Анатолий Гладилин - Тигрушка (сборник)
Чудная получается проза. Постмодернизм.
Вернемся к нормальному, скучному письму. Каждый день, по многу часов, я диктовал Маше «Сны Шлиссельбургской крепости». Последние полтора года я провел в научном зале Исторической библиотеки, где собирал материалы о народнике Ипполите Мышкине и вообще о том времени. Книга была у меня в голове. Оставалось лишь выложить ее на бумагу. Срок сдачи в издательство поджимал: первое сентября. Алке такая скучная жизнь надоела, и в конце июля она вернулась в Москву. У нее была путевка на третью смену в писательский пионерлагерь в Малеевке.
А что делал Котяра? Местная публика встретила его прилет неодобрительно: «Кота на самолете? Столичные фокусы. У нас эта живность под каждым кустом».
Действительно, по поселку бродила банда худых, хвостатых, голодных, очень агрессивных уголовников. Видя эту компанию, Котяра даже не спускался с террасы, поэтому о его присутствии вскоре все забыли.
Помню (честное слово, помню!): Маша жарит купленную на рынке свежую рыбу, на запах у нашего крыльца собралась вся хвостатая разношерстная общественность, очень возбуждены. Впечатление, что вот-вот они бросятся на штурм, как солдаты и матросы в Октябре 1917 года на Дворцовой площади. Но Маша выставила на ступеньку тарелку с жареными хвостиками, остатками, ошметками. Вмиг тарелка оказалась на траве. Куча-мала, визг, вой. За всем этим, прячась за Машины ноги, наблюдал Котяра. Потом штурмовики разбрелись в разные стороны. Я подумал, что, если бы юнкера, защищавшие Зимний дворец, сообразили бы вовремя вытащить на площадь из царских подвалов ящики с вином, глядишь, и не было бы Великой Октябрьской Социалистической. У революционеров опосля двух бутылок на рыло сменился бы ход мыслей…
В середине августа, в середине какого-то дня, к нашему домику, совершенно вдруг, подъезжают почти новенькие темно-зеленые «жигули»-пикап. За рулем Василий Павлович Аксенов. «Я, – говорит, – Киру и Леху отправил в Таллин, а сам сидел в Москве и писал. Вчера утром вышел на балкон – все в дыму. Города не видно, дышать нечем. Ну, думаю, надо тикать. Сел за руль и поехал».
Я знал, что в Москве очень жаркое лето и в районе Шатуры горят торфяники. Но чтоб дым пришел в Москву? Такого еще не бывало (и сколько раз потом было!).
– Васенька, как ты нас нашел?
– Язык до Киева доведет, – с усмешкой заправского шпиона ответил Аксенов.
Я сообразил: в писательском кооперативном доме, у метро «Аэропорт», в соседнем от Аксенова подъезде, живет наша родственница. Она-то знала наш адрес. И все-таки сориентироваться в незнакомых окрестностях Вильнюса? Значит, недаром Васины друзья, Овидий Горчаков и Григорий Поженян, прошедшие войну, говорили: «Мы бы Аксенова взяли в разведку».
На следующий день, вызвав некое волнение в соседних дачах, явился популярнейший в Литве человек – красавец, спортсмен, певец, художник Стасис Красаускас и уволок Аксенова на вечер в Вильнюс.
У Красаускаса с Аксеновым были какие-то особые отношения. Вася рассказывал: «Сидим со Стасисом в ресторане большой компанией. Стол ломится. Вдруг Стасис мне предлагает: „Пойдем выпьем“. Я показываю на дежурный взвод открытых бутылок. Стасис повторяет: „Пойдем в бар, выпьем“. Идем в бар, садимся у стойки, нам наливают по рюмке. Ну, может, парой фраз обменялись. Помолчали. Минут через десять вернулись к своему большому столу. Но для Красаускаса важна была эта пауза – посидели вдвоем».
Через два дня Вася уехал на Балтийское побережье, в Ниду.
…Кажется, я спутал жанры. Ведь пишу про Котяру, а вместо рассказа перешел на литературные мемуары. При чем тут Аксенов и Красаускас?
А при том. Не успел Вася уехать, как к нам пожаловала делегация: хозяйка дачи с двумя любезными соседями. С порога запричитали:
– Почему вы своего кота прячете? Дайте на него посмотреть.
Какой красавец! Какой кисанька! Иди сюда, дай я тебя поглажу.
Минут через пять:
– А какие люди к вам приезжают! Ваши друзья?
Я парировал:
– Стасис Красаускас – это же ваш национальный герой.
Мимо.
– Нет, тот, кто на машине приехал с московскими номерами.
Черная зависть ударила мне в голову. Вот что значит настоящая всесоюзная слава! Аксенова узнали даже в литовской глубинке.
– Да, это Аксенов, автор… – Я перечислил книги. Вежливо выслушали.
