Вацлав Михальский - Собрание сочинений в десяти томах. Том восьмой. Прощеное воскресенье
Слушая французскую радиостанцию, Мария Александровна невольно всплакнула, но, вытерев набежавшие слезы тыльными сторонами ладоней, бодро и громко сказала Фунтику:
– Ну что, Фуня, будем праздновать!
Пес мгновенно улавливал малейшие перепады в настроении хозяйки. Он обожал, когда в ее голосе звенели бодрые нотки радости, когда она улыбалась ему.
Повизгивая от восторга, Фунтик подбежал к камину – он точно знал: если хозяйка весела, то разожжет камин как безусловный знак праздника.
– Разжечь камин? Сейчас сделаем!
Сухие ветки яблоневых и сливовых деревьев, как всегда, были приготовлены в камине и разгорелись очень быстро. В гостиной запахло неизъяснимо приятным дымком, обнимающие яблоневые и сливовые ветки языки пламени заплясали, отражаясь на красноватом гранитном полу перед камином.
Мария Александровна принесла из кухни и поставила на малахитовую столешницу низенького столика перед камином бутылку красного вина провинции Медок и свой бокал на высокой ножке.
– Фуня, откроем? Знаю, что не любишь, но полагается.
Откупорив бутылку, она налила себе полный бокал, потом прошла к большому столу в глубине гостиной, на котором стоял беспрерывно говоривший радиоприемник, выключила его, а затем погасила и верхнее освещение, оставив светиться только матовый плафон у лестницы на второй этаж. Возвратившись к камину, она села в мягкое кожаное кресло и в наступившей тишине, подчеркиваемой легким потрескиванием сучьев, сказала, обращаясь к своему давно привычному собеседнику:
– Ну что, за Победу! Давай нос. – Она слегка прикоснулась полным бокалом к холодному черному носу Фунтика и пригубила терпкое вино.
Переждав торжественный момент, пес все-таки не удержался и чихнул: он терпеть не мог запах алкоголя.
– Больше не буду, Фуня, извини, но для первого раза надо было чокнуться. За Победу нельзя не выпить!
В большом богатом каменном доме на берегу Средиземного моря она сидела с собачонкой на коленях и почти бездумно смотрела на игру всепожирающего огня в камине. Фунтик пригрелся, уснул и даже чуточку похрапывал во сне. По собачьим меркам он еще не старый, но стареющий, нежно погладив пса, подумала хозяйка, точь-в-точь как я по человеческим, если считать, что это неправда: «Сорок лет – бабий век». Она помнила, как остро переживала когда-то свое тридцатилетие. Сейчас ей сорок, а она спокойна, может быть, потому, что терять ей больше нечего… Был Антуан – была другая жизнь. Но он как появился с небес, так и растаял в небе. Об Антуане она помнила всегда: и днем, и ночью, и наяву, и во сне.
Камин догорал, последние язычки пламени еще перебегали время от времени по обугленным веткам.
– Что, Фуня, пойдем спать?
Пес сладко зевнул, потянулся всем телом, а потом и спрыгнул с колен Марии, цокнув коготками по гранитному полу. Он был готов сопровождать ее наверх до дверей спальни, чтобы улечься самому на личном коврике у порога…
Рано утром на своем штатном зеленом полугрузовичке, на котором привозил он когда-то сюда, на виллу, молоденького капитана британской разведки Джорджа Майкла Александра Уэрнера, приехал доктор Франсуа. Следом пришел небольшой караван из пустыни – это прибыли с поздравлениями Уля и ее муж Иса.
– Мы, как только услышали по радио о Победе, сразу решили, что перед рассветом двинемся к тебе, – целуя Марию, говорила Уля. – Я так плакала!
Тут же пришел господин Хаджибек с женами Хадижей и Фатимой и сыновьями Мусой и Сулейманом. Подростки учились в городе в закрытом пансионе и хотя и говорили по-русски, но с явным французским акцентом.
Позвонили из канцелярии нового губернатора, он сам взял трубку и поздравил Марию Александровну с Победой. Она восприняла этот звонок с благодарностью и спокойствием, а господин Хаджибек покраснел от восторга, и его маленькие черные глазки заблестели новой надеждой: а вдруг поправятся его дела и он еще воспрянет? А если воспрянет, то теперь уже никогда не станет пренебрегать советами Марии.
Восторженная реакция банкира Хаджибека была понятна Марии Александровне, как четыре действия арифметики, а вот доктор Франсуа удивил ее. Как только выяснилось, что говорить будет сам губернатор, доктор простецки подмигнул Марии и показал большой палец, желтоватый от йода. А когда разговор закончился, Франсуа даже победно хлопнул в ладоши и загадочно обронил по-русски: «Дело в шляпе!»
