Инна Тронина - Дух неправды
– Невероятно… – пробормотал Санкар потрескавшимися губами и потерял сознание.
Миррен не особенно встревожился, но покачал головой.
– Это шок, малыш. Ничего. Покажемся доктору, потом примем несколько видов восточных спа-процедур – и всё как рукой снимет. Уж я-то знаю.
«Крайслер» подрулил к американскому посольству, и Миррен облегчённо вздохнул. Он не думал о том, как объяснит сотрудникам появление юного индийца, да ещё находящегося в обмороке. Ему обычно верили на слово. Тем более не беспокоился Миррен насчёт того, удастся ли без приключений вывезти Санкара Никкама из России – на сей счёт он имел богатую практику. Пожилой джентльмен мечтал сейчас о чашечке кофе по-турецки и об утреннем завтраке – котлетах из печени со специями и овощами и об овсянке с миндалём и виноградом. После завтрака он немного отдохнёт и позвонит внуку в Швецию, чтобы узнать, чем закончилась вчерашняя гонка на снегоходах. Малколм Честер-третий имел в ней неплохие шансы на победу.
Глава 2. Кальпана
Она отдала последние распоряжения слугам, гасившим в столовой светильники, и вышла в сад. Шанта, охотничья индийская борзая, которая во время ужина спала в соседней комнате, бесшумно вскочила и побежала следом за хозяйкой, как делала всегда по вечерам. Шанта сопровождала Кальпану Бхандари во время ежевечерних прогулок по аллеям и тропинкам, и потому её не нужно было звать.
В полном молчании женщина и собака шли мимо розовых клумб, особенно сильно благоухающих в это время, мимо огромных нимов[66] и пакуров,[67] мимо канчонов[68] и курчи,[69] сирисов[70] и джамов.[71] Дойдя до кустов ютхи,[72] Кальпана замедлила шаг, посмотрела на небо, так густо усеянное звёздам, что не хватало места для тьмы. Молодой месяц уплывал за вершины деревьев. Некоторое время Кальпана следила за ним, словно провожая, а потом, подобрав край пурпурного сари, шагнула на подстриженную по-английски траву. Рядом, около клумбы чамели,[73] белела её любимая скамейка, на которой, случалось, Кальпана Бхандари сидела целыми ночами и здесь же встречала рассветы.
Шанта села рядом со скамьей и положила голову на колени хозяйки, привычно принимая ласку. Кальпана гладила Шанту рассеянно, думая о своём, и собака беспокоилась, повизгивала, задрав кверху морду, и её влажный чёрный нос блестел под фейерверком звёзд. Если бы Шанта была человеком, она удивилась бы – на её хозяйке сегодня, против обыкновения, не было ни одного кольца, кроме обручального. Браслеты, серьги и бусы она не надела вообще.
Нынешний ужин затянулся, и времени почти не осталось. Кальпана не чувствовала себя здесь сегодня так же хорошо и спокойно, как прежде. Этот сад был её гордостью, её творением. Тем местом, куда ей всегда хотелось вернуться и посадить какое-нибудь новое дерево, кустарник или разбить ещё клумбу. Одного жасмина здесь росло несколько видов – моллика,[74] малоти,[75] джуй;[76] кроме того – чампак,[77] ашок[78] и кусты шефали.[79] У входа в сад, как часовые на посту, стояли две пальмиры.[80] Такие же деревья словно бы обступили белый, как будто сделанный из сахара, дом.
В окнах его гасли светильники, как это бывало всегда, но сегодня внук Панду не упражнялся в игре на ситаре.[81] Кальпана Рани велела всем сразу же после ужина лечь спать и оставить её одну. Приказание, как всегда, было беспрекословно выполнено. Слугам она также запретила ночью выходить в сад, а после тревожить, её в кабинете, справляясь о том, не нуждается ли госпожа, в чём-нибудь. У неё слишком мало времени до вылета в Пенджаб, где ждёт муж Джиотти…
Кальпана гладила собаку, но смотрела всё время на дом, который они строили вместе с Рамом. Великолепный, величественный сад, росший здесь в течение многих десятков, а то и сотен лет, они не тронули, а после ещё и расширили. Обветшавший дом решили сломать, а на его месте воссоздать точную копию аллахабадского «Ананд Бхавана», «Обители радости». Туда много лет назад привезли десятилетнюю вдову, чудом спасённую от ужасной смерти в пламени погребального костра. Никто, кроме семьи Неру, не пожелал тогда приютить несчастного ребёнка, которого ждала тяжкая доля.
Она считалась приносящей зло и несчастье, не могла более выходить замуж. Отныне вдова имела право жить только на улице и питаться подаянием, ежедневно замаливая несуществующие грехи. И родной отец, раджа Дхар, не принял дочку обратно в дом – он уже успел опять жениться и заиметь долгожданного сына. Свою мать. Мандиру Кауль, Кальпана не помнила – та умерла, когда ребёнку было всего несколько дней от роду. Английский врач сказал, что всему виной оказалось заражение крови. Ждавший появления наследника раджа Дхар при первом же удобном случае, едва Кальпане минуло восемь лет, выдал её замуж за сына богатого владельца чайных плантаций, которого звали Локаманья.
