Елена Арсеньева - Мужчина в пробирке
А какого, собственно, черта, вдруг с раздражением подумал Артем, он называет эту съемную квартиру, заполненную чужой мебелью, чужими книгами и чужими вещами, запертыми в чужих шкафах, домом?! Мысль эта впервые – только сейчас – пришла ему в голову за те три месяца, что они с Викой решили попробовать пожить вдвоем.
«Хорошо, что-то еще просто попробовали, – мрачно вздохнул он. – Сойтись и расстаться – это куда легче, чем пожениться, да еще и обвенчаться – и потом развестись…»
И тут же он испугался своих мыслей. О чем это он?! Куда забрел? Расстаться с Викой?
Чепуха! Было бы из-за чего! Из-за какой-то незнакомой веснушчатой, вернее, конопатой девицы в шляпке а-ля черная Волоконница Патуйяра?!
Надо все это немедленно прекратить. Сейчас он войдет в кухню, обнимет заплаканную, бледную, несчастную Вику (а она явно плачет и переживает, это факт, к гадалке не ходи – он ее не знает, что ли?!) – и они никогда в жизни не будут больше говорить об этом самом незначительном эпизоде в истории их любви.
– Вик… – стукнул Артем ладонью в кухонную дверь, и та немедленно распахнулась.
Вика, раскрасневшаяся от чая (полупустая кружка была зажата в ее руке, как метательный снаряд), стояла на пороге и смотрела на него воинственным, непрощающим взглядом.
– Нет, ты мне скажи! – воскликнула она голосом такой высоты, что он взрезал слух Артема подобно ультразвуку. – Ты с ней раньше встречался, да? До меня? А теперь решил снова с ней начать? И ты назначил ей свиданку в магазине, чтобы надо мной поиздеваться?! Нет, ты мне честно скажи!
И Артем вновь отчетливо ощутил, как возле его руки задрожал мамин локоть…
* * *– Привет, Ама. Трое.
– Привет, Чико. И у меня трое. Всех проводила, всех отметила. А ты?
– Ну… почти.
– Что значит почти?
– Ну… я за одной девчонкой не успел. Она в маршрутку села, а у меня машина не завелась.
– Что?!
– Ну что ты кричишь, ну, бывает, знаешь, на каком старье я езжу, у самой-то «Субару» новенькая, а у меня – раздолбанный отцовский «Москвич», он старше меня, ему место на помойке, а я на нем…
– Прекрати! Ты ее упустил? Но это уже второй случай подряд! Вчера было то же самое! Ты соображаешь, что делаешь?! И вчера твой «Москвич» не завелся, и сегодня?! Да надо было бросить его и бежать за той маршруткой, такси хватать, голосовать кому попало!
– Ага! Бросить! А у него противоугонной системы нет, ладно там на полчаса тачку оставить, а тут маршрутка в верхнюю часть города шла, когда бы я вернулся, его бы уже угнали!
– Кому он нужен, слушай, твой «Москвич», ты же сам говорил, ему на помойке место.
– Ага, скажи это моему папаше!
– С твоим папашей мне говорить неинтересно. Я лучше тебе скажу: ты понимаешь, сколько денег мы теряем в каждом случае? Ты способен это понять, Чико?!
– Ну, бабки… да, конечно…
– Скажи честно, Чико, их только двое? Или раньше ты тоже кого-то упускал, а мне врал? А? Быстро говори!
– Нет, ну ты что, Ама? Все по-честному! Все было ОК!
– ОК… убить тебя мало, ты можешь все дело загубить, понимаешь или нет? Придурок! Зачем я только с тобой связалась! Нашла тоже… Ладно, все, хватит болтать. Давай приезжай немедленно. По пути попытайся вспомнить ту девушку и где все это было. Заодно припомни как следует и того парня, вчерашнего. Надо попытаться их найти.
– Да парня я уже вспомнил, он был таксист. Он сел в «Форд», белый, номер я заметил… 523, кажется.
– Уже лучше. А название парка какое?
– «Сириус» вроде.
– Кажется, вроде… Ты хоть в чем-то уверен?!
– Уверен. Что я зря в это влез.
– Ах зря?! Ну так вылези! Я обойдусь и без тебя. Запросто! Таких, как ты, желающих разбогатеть ни с того ни с сего, знаешь, сколько? Только свистни!
– Ну и свисти!
– Ну и свистну!
– Ну и свисти!
– Ну? Что ты молчишь?
– Ничего. Только если ты меня кинешь, я точно молчать не буду!
– Ты, Чико! Ты что, меня шантажируешь?!
– Нет, ну… ну, типа, да…
– Ох, как я от тебя устала! Мы только-только дело раскрутили, а я уже устала. Ладно, в последний раз прощаю. Приезжай. Только не на «Москвиче», я тебя умоляю. Чтоб я о нем больше не слышала, понял?! Ну, что молчишь? Понял?!
– Понял, понял.
– Ты едешь? Или будешь рассусоливать сто лет?
– Не кричи, ежу уде… То есть это, ежу уже… Еду уже!!!
