Виктория Токарева - Антон, надень ботинки! (сборник)
– А как это случилось? – удивился Юра.
– Пила, – сдержанно объяснил Миша. – У нее запой продолжался месяц.
– Сердце не выдержало, – вздохнула жена. – Я ей говорила…
Татьяне было сорок лет. Начала пить в двадцать. Казалось, она заложила в свой компьютер программу: самоликвидация. И выполнила эту программу. И сейчас сидела за стеной мертвая, с серым спокойным лицом.
– Надо ее матери позвонить, – сказал Миша, поднимаясь.
– Только не от нас, – испугался Алик.
– Ужас… – выдохнула жена.
Миша ушел. За ним закрыли дверь и почему-то открыли окна. Настроение было испорчено, но чемоданы высились посреди прихожей и звали к жизни. Не просто к жизни, а к ее празднику.
Все в молчании выстроились в прихожей. Месяцев стал открывать чемоданы и вытаскивать красивые пакеты.
Жена при виде шубы остолбенела, и было так мило видеть ее шок счастья. Месяцев накинул ей на плечи драгоценные меха. Широкая длинная шуба не соответствовала росту. Жена была похожа на генерала Гражданской войны в бурке.
Дочь скинула джинсы, влезла в маленькое платьице с голой спиной и стала крутиться перед зеркалом. Для того чтобы увидеть со спины, она стала боком и изогнулась вокруг себя так ловко и грациозно, что Месяцев озадачился: как они с женой со своими скромными внешними возможностями запустили в мир такую красоту? Это не меньше, чем исполнительская деятельность.
Постепенно отвлеклись от соседки Татьяны. Переключились на свое. На радость встречи. Папочка приехал…
Жена накрыла на стол. Месяцев достал клубничный торт, купленный в аэропорту в последние минуты. Резали большими ломтями, чтобы каждому досталось много. Это входило в традиции семьи: когда вкусно, надо, чтобы было много.
Чужое горе, как это ни жестоко, оттеняло их благополучие.
И вдруг раздался вой. Значит, пришла мать Татьяны, которой позвонил Миша. Кухня размещалась далеко от лестничной клетки, но вой проникал через все стены. Он был похож на звериный, и становилось очевидно, что человек – тоже зверь.
Семья перестала жевать. У жены на глазах выступили слезы.
– Может быть, к ней зайти? – спросила дочь.
– Я боюсь, – отозвался Юра.
– А чем мы можем помочь? – спросил Алик.
Все остались на месте.
Чай остыл. Пришлось ставить новый.
Вой тем временем прекратился. Должно быть, мать увели.
– Ну, я пойду, – сказал Юра.
Его неприятно сковывала близость покойника.
– Я тоже пойду, – поднялся сын.
У него за стенами дома текла какая-то своя жизнь.
Дочь пошла проводить жениха до машины. И застряла.
Месяцев принял душ и прилег отдохнуть. И неожиданно заснул.
А когда открыл глаза – было пять утра. За окном серая мгла. В Германии это было бы три часа. Месяцев стал ждать, когда уснет снова, но не получалось.
Совсем некстати вспомнил, как однажды, двадцать лет назад, он вошел в лифт вместе с Татьяной. На ней была короткая юбка, открывающая ноги полностью: от стоп в туфельках до того места, где две ноги, как две реки, сливаются в устье. Жена никогда не носила таких юбок. У нее не было таких ног.
Месяцева окатило странное желание: ему захотелось положить руки Татьяне на горло и войти в ее устье. Ему хотелось насиловать и душить одновременно, и чтобы его оргазм совпал с ее смертной агонией. Они вместе содрогнулись бы в общем адском содрогании. Потом он разжал бы руки, и она упала бы замертво. А он бы вышел из лифта как ни в чем не бывало.
Они вышли из лифта вместе. Месяцев направился в одну сторону, Татьяна – в другую. Но недавнее наваждение заставило его остановиться и вытереть холодный пот со лба.
Месяцев испугался и в тот же день отправился к психиатру.
– Это ничего страшного, – сказал лысый психиатр. – Такое состояние называется «хульные мысли». От слова «хула». Они посещают каждого человека. Особенно сдержанного. Особенно тех, кто себя сексуально ограничивает. Держит в руках. Хульные мысли – своего рода разрядка. Человек в воображении прокручивает то, чего не может позволить себе в жизни…
Месяцев успокоился. И забыл. Татьяну он встречал время от времени – и в лифте, и во дворе. Она очень скоро стала спиваться, теряла товарный вид и уже в тридцать выглядела на пятьдесят. Организм злопамятен. Ничего не прощает.
Сейчас, проснувшись среди ночи, Месяцев вспомнил ее ноги и подумал: по каким тропам идет сейчас Татьяна и что она видит вокруг себя – какие видения и ландшафты? И может быть, то, что она видит, – гораздо существеннее и прекраснее того, что видит он вокруг себя…
Утром Месяцев тяжело молчал.
