав женщин. Вадиму предстоит немедленно переехать в их комнату, а Эве и Люсе, так звали соседку по номеру, надлежит занять его “люкс”. Эва также сказала, что готова немедленно расплатиться за обмен в любой форме оплаты.
Вадим был совсем не против обмена. Это давало ему кое-какие преимущества в общении с Эвой. Он уже решил для себя, что «расплатой» будет их совместный поход в какой-нибудь ресторанчик. «Ну, не сегодня, так завтра».
Через десять минут обмен был совершен, Люся отправилась в центр поселка за грузинским вином, а Эва, в присутствии Вадима, начала…снимать свою твидовую юбку.
Вадим раскрыл рот и так стоял, совершенно сбитый с толку происходящим. «Может быть, у них, латышей, принято переодеваться перед мужиками?»
– Я же сказала – расплата будет мгновенной. – Эва уже взялась за блузку.
«Это что – розыгрыш?» Земцов изумленно смотрел на Эву. «Ну да, сейчас я сниму брюки, а она пригласит Люсю, которая где-то рядом, и они будут смеяться до упада».
Эва продолжала раздеваться. Оказалось, что у нее такая же красивая грудь, как и ноги. Она посмотрела на Вадима и расхохоталась, увидев его физиономию.
– Ты что, боишься? Забавные вы, русские! Азиаты. Дикари. Ты же меня захотел, как только увидел. Это я в Гаграх поняла, когда еще не вошла в автобус. В чем же дело, мальчик? Ты южанин, добирался сюда полдня, а я тряслась в поезде больше двух суток, едва не кончила от тряски. Мой Имар уже, наверное, перетрахал всех моих подруг за эти два дня. Ну, давай, смелее. В ванную на две минуты и сюда. На меня.
Вадим машинально стал раздеваться, так и не веря происходящему.
– Быстрее. Люся придет через полчаса. – Эва легла и, казалось, ее ноги длиннее кровати.
Она была настолько жадной в постели, что у Вадима появилось чувство, что его насилуют.
Через двадцать минут они уже сидели в шезлонгах на лоджии и смотрели на море. Было начало марта. Градусов 16–18 тепла. Но на солнце становилось даже жарко. Вадим потянулся погладить ее коленку и подумал, что сейчас Эва его ударит за хамское поведение с незнакомой женщиной. Факт, что он только что с ней переспал, не укладывался в сознание, оставался для него абсолютно нереальным. Это было похоже на что? Да, точно, на тот первый прыжок с парашютом или на ту его давнюю стремительную поездку во Францию. Ах ты, черт! Эва засунула его руку под свой халат, надетый на голое тело, надежно укрепила ее на своей груди и наградила долгим поцелуем.
– Все хорошо, мальчик. Ты мне понравился. На сколько дней ты приехал?
– На двадцать четыре.
– А я всего на двенадцать. Ну, ничего, остальное доберешь после моего отъезда с Люсей.
– Эва, постыдись…
– Это проза жизни, коллега…
Они смотрели на такое безмятежное море…
4
Когда Вадим вылез из вертолета в Степанакерте, ему прямо в живот уперся короткоствольный десантный автомат. Автомат держал в руках солдат-азербайджанец. Он глупо улыбался, глядя Земцову в глаза, и раскачивался, жестами прося сигарету. Солдат был мертвецки пьян. Вадим осторожно отвел от себя дуло, облегченно вздохнул и пошел за вертолетчиками и Маликовским.
В штаб их везли в железном брюхе бронетранспортера. Земцов смотрел на незнакомый ему город через отверстие для стрельбы и не понимал – для чего их засунули в железяку. Город производил ощущение совершенно мирного. По улицам гуляли люди, работали магазины.
За два последующих дня они побывали в Агдаме, Мартуни, Шуше, в десятке азербайджанских и армянских сел. И везде повторялось одно и тоже. Военные с предосторожностями передавали их из рук в руки, засовывали в очередной «броник» и везли дальше, заставляя париться в духоте среди таких безобидных граждан двух закавказских республик. Вадиму это было обидно. Но, и это было весело, точно также военные поступали с Маликовским, словно у того на плечах были не настоящие полковничьи звезды, а в лучшем случае лычки юного воспитанника суворовского училища.
Войны, на которую ехал Земцов, он не увидел. Она, невидимая, была где-то рядом. В Мартуни их привезли в школу, где была расположена воинская часть. Ее командир, он же военный комендант города, майор, сидел в учительской и перебирал в руках… аттестаты зрелости.
– Вот, становлюсь временным «директором» школы, – объяснил он журналистам. – Мартуни – армянский город. Здесь учились ребята из соседних азербайджанских сел. Но теперь сюда и носа никто из них не покажет. Сами развозим аттестаты по селам. А что будем пить, господа офицеры? – командир переменил тему. – Прошу.
