Алексей Лукшин - Преступление без наказания или наказание без преступления (сборник)
Эдгар сравнил мать и дочь. «Её матери самой ещё рожать и рожать. О чём думает? Если Нелька в её годы так же сохранится – это чудо!» Он по-мужски оценивал эту женщину.
Водитель междугородного рейса в который раз перебирал предметы и бумажки на панели. Этим он подводил итог, означавшим для него: в путь.
– Заходим. Отправляемся, – он посмотрел в салон, как бы говоря: «Собрались – хорошо. Теперь я за вас буду думать».
Выглянув на улицу, повторил. Эдгар положил руки на любимые плечи, нехотя подталкивая.
– По-видимому, тебе. Кроме нас никого нет, все зашли.
Нелли сильно обняла мужа. Нервно и крепко прижимала к себе то спину, то талию, то надавливая на бедро. Она расцеловывала его лицо.
– Хороший мой. Лучший на свете. Ты не знаешь, какой миленький ты у меня! – она доверительно распиналась в благодарностях. – Лапусик! Я побежала, – с явным нежеланием отстранилась от него.
Сквозь большое стекло автобуса, как с экрана, на него сыпались воздушные поцелуи. Она сдувала и сдувала их с руки. Прикладывала ладони к сердцу, показывая, как оно бьётся. Вынимала будто и пальцем указывала, что сердце, её сердце, остаётся ему.
Он расчувствовался. Ему хотелось остановить время или хотя бы продлить мгновения этой искренней связи. Стесняясь своих чувств перед глазеющими из соседних окон пассажиров, жалел. Жалел, что снова, в какой-то очередной раз не сказал главного. Да! Главного. А что! Что надо сказать такого. Главного? Он мужчина, боялся произнести это, такое важное и необходимое. Каждый раз считая: «Нет, в следующий раз обязательно». Или он приберегал для особенного случая, или… Слова как всегда провалились сквозь землю. Они в такие моменты не летели откровениями, им обрубали крылья. Они, конечно, были, их было множество, и он хотел их говорить. После такого чувственного недомогания думал об одном: как легко врать, обманывать и произносить в присутствии кого-то, клятвенно обещать ничего не значащему для сердца человеку. Просто так. Здесь же, когда действительно затронуты чувства, всё немеет, глохнет. Хочется кричать, вывернуться наизнанку, чтоб человек знал, а тебя словно парализовало. Боже! Это же суть. Без неё смыслы отношений угасают.
Автоматическая дверь, присасываясь, мягко закрылась. Турбина мотора взревела, но вместо рыка раздался подавленный вздох. Сзади автобуса из трубы хлынул тёплый дымок, поставив точку.
Эдгар успокоился. Прощание с любимой умалило собственные подозрения и сомнения, пустившее ростки в его сердце. «Прекрасное существо, человек отдававший всего себя. Все движения желаний, слова, эмоции принадлежат ему. И только ему. Нет. Она не может обмануть!»
Настаивая на том, на этих тревожных мыслях, он провожал взглядом пёстрый расписной зад автобуса с цифрами.
«Она меня любит. Она принадлежит мне».
Повернув ключ зажигания, тронулся вслед за ней. По плоскому телефону забегал палец, проворно набирая порядок знакомых цифр.
Занято. «Наверно уведомляет подругу, что тронулась».
Разозлившись, набрал другой набор цифр.
«Нет! Я делаю это не потому, что подозреваю её, а чтобы доказать себе, что я не прав. Разубедить себя. Не могу же думать плохо о человеке, расположенному ко мне, чья душа практически присутствует со мной».
– Виталий. Да, привет. Я еду. Где? На Минском, за постом. Кафе «Ширван». Хорошо, – отключившись, снова набрал жену.
Занято.
Срезав проспект и теряя из вида автобус, поспешил на встречу.
Подъехал к кафе. Для парковки выбрал невидное с дороги место. К нему радостно, широко расставив руки для традиционного обнимания, наступал друг.
Взяв небольшую сумку, служившую прибежищем для документов, ключей и разной мелочи, сразу повесил её на плечо. Наскоро вышел, взаимно улыбаясь. Не успев поздороваться, услышал привычно растянутое в словах восклицание:
– Брат! Я того маму имел. Зачем тебе всё это? – но друг сразу оборвался на полуслове, увидев нерасположение к волнующей теме, и без лишних к ней вопросов оставил друга в покое.
– Пойдём чая выпьем.
За столом Эдгар пристально смотрел в окно, в боязни упустить проходящий с минуты на минуту автобус. Он поглядывал на часы, с каждой минутой всё больше задерживая взгляд в проёме.
Проехал автобус. Ему показалось, увидел свою жену. Она опрокинулась на разложенное кресло. К голове была прижата рука с телефоном. «О чём так долго можно разговаривать?»