* * *Приехали поздно, хотя сборы и дорога от подстанции до Оранжерейной заняли какие-то семь минут. Даже на крыльях не прилетели бы быстрее, но всяко не успели бы. Человек умер, наверное, еще не долетев до земли. Все-таки девятый этаж…
Говорят, где-то в Америке какой-то счастливчик свалился с сорок седьмого этажа – и остался жив. Конечно, переломал руки-ноги и разбил голову, но выжил. Однако этот человек, лежавший лицом вниз на грязном тротуаре, выжить не мог, и Артем уже заранее передергивался, представляя себе, на что похоже его лицо. Ко многому можно привыкнуть, если ты работаешь реаниматором на «Скорой», но к такому – никак нельзя.
Потрясенные соседи, видевшие падение и вызвавшие «Скорую помощь», стояли поодаль, тихонько переговариваясь.
– С чего это он так шибанулся? – спокойно спросил Иван Иваныч, видевший на своем фельдшерском веку столько, что Артему и не снилось… впрочем, он надеялся, что ему не будет сниться ничего из многочисленных равнодушных, усталых рассказов Ивана Иваныча. И своих страшных снов вполне хватало! Правда, когда Артем только пришел работать на «Скорую» после института, они снились чаще. Теперь он уже ко многому привык. Но все же оттягивал момент, когда ему придется посмотреть в лицо человека, почему-то сделавшего этот страшный шаг.
То, что он не упал нечаянно, а выбросился, казалось почти бесспорным. С чего бы ему иначе в эту – как бы даже не октябрьскую – несусветную холодищу выходить на балкон, перевешиваться через перила… ничего внизу не было, на что ему понадобилось бы непременно посмотреть, двор не загромождали машины… хотя, конечно, всякое могло случиться. Собрался человек на работу – надел отличный дорогой костюм, рубашку с галстуком (длинная тряпка плавала в луже уже густеющей крови, натекшей из размозженной головы), ботинки на толстой протекторной подошве, – и вдруг, скажем, закружилась у него голова. Он вышел на балкон – глотнуть свежего воздуха, потерял равновесие – и…
– Мать честная! – воскликнул вдруг Иван Иваныч. – Артем Сергеевич, ты только глянь!
Он наклонился и осторожно вытащил из-под трупа нелепо согнутую руку.
– Погоди, не трогай, – предостерегающе сказал Артем, – милиция должна…
И осекся. Он увидел то, что чуть раньше заметил Иван Иваныч. Судорожно стиснутыми пальцами разбившийся мужчина сжимал что-то шелковое, алое, кружевное.
– Да чтоб мне провалиться! – пробормотал Иван Иваныч. – Да это ж бабьи труселя!
Кажется, он не ошибся.
– Да ё-моё! – в сердцах воскликнул фельдшер. – Из-за бабы?! Такую смерть – из-за бабы?!
– Кто-нибудь знает, где работает его жена? Надо ей позвонить, – сказал Артем, поворачиваясь к группке соседей, стоявших поодаль.
Они, наверное, толпились здесь уже довольно давно: зябко переминались с ноги на ногу, кто-то уходил, не выдержав напора ветра, хозяйничавшего во дворе, кто-то приходил – наверное, людей одолевало любопытство, – а какой-то мужчина в громоздкой серой куртке вышел из подъезда, посмотрел, вытянув шею, на лежащего и, отведя глаза, ринулся прочь со всех ног. Да, зрелище не для слабонервных: не каждый захочет себе настроение и пищеварение надолго испортить; это врачей со «Скорой» ничем не проймешь, а прочий народ – он-то в большинстве своем чувствительный…
Услышав вопрос Артема, соседи быстро обменялись несколькими словами, а потом из толпы вышел некрасивый, но вполне уверенный в себе коротконогий мужчина в длинном черном пальто и куцей черной кепке.
– Видите ли, к сожалению, мы ничего об этом не знаем, – сказал он обстоятельно. – Этот человек снимал в нашем доме квартиру, причем снял он ее совсем недавно, да, Галина Петровна?
Худая тетка в серой свалявшейся шали и просторной песцовой шубе, накинутой поверх байкового линялого халата и довольно странно сочетавшейся с этим халатом и новенькими войлочными ботами с неумирающим названием «Прощай, молодость!», авторитетно кивнула:
– Пахотины сдали ему квартиру. Недели две тому назад. Я на той же площадке, напротив, живу, а его почти не видела. Мелькнет – и исчезнет. И все – сам по себе. Один. Нелюдимый. Правда, «Скорая» к нему сегодня уже приезжала, так он докторшу с фельдшером сначала не пускал, потом впустил, но тут же с криком выгнал. Наверное, они адресом ошиблись. А так он тихий был, совсем его не слышно…
– Этой ночью его очень даже слышно было, – сказала другая женщина, в простеньком пальто с облезлой рыжей лисой на воротнике. Волосы у женщины некогда были такими же рыжими, но совершенно так же повылезли и полиняли, как шерсть на воротнике, а если учесть, что черты лица у женщины были остренькие, хитренькие, казалось, что лиса на пальто двухголовая: одна голова – мертвая, со стеклянными глазками-бусинками, а вторая – живая, любопытная. – С полуночи начал по потолку бегать, метаться туда-сюда – это же ужас! Бегал и бегал!