И жестом фокусника открыл холодильник. Там было все. Марочные коньяки, вина, все тот же коньячный спирт и прочее, абсолютно немыслимое для центральной России эпохи недавней горбачевской войны с алкоголизмом. Они пошли во двор школы, где солдаты запрудили горный ручей и сделали небольшой бассейн с ледяной водой. Им принесли сюда же какие-то диковинные армянские голубцы – баранину, завернутую в виноградные листья. Вернулся с дежурства наряд – пятеро солдат и сержант. Командир, слегка смутившись присутствия журналистов, все же разрешил ребятам выпить по стакану вина.
Было безмятежно хорошо. И тут где-то вдалеке протарахтела очередь из автомата. Все спешно оделись. Но командир сделал непреклонный жест – Вадим и Семен должны были остаться в школе. Вернувшись через час, командир рассказал грустную историю про их, с Маликовским, коллегу. Азербайджанцы, видимо, охотились за редактором местной газеты и знали номер машины редакции. Машину остановили на шоссе. За рулем сидел мужчина, рядом женщина. Муж и жена. Мужчину выволокли из машины и пропороли живот очередью из автомата. Те, кто нападал, не знали одного – редактором была женщина, а не ее муж.
– Так что же будем пить, господа офицеры? – У командира части, видимо, был приказ от начальства как следует напоить журналистов. Он, нарочито грассируя, повторил:
– «Господа офицеры?» – Тогда это было еще модно и свежо, был жив Тальков. За «господ» еще не били по морде, еще не изобрели словосочетания «новые русские».
Когда очередной «броник» увозил пьяных журналистов из Мартуни, врачи продолжали копаться в распоротом очередью животе редакторского мужа, пытаясь сделать невозможное.
На пол дороги их остановили у блокпоста, оказывается, снова с целью предложить выпить. Земцов так и не понял, почему в Карабахе их постоянно спаивают. Видимо, таковой была команда, поступившая от начальства – спаивать журналистов. А, может быть, офицеры просто маялись от безделья и искали собутыльников. Уже стемнело. Но когда Земцев вышел после рюмки из здания блокпоста, сложенного из массивных бетонных плит, и закурил, к нему тут же подскочил офицер и выхватил сигарету изо рта:
– Ты что, совсем больной на голову? Читал «Капитана Сорви-голова»? «Бур увидел огонек, бур прицелился, бур выстрелил». Раз-два-три. И дальше поедешь на полу БТРа с простреленной башкой.
Земцев недоверчиво посмотрел на офицера. Тот хмыкнул:
– Постой тут пять минут и посмотри. Скоро концерт начнется. Только больше не кури.
Блокпост находился в распадке между двух небольших горок, скорее, холмов. На одной горке – армянское село, на другой – азербайджанское. Обещанный «концерт» скоро начался. Оба села стали поливать друг друга автоматными очередями, причем, «трассерами», видными в темноте. Чистый фейерверк.
– А почему армия не разоружит оба этих села?
Офицер развел руками:
– Политика, мать ее так.
На обратной дороге в осоловелой голове Земцова навязчиво крутилась одна и та же мысль: почему в этом земном раю люди стреляют друг в друга?
5
(ретроспектива)
К Эве надо было привыкнуть. Когда Вадим, наконец, понял, что не только он является покорной временной собственностью Эвы (в этом не приходилось сомневаться), но и она – его полная собственность на целые две недели, все стало сказочно интересно. Причем, значительно интереснее, чем сразу после их свадьбы с женой. С Эвой можно и нужно было обращаться как с дорогой нарядной куклой. Как с чудесной, громадной куклой, повзрослевшей Суок из «Трех толстяков», невесть почему вдруг подаренной кем-то Земцову. Странно, но когда о женщине говорят – «кукла», это вызывает только отрицательные эмоции. На самом деле любой мужик – а все они остаются детьми до гробовой доски – мечтают, чтобы им подарили женщину-куклу. И Земцову выпал такой случай. Вадим, очень сдержанный от природы, вдруг стал с удовольствием советовать Эве, во что ей одеться, принимал участие в ее многочисленных переодеваниях, зачастую в присутствии Люси.
Невысокая черноволосая и довольно миловидная Люся впервые была на курорте. Глядя, как на ее глазах бешеными темпами развивается любовный роман, она, видимо, считала, что все это в порядке вещей, что такова растленная курортная жизнь, хотя сама себя вела счень тихо. Вообще, первые дни Земцов не замечал ее присутствия в их компании и, если бы кто-то у него спросил, какого цвета волосы у «третьей лишней», вряд ли бы смог дать ответ. Да, и еще: никакого отношения к творческим профессиям Люся не имела, впрочем, таковыми было большинство обитателей этого санатория, по крайней мере, в марте.