– Что с вами, доктор? – насмешливо спросила его Мария Александровна также по-русски. – Соскучились по своему пациенту? – Она имела в виду тот факт, что Франсуа, как и во времена генерала Шарля, был личным врачом губернатора.
– Я потом все сказать, – склонившись к ее уху, тихо проговорил доктор Франсуа. – Потом-потом, – добавил он с улыбкой заговорщика, дело которого удалось.
– Ладно, потом так потом, – отозвалась Мария Александровна. Ей было радостно говорить с доктором по-русски, а что касается сюрприза, на который намекал доктор, то он был почти не интересен Марии.
Хадижа сказала, что пойдет распорядиться о завтраке. Следом за ней ушла и Фатима с сыновьями.
– Франция теперь снова великая держава! – восторженно сияя, воскликнул господин Хаджибек. – Ай, молодец генерал де Голль!
– Да, он молодец, – степенно поддержал разговор царек Иса. – Он великий политик: сумел сделать так, что его отряды Сопротивления первыми захватили Париж, а значит, французы сами освободили Францию. А маршал Петен под арестом, но, я уверен, его скоро отпустят.
– Должны, – согласился доктор Франсуа. – Маршала ведь не ловили. Он сам приехал и сдался. Тем более при его чине и возрасте… А что думаете вы, Мари?
– Думаю, что это дело французов. Наверное, отпустят. Я вообще не вижу его вины, но это опять же дело французов. Петен спас Францию от разорения и большой крови. Де Голль спас Францию от мирового позора и сумел вернуть ей положение великой державы, притом опять же без большой крови. Старик Петен ошибся, но французы его поддерживали, и не мне их судить! Петена ведь арестовали еще немцы, он фактически давно не у дел[4].
– А поехали праздновать к нам на стоянку! – неожиданно для себя самой предложила Уля. – Поехали, Маруся! Послушаешь, как Коля на твоей скрипке играет.
– Поехали! – с удовольствием согласилась Мария, которой не хотелось разномастного застолья у себя дома.
Через четверть часа караван выступил в пустыню. Семейство господина Хаджибека осталось дома, Фунтика поручили их прислуге, а доктор Франсуа заявил, что он отпросился у губернатора на целые сутки и рад поехать к туарегам, его грузовичок подождет, сейчас он только загонит его в тень под навес старой конюшни.
Нынешняя стоянка Исы и Ули была в четырех часах караванного хода, так что до сильного зноя они успели добраться к пересохшему руслу вади, у которой обосновалось племя.
В начале мая сильная африканская жара еще не вступила в свои права, и часа за полтора до захода солнца можно было пройтись по пустыне в свое удовольствие.
Пока домашние рабы туарегов, икланы, готовили вечернее пиршество, царек Иса и доктор Франсуа играли в роскошной гостевой палатке в шахматы, а Мария и Ульяна пошли прогуляться берегом вади. По низкому левому берегу пересохшей реки они шагали недолго, а потом спрыгнули с полуметрового карниза и пошли каменистым руслом. Здесь ноги не утопали в песке и шагать было легко и приятно. Правый берег вади поднимался высоко, иногда выше человеческого роста, и местами образовывал глубокие ниши, в которых во время короткого, но бурного паводка стремительный поток закручивался бешеными воронками, взбивая над собой шапки желтоватой пены.
– А мне в последнее время Андрей Сидорович стал сниться, – громко сказала Уля, и дувший им в лицо предвечерний ветерок понес ее молодой сильный голос по трубе каменистого русла назад, к истокам еще недавно живой реки.
– Твой есаул? – прислушиваясь к замирающему за их спинами эху, спросила Мария.
– Мой, а то чей же! Снится, как переплывает он Сену под мостом нашего царя Александра. Я сама не видела, но бабы Нюси муж часто рассказывал, как дело было. Они с моим Сидорычем глаза залили и поспорили, кто быстрей переплывет. Муж бабы Нюси или сдрейфил, или так вином нагрузился, что подняться не смог, а мой бултых в воду – и поплыл, да еще кричит: «Эскадрон! Справа заезжай!» – с тем и ушел под воду. Он так всегда кричал пьяный, и когда я его на горбу к нам на пятый этаж по лестнице таскала, тоже: «Эскадрон! Справа заезжай!» – Небось, тоскует его душа, что никто не проведывает могилку. Помнишь кладбище в Биянкуре?
– На косогоре. С ультрамариновыми крестами. Помню, конечно.
– Иса соглашается поехать в Париж, у него там какие-то дела. А я Сидорыча проведаю и, дай бог, переховаю. Место ему куплю, честь честью. Ведь эти биянкурские грозились кладбище закрыть через пять лет. Ну в войну им не до того было, а сейчас жизнь наладится – и снова вспомнят.