– А как он машину купил? В Москве можно? А у нас очередь лет на пятнадцать. Вы говорите, что для писателей есть специальная льгота? А ваш друг не может купить машину для нас? Сложно? А вы ему скажите, что мы ему дадим хорошие комиссионные…
– Мяу, – сказал Котяра.
А я заверил публику, что обязательно и непременно сообщу тов. Аксенову о таком заманчивом предложении.
Тридцать первого августа мы прилетели в Москву. Дыма уже не было, но жара жуткая. Из дома я сразу побежал в ближайший продмаг. Мы-то с собой какую – то жратву прихватили, в Прибалтике даже полукопченая колбаса водилась, а вот с Котярой – проблема. Дело в том, дамы и господа, что специальной еды для кошек и собак в стране победившего социализма не существовало. Не существовало и спецпеска для других надобностей. Но с этим решалось просто: в большой Котярин таз я мелко нарезал страницы «Известий» и «Литгазеты» (знатоки утверждали, что «Правда» поделикатнее, но «Правду» я не выписывал), и когда перлы советской журналистики начинали пахнуть – выбрасывал все в мусорный мешок, таз промывал и нарезал туда свежую порцию газетятины. Так вот, вернемся к Котяриной еде. Я уже заметил, что начал катить бочку на Софью Власьевну – бью себя в грудь и извиняюсь! Дело в том, месье-дам, что еще до октябрьского переворота, и подозреваю, что даже до татаро-монгольского ига на славянских, русских, российских императорских землях кошек никто никогда не кормил. Заводили кошачье племя специально, чтоб они мышей ловили, которых в деревенских избах всегда водилось великое множество. Как человек объективный, не берусь судить, что происходило в барских хоромах – виноват-с, мои предки из крепостных Калужской губернии, а в калужских деревнях, может, крестьяне и бедствовали, но кошкам жратвы хватало. А про ленивых котов говорили: «Ишь как разъелся, мышей не ловит!» Какая котам полагалась диета после Великой Социалистической, не знаю, однако помню, что после войны в нашей огромной трехэтажной коммуналке на улице Генералов у соседки появился кот. Соседка мыла полы в коридорах Генерального штаба. А зарплата у уборщиц тогда всюду была одинакова, соседка явно не жировала, но она для своего кота, на общую кухню, куда выходила дверь ее комнаты, выставляла блюдечко с молоком, а иногда даже, демонстративно, пару кусочков вареной колбасы. Повторяю, коммунальная квартира была трехэтажной, общая кухня и туалет на втором этаже, т. е. настоящий проходной двор. Но насколько я помню, никто из соседей на кошачье лакомство ни разу не покусился.
Ладно, хватит исторических экскурсов. Как и почему так получилось, понятия не имею, но наш Котяра ел только рыбу. Московские гурманы иногда вылавливали на рыбных прилавках свежего карпа и прочие вкусности вроде корюшки, а Котяра предпочитал замороженное филе трески исландского производства.
Ныне могут сказать: «Ишь, какой ваш Котяра, зазнался, импорт ему подавай!» Опять же, как житель той эпохи, свидетельствую: верно, дефицит наблюдался на рыбных прилавках, и когда, к примеру, выбрасывали селедку, те, кто лез без очереди, получали по орде, но, на Котярино счастье, этот исландский экспорт, лежащий брусками в белой бумажной упаковке с красными заграничными буквами, москвичи дружно игнорировали. Похоже, в гробу они его видали.
Итак, на чем мы остановились? На том, что 31 августа 72-го года я, не останавливаясь, бегу в продмаг, ожидая лицезреть жуткое зрелище: исчезло с верхних полок Котярино тресковое филе – растаяло оно за два месяца жары или москвичи его раскупили, чтоб хоть как-то охлаждать свои квартиры. Прибежал. Уф! Слава богу, устояла советская власть, и заграничные бруски в белой бумажной упаковке с красными исландскими буквами скучают на прежнем месте.
Отоварился, успокоился и подумал, что теперь я с чистой совестью имею право на некое баловство, а именно на три бутылки пива, которые засуну в морозилку и к моему ужину…
Разогнался и затормозил перед винным прилавком. Продавщица зевала.
– Мне, пожалуйста, три бутылки пива, жигулевского или рижского, – попросил я очень вежливо.
Продавщица захлопнула рот и выпучила на меня глаза. Два алкаша, явно поджидавшие третьего, чтоб скинуться на пол-литра, ойкнули: «Во дает!», а потом громко захохотали. На звуки такого веселья потянулись шляющиеся около полупустых прилавков граждане с авоськами: дескать, неужели выкинули сосиски? Словом, собралось некое сообщество, которое, глядя на меня, перешептывалось и пересмеивалось. Я, стараясь, как можно спокойнее спросил:
– Ребята, вы меня за фокусника принимаете?
Друг, а ты не сердись, – миролюбиво ответил один из алкашей, – в Москве два месяца как нет пива, ни капли. И тут ты как с неба свалился. Мол, гоните ему три бутылки. Цирк, да и только.