– Виталий, – он протянул ключи от своей машины, – держи.
Тот взамен вернул свои. Договорившись о временном обмене, Эдгар поспешил к выходу.
Он преследовал автобус на небольшом расстоянии. Взбудораженное волнение понемногу улеглось. Дорога убаюкивала кричавшие оголённые нервы. Секундные мысленные образы гораздо дольше задерживались, чем проносившиеся по обочинам городки и сёла.
Слушая музыку, перебирал поминутно сегодняшние события. Ловил себя на том, что отвлекался от гнетущих его мыслей, образ которых приходил небольшими картинками из их жизни: то обрывками недоговорённых разговоров, то именно словами, сказанными не как обычно.
Вспоминались нелепые фразы и удивлённое лицо, будто нашкодившего ребёнка при внезапном появлении взрослого, когда врасплох заставал жену у компьютера или увлечённую в глубоких недрах телефона.
Она тогда застенчиво улыбалась, через мгновение во взгляде виделось напряжение, которое уходило, стоило ей на миг отвернуться или отвлечь его внимание.
Глядя на дорогу автоматически, проникающим вдаль взглядом, он менял, как передвижные, образы своих размышлений.
Он пытался доказать: его затея – всего лишь поиск доказательств её искренности и правдивости. Все действия – способ проучить себя, уличить собственное неверие. Разбить, наконец, вдребезги устойчиво прижившееся в нём сомнение.
«Хотя, – размышлял он, – сомнение – есть путь поиска к правде». Той правде, к которой он направлялся. Его правда сейчас двигалась перед ним, медленно и грузно покачиваясь и вздымаясь цифрами, рекламой с интернет-адресом на борту.
Притом корил себя и очень злился. Но ничего не мог поделать. Его тянуло. Видя разворот в сторону Москвы, спрашивал себя: «Может, развернуться? Дурак, зачем всё затеял?» Но продолжал ехать, накручивая благородные объяснения своему идиотскому поступку.
«Нет. Хочу убедиться. После чего и успокоюсь. Чем вот так постоянно надумывать, что моя жена коварная и шлюха».
До границы оставалось двадцать километров. Резко нажав на пружинистую педаль газа, обогнал автобус. На рубеже Россия-Беларусь встал перед знаком «Стоп».
Надо приостановиться, встать на какие-то секунды, чтобы полиция убедилась, что он показывает: «вот он я, чистый, правдивый, мне нечего таить». Выждав ещё миг, тронулся, как сотни людей, спешащих в обе стороны.
Подивился! Почему автовозы, гружённые одними и теми же моделями автомашин, едут в обоих направлениях.
«Не проще ли перевозчикам и заказчикам договориться между собой и сократить траты на доставку? И сколького не видно: те же самые товары едут друг другу навстречу, не подразумевая, что достаточно их переложить с одного склада на другой и запросы потребителя бы удовлетворились. К чему эти тысячи лишних километров и ненужных движений?»
Тщательному досмотру пограничников подвергались только большегрузные и дорогие легковые авто.
Проехав несколько сот метров, на обочине по направлению движения выжидал седан родственника. Он повернул к нему. Короткими звуковыми сигналами привлекая его внимание к себе. Родственник согласно оговорённому плану рванул с места. На первом скрытном повороте остановились.
Перекинулись парой фраз. Эдгар пересел в машину с белорусскими номерами и, отъехав, с облегчением встал, с нетерпеньем, как хищник, карауливший добычу, высматривал знакомый автобус.
«Скорее же. Где он там?» Мужские игры, увлечения, занятия – сами по себе азартны. Разведчики, шпионы, охотники – у них что-то общее. Засада, интриги, предвкушение ожидания. Ожидание ничего не подозревающего противника. Как много можно узнать, осуществляя слежку и до времени не выдавая себя.
Человек становится на ступень выше, возрастает сила и превосходство над другим. Если располагаешь средствами и людьми по оказанию поддержки, то рождаются планы, корень которых в собственном могуществе. Может, мнимом.
Большинство людей не способны и не имеют возможностей на такие шаги и поступки. Неспособность делает их земными, теми приземлёнными, кем они являются и считаются: крохотными, незаметными, слабыми.
«А я могу. Я выше. У меня есть сила. Потому я – над ними. И не должен считаться с их условностями. Разве только где-то, в чём-то. Поскольку живу с ними в одном обществе. Если мне надо – раздавлю, уничтожу. Всех поодиночке, каждого, кто встанет на пути. А с кем не смогу справиться – договорюсь на выгодных для нас обоих условиях. А потом! Потом раздавлю, потихоньку, чтобы никто не знал. Всё равно уничтожу».