И теперь, почти шестьдесят лет спустя, Кальпана пыталась представить своего первого мужа, но не могла. Вспоминались желтый тюрбан, громадный бриллиант на его застёжке, парчовая куртка-ширвани,[82] – но не лицо. Муж водил её за руку по саду, сажал на пони, катал на слоне, дарил гирлянды из цветов и забавные безделушки из слоновой кости. Взрослый супруг понимал, что ребёнок, который ещё играет в куклы, не в состоянии оценить прелесть и стоимость украшений – это придёт потом.
Локаманья вёл себя, как любящий брат, и заботливо лелеял прекрасный цветок. Он любил жевать бетель,[83] и на его губах выступала красная пена. Поэтому девочка-жена не удивилась и не испугалась, однажды заметив ржавую слюну в уголках рта лежавшего без памяти Локаманьи. Через два дня он умер от лихорадки, так и не дождавшись, когда повзрослеет его суженая, когда по-настоящему полюбит его и разделит с ним ложе.
Локаманье было двадцать пять. Кальпана поняла потом, что много потеряла в тот невыносимо жаркий день. Молодой человек мог стать ей хорошим мужем, потому что не был ортодоксом. Не одобрял отца, устроившего его свадьбу с ребёнком, но всё-таки не посмел перечить и сделал вид, что смирился. Он был патриотом Индии, и потому поклялся, получив отцовское наследство, отдать его, всё без остатка, на нужды освободительной борьбы.
Но старый отец пережил молодого сына. Чтобы не расставаться с ларцом старинных драгоценностей, отданных раджой Дхаром в его семью вместе с Кальпаной, решил избавиться от невестки – хозяйки сокровищ. Несмотря на то, что маленькая вдова, ещё не успела стать женщиной, на неё пало страшное, неминуемое проклятье. Оно опутало её тельце, превратившись в белое скорбное, сари, концом которого девочке покрыли голову.
Шанта приподнялась, на задние лапы и слизнула слёзы со щёк хозяйки. Кальпана смотрела на свой дом, украшенный каменными кружевами, с террасами, балконами и колоннами. Как раньше, накинула край пурпурного сари на голову, потому что почувствовала нервный озноб. Будто впервые она задумалась над случившимся в далёком двадцать восьмом году. Раньше, как оказалось, не находила для этого времени. Но теперь всё кончено, осталось несколько часов для того, чтобы вновь прожить свою жизнь.
Этот прекрасный дом уже не унаследует сын Мринал – последний её потомок-мужчина, погибший в июне этого года в том же Пенджабе. Она ещё раз просмотрела своё завещание, запечатала его и передала адвокату. От девяти достигших совершеннолетия детей у неё было двадцать внуков, и никого из них нельзя было обделить. Старшим дочерям исполнилось сорок восемь и сорок шесть. Они вряд ли могли, ещё раз стать матерями. Вдовы покойных, сыновей не имели возможности родить от них.
Оставалась двадцатишестилетняя Амрита, – самая младшая, болезненная, и нервная, никогда не видевшая своего отца. Рам Бхандари умер от инфаркта, находясь на отдыхе в Сочи. Он не дожил неделю до полувекового юбилея, и Кальпане пришлось сопровождать его тело в Индию для кремации. У Рэма осталось девять детей, и он даже не знал, что жена опять беременна. Ей было почти сорок, и никто не ждал уже этого от видной общественной деятельницы, днюющей и ночующей в своём офисе.
Но в положенный срок родилась девочка, которой дали имя, означающее «напиток богов». Именно о ней думала Кальпана Бхандари, сидя на каменной скамье под деревом джам. У Амриты сейчас дочь Радхика и сын Лал. Но, вполне возможно, от неё можно ждать ещё внуков. И потому именно ей, посмертному плоду их с Рамом любви, отдала мать самый дорогой для неё перстень с кашмирским сапфиром, и такие же серьги. Она вспоминала Амриту и жалела её так, будто та ещё была ребёнком. Потом поочерёдно представила каждого из детей, живых и ушедших, даже тех недоношенных двойничков, которых она потеряла в сорок втором, в английской тюрьме.
И вздрогнула от очень громкого, как ей показалось, стрекота цикад. Втянула ноздрями дым недалёкого кизячного костра и зажмурилась, словно очутившись под смоковницей в доме первого мужа. Кальпана была в трауре – вся в белом. А рядом стояла высокая стройная, хоть и пожилая, женщина с благородными, тонкими чертами лица, – её свекровь Аруна. Девочка, не знавшая матери, невольно тянулась к ней, искала защиты и покровительства, потому что верила в добро и правду. Аруна всегда была набожная и ласковая, защищала маленькую невестку от гнева свёкра, богатейшего плантатора Бриджелала Тханви, отца Локаманьи. Вместе с Аруной Кальпана в день праздника «Магх Мела» бросала на воды Ганга лепестки роз и золотистые ноготки. А потом они, прямо в дорогих сари из беиаресского шёлка,[84] входили в воду и совершали ритуальное омовение.