– Тебе надо подумать о новой программе, – подсказала жена.
Месяцев посмотрел на жену. Она не любила переодеваться по утрам и по полдня ходила в ночной рубашке.
– Еще одна программа. Потом еще одна. А жить?
– Это и есть жизнь, – удивилась жена. – Птица летает, рыба плавает, а ты играешь.
– Птица летает и ловит мошек. Рыба плавает и ищет корм. А я играю, как на вокзале, и мне кладут в шапку.
Было такое время в жизни Месяцева. Сорок лет назад. Отец-алкоголик брал его на вокзал, надевал лямки аккордеона и заставлял играть. Аккордеон был ему от подбородка до колен – перламутровый, вывезенный из Германии, военный трофей. Восьмилетний Игорь играл. А в шапку бросали деньги…
– Ты просто устал, – догадалась жена. – Тебе надо отдохнуть. Сделать перерыв.
– Как отдохнуть? Сесть и ничего не делать?
– Поменяй обстановку. Поезжай на юг. Будешь плавать в любую погоду.
– Там война, – напомнил Месяцев.
– В Дом композиторов.
– Там композиторы.
– Ну, под Москву куда-нибудь. В санаторий.
Ему было все равно. Его как будто накрыло одеялом равнодушия. Видимо, соседка Татьяна второй раз включила его в нетрадиционное состояние. Первый раз – своим цветением, а второй раз – своей гибелью. Хотя при чем здесь Татьяна… Просто он бежит, бежит как белка в колесе. Играет, играет, перебирает звуки. А колесо все вертится, вертится.
А зачем? Чтобы купить жене шубу, которая на ней как на корове седло.
Через неделю Месяцев жил в санатории.
Санаторный врач назначил бассейн, массаж и кислородные коктейли.
Месяцев погружался в воду, пахнущую хлоркой, и говорил себе: «Я сильный и молодой. Я вас всех к ногтю!» Кого всех? На этот вопрос он бы не мог ответить. У Месяцева не было врагов. Его единственные враги – лишний вес и возраст. Лишние десять лет и десять килограммов. Сейчас ему сорок восемь. А тридцать восемь – лучше. Сын был маленький и говорил, куда уходит. Дочь была маленькая, и ее не обнимал чужой сумрачный Юра. Он сам был бы молодой и меньше уставал. А жена… Месяцев не видел разницы. Жена как-то не менялась. Табуретка – устойчивая конструкция.
Месяцев врезался в воду и плыл стилем, сильно выкидывая из воды гладкое круглое тело. Он делал три заплыва – туда и назад. Потом вставал под горячий душ, испытывая мышечную радость, которая не меньше, чем радость душевная, чем радость от прекрасных созвучий. Однако зачем сравнивать: что лучше, что хуже? Должно быть то и другое. Гармония. Он загнал, запустил свое тело сидячим образом жизни, нагрузкой на позвоночник, отсутствием спорта. И в сорок восемь лет – тюфяк тюфяком. Вот Билл Клинтон – занят не меньше. А находит время для диет и для спорта.
Массажист нажимал на позвонки, они отзывались болью, как бы жаловались. Массажист – сильный мужик, свивал Месяцева в узел, дергал, выкручивал голову. Было страшно и больно. Зато потом тело наливалось легкостью и позвоночник тянул вверх, в небо. Хорошо! «Какой же я был дурак!» – говорил себе Месяцев, имея в виду свое фанатичное пребывание за роялем, будто его приговорили высшим судом.
Но прошли две недели, и Месяцев стал коситься в сторону черного рояля, стоящего в актовом зале.
А когда однажды подошел и поднял крышку, у него задрожали руки… Конечно, птица летает, ищет корм.
Но птица и поет. А без этого она не птица, а летучая мышь.
Телефон-автомат располагался под лестничным маршем. Была поставлена специальная кабина со стеклянной дверью, чтобы изолировать звук. Обычно собиралась небольшая очередь, человека три-четыре. Но три-четыре человека – это почти час времени. Однако Месяцев запасался жетонами и запасался терпением. Ему необходимо было слышать голос жены. Этот голос как бы подтверждал сложившийся миропорядок, а именно: Земля крутится вокруг своей оси, на Солнце поддерживается нужная температура.
Трубку снял сын.
– Мама на работе, – торопливо сказал сын.
– Ты не один? – догадался Месяцев.
– Мы с Андреем.
Андрей – школьный друг. Из хорошей семьи. Все в порядке.
– Чем вы занимаетесь? – поинтересовался Месяцев.
– Смотрим видак. А что?
По торопливому «а что?» Месяцев догадался, что смотрят они не «Броненосец «Потемкин».
