Игорь Соколов - Человек из грязи, нежности и света

Мне очень повезло, что у меня был отец, который сумел мне привить чувство любви и бесконечной жалости к людям, которое я попытался передать своим героям. Мне также повезло войти, всей душой в таинственный и мистический мир русского философа и писателя Василия Розанова.

При создании этого романа, у меня было ощущение, что я писал его вместе с Розановым. Во всяком случае, хотя бы только на подсознательном уровне. Глубоко эротичный, а вместе с тем и метафизичный Розанов позволил мне создать другой мир, который фантастически близок реальному по сути, но далек от него своей, доведенной до абсурда, открытостью.

Мои герои, они как дети, несут в себе мое прошлое, настоящее и будущее, а еще они несут в себе великую иллюзию быть самим собой. Почему я создаю любовные романы, из которых вылетают вожделенные крики и стоны, и которые сочатся слезами и кровью?!

Возможно, потому что я чувствую Любовь, которая не умрет никогда, ибо от нее одной произошел весь наш мир.

Посвящаю моему далекому и невидимому другу и учителю – Василию Васильевичу Розанову

Глава 1. В тумане чудных побуждений

Дедушка Эскина ходил очень медленно, потому что все время хотел ссать. Мочился он, правда, чаще всего мимо унитаза, за что дядя Абрам (отец Эскина) всегда бил его головой об стенку, может, поэтому дедушка почти ничего не помнил из своей прошлой героической жизни.

Хотя врач, посещавший дедушку, говорил, что это склероз. Мол, старые люди вообще ничего не помнят, так им давно все надоело. Однако, больше всего Эскину нравилось в дедушке то, что он сильно любил поесть!

Как только вставит свою пластмассовую челюсть, и полхолодильника как не бывало!

За это дядя Абрам привязывал дедушку к койке и сняв с себя офицерский ремень с огромным удовольствием лупил его по заднице, пока на дедушкин крик не прибегали соседи. Когда же они узнавали от дяди Абрама, в чем дело, и быстро распознав в громко урчащем животе дедушки и свою копченую колбасу, сами вырывали из рук дяди Абрама ремень и с умопомрачительной яростью лупили деда по попе, пока он совсем не затихал.

Потом наступало удивительное молчание, которое неожиданно прерывалось пьяным воплем дяди Абрама:

– Убили, суки! Убили! Из-за своей колбасы убили!

И все же дедушка был жив, он просто по своей природе такой хитрющий был, а поэтому и любил иногда прикидываться покойником. Ведь недаром же в народе говорят, что с покойников спрос невелик. Однажды дядю Абрама за что-то посадили, а дедушку пришлось сдать в интернат. Эскин иногда туда приезжал с матерью, и кормил своего дедушку с ложечки. Дед часто жаловался, что у него украли вставную челюсть, чтобы он здесь никого не объедал!

– А я, – говорил дед, – пенсионер и ветеран, как труда, так и войны, и кровь проливал именно из-за этих гадов! А поэтому челюсть никто не имеет права у него отнимать! Потом он настойчиво просил мать Эскина выйти и оставить их наедине с внуком. Когда она уходила, дед тут же склонялся к уху Эскина и шептал ему, чтобы тот написал от его имени письмо президенту, чтобы президент знал о всех творящихся у них безобразиях.

Когда же Эскин робко отказывался, дед уже возмущенно обещал поджечь этой же ночью интернат, а директора интерната расстрелять из собственного маузера, который сейчас хранится в музее Великой Отечественной Войны.

Он говорил, что если он захочет, то ему обязательно вернут маузер, поскольку у ветеранов теперь льготы, а потом если письмо все-таки дойдет до президента, то он сам сюда приедет заступиться за дедушку! К тому же у него скоро выборы, а без дедушкиного голоса он ни за что не станет президентом! Дед так раскричался, что в палату вошла мать, а вслед за ней двое санитаров, которые тут же схватив его за руки, куда-то потащили.

Неожиданно Эскин представил себе, что рано или поздно он станет таким же, как его дедушка и громко расплакался. Через месяц дедушка умер, а года через три вернулся дядя Абрам – приемный отец Эскина.

У него откуда-то сразу нашлись деньги, и он организовал строительную фирму, а Эскина отправил учиться в Москву, в Академию Бизнеса.

На кого он стал учиться, Эскин и сам не знал, он только знал, что отец купил ему квартиру в Москве, обставил всю дорогой мебелью, а также заплатил за несколько лет вперед, за его учебу. Такие необычайные предложения не смогли не сказаться на психике одаренного мальчика.

Оставшись в большом городе один и в собственной квартире, он решил, во что бы то ни стало найти себе прекрасную женщину, лучше всего опытную, которая бы всему его научила, а потом за это бы женился на ней.

Мечта вносить свое семя в прекрасное женское лоно согласно законам природы полностью захватила Эскина. Он не столько учился, сколько проматывал деньги, которые ему высылал отец. Как полоумный, Эскин постоянно ходил в кино, в бары, в рестораны и на дискотеки, везде он искал свою драгоценную избранницу, но только девушки от него шарахались и смеялись.

То ли его очень застенчивый вид, то ли не слишком броская внешность отталкивали девушек? Эскин страдал и мучился, а еще он думал, где бы найти такую сволочь, которая бы спокойно, как актриса в кино, показала бы ему свою грудь и свой волосатый холмик?! И не просто показала бы, а отдала бы ему всю себя целиком?!

Конечно, другой на месте Эскина сходил бы на Тверской бульвар и купил бы хотя бы на одну ночь проститутку, но не таков был Эскин, Эскин был фанатик, а вместе с тем и мученик собственной плоти.

«Обреченный ютиться в тюрьме собственного тела, в этой же тюрьме и погибнет», – шептал каждое утро как молитву Эскин. Этими словами он начинал борьбу с собственной плотью, очень часто создающей эффект неожиданного сексуального возбуждения.

Стоило Эскину где-нибудь, на улице или в метро, заглядеться на какую-нибудь симпатичную девушку, как он потом весь день чувствовал себя совершенно разбитым. Правда, он все же как-то сумел познакомиться с одной девушкой. Ее звали Ульяна и она работала маляром на стройке. Желая подшутить над Эскиным, она сказала, что к ним в женское общежитие никого не впускают, но если он хочет к ней попасть, то может залезть по водосточной трубе до третьего этажа. Она ему даже окно показала.

Бедный Эскин, как же он ругал сам себя, когда лез по этой самой водосточной трубе. Как будто кто-то невидимый тянул его за шиворот когда он, рискуя жизнью, взбирался к своей Ульяне. А в комнате Эскина ждал сюрприз.

Более опытные женщины, среди которых была и сама Ульяна, решили разыграть Эскина, изобразив страстное влечение к нему. И действительно, как только Эскин забрался к ним в комнату и познакомился со всеми тремя девушками, как они тут же начали обстреливать его страстными взглядами.

Несчастный Эскин весь взмок от пота и вожделения, да и как тут не взмокнуть, если Мария, свернувшаяся на своей постели клубочком и держащая в руках «Поваренную книгу», так призывно взглянула на него и как будто ненароком обнажила свои стройные ножки.

Ульяна словно разглядев в своей подруге соперницу, издала звук, очень похожий на поросячье повизгивание, а когда Эскин обернулся к ней, сразу же, вроде ненароком открыла его возбужденному взору свою нежнейшую грудь, как бы нечаянно выскользнувшую из разреза халата. От возбуждения Эскин цитировал Ницше и Платона, он рассказывал анекдоты и смеялся как помешанный.

Однако вслед за смехом Марии и шаловливым повизгиванием Ульяны, Эскина привлекала к себе молчаливая Жанна. Жанна не просто молчала, она напряженно щурилась в Эскина сквозь толстые линзы очков, лежа в своей постели не просто в развратной позе, но еще умудряясь показать ему между распахнутыми как бы невзначай полами халата свою волосатую пещеру любви. Эскин зажмурился и задрожал всем телом. Теперь Эскину требовалось совсем немного, чтобы окончательно потерять свой рассудок.

«Боже, я как в тумане», – думал бедный Эскин. Все молодые, раскрасневшиеся и тоже возбужденные женщины веяли на Эскина теплотой своего бесстыдного дыхания.

Оно выплывало из самых соблазнительных недр их, готовых к соитию, тел… Эскин спятил, он вертелся, как юла, цитировал какого-то скучного Ганимеда, потом опять рассказывал анекдот, заходился весь неприличным смехом, а после впадал в безумный экстаз и лез целоваться с Ульяной, обниматься с Марией и даже валился на постель к Жанне. Молодые прекрасные женщины умело превращали все это в шутку, и с блещущими от похоти глазами Эскин сползал по водосточной трубе домой.

– Меня продрали как помойного кота, – жаловался сам себе Эскин, и пошатываясь как пьяный, шел домой. Дома он сразу валился с тяжелым вздохом на кровать и разговаривал сам с собою вслух.

– И почему я такой несчастный?! И почему ни с кем не могу удовлетворить свое желание, свою похоть?! Неужели я такой, урод, что надо мной можно только издеваться?!