Олег Гладов - Гипно Некро Спам
А Мир был знатоком похмелья.
Каждое утро из его рта воняло. И он сам это чувствовал. Перегар просто поселился между его зубов. Под языком. За дёснами.
Мирослав Мотузный бухал вторую неделю. Отжигал по-чёрному. Но вчера, похоже, переплюнул себя. Вчера он сидел неизвестно где, прихлёбывая из горлышка и говоря неизвестно кому:
– Я мчусь в ад экспрессом. С билетами на лучшие места. В вагоне-ресторане, тебе ясно, детка?.. Я мчусь в пекло. И мне это нравится…
Мир издал ещё один долгий и тихий стон.
Он огромной горой мяса в трусах топает на кухню. Там женщина-милиционер Алина из Самары, закутанная в халат, кусает аккуратно курицу-гриль. У нее розовый халат, чай с лепестками роз в кружке и розовое настроение. Под низкие контрабасы оркестра в кухню, где-то на Шаболовке, вплывает Чёрный Айсберг Мир.
У Алины лицо с глазами – носом пуговками. Волосы её от природы светлы, а ноги ровные. Алина производит впечатление приятной и по-своему красивой женщины. Она из своего розового утреннего стакана наблюдает, как Чёрный Айсберг приближается к белому и большому, геометрически правильному, сталагмиту холодильника. Как открывается дверца. Как появляется 0,33 «Хайнекен». Ещё одна.
Мир вливает в себя литр пива. В один заход. Третью 0,33 он допивает уже почти с удовольствием. Его немного отпускает.
– Фууууух… – говорит он и оборачивается.
Женщина-милиционер смотрит на его огромный живот.
Мирослав Мотузный топает обратно.
«Как хорошо, что сегодня воскресенье…», – думает он.
– Дрыыыынь!!
– Дрыыыынь!!
– Дрыыыынь!!
Его будит мерзкий сейчас звонок телефона.
– Дрыыыынь!!
Плотные шторы задёрнуты. Полумрак. Запах месторождения нестираных носков из-под кровати. Жирная тарелка с засохшим кетчупом. Мир протягивает руку, нашаривает телефон.
– Да…
– Мирослав?
– Да…
– Здравствуйте.
– Кто это? – хмуро говорит Мотузный.
– Это… Это Александр Гной.
Пауза.
– И что? – также хмуро спрашивает он.
– Мы с Вами договорились вчера встретиться на Новокузнецкой…
– Во сколько? – Мотузный смотрит на время.
– В два часа…
На часах пять вечера. Мотузный говорит.
– А сейчас сколько?
– А сейчас пять… Вы про нас случайно не забыли?
– Я? – говорит Мир с нажимом. – Я? Я помню всё отлично. У меня прекрасная память. Но извините, в отличие от вас, я работаю. И вы, кстати, знаете где. У меня очень напряжённый график.
– Извините… – говорит тихо голос в трубке.
– Извините! – повторяет Мотузный раздражённо. Мотузный хамит. Нет. Это они хамят. А он их ставит на место. Грёбаных Гноя и А? с их грёбаным «Велосипедиком». Грёбаных стахановских мудаков. Мотузный хорошо, очень хорошо помнит этот грязный городишко. Эту дыру посреди Донбасса. Мотузный ни фига не помнит, когда это он успел назначить встречу. Мотузный бухает вторую неделю.
– Извините… – ещё тише говорят в трубке. Голос тоже не знаком ни капли. Мир раздражён этим. Этими своими пост-алкогольными провалами в памяти. Недоволен. Раздражён. Тошнотворен.
– Извините! – ядовито повторяет он. И чувствует Охеренное удовольствие. От их смущения. От своего хамства. Мир улыбается. Улыбка гаснет.
– Где вы?
– На Новокузнецкой.
– Это я понял. Где именно.
– Прямо на Новокузнецкой… У входа в Метро…
– Так, – Миру нравится, как уверенно звучит его голос, – найдите «Гляссе» на углу и ждите меня там. Я буду, как только смогу.
– Хорошо…– поспешно говорят в трубке. – «Гляссе»?
Мир кладёт трубку. Улыбается. Видит, что у него встал член.
Через полтора часа он приезжает на Новокузнецкую. Пьёт кофе с Александром Гноем и Влaдимиром А? Строго смотрит на них. Они ему не нравятся.
Гной – коротко стриженый брюнет.
Влaдимир А? – блондин с копной светлых волос на голове.
Они молоды и симпатичны.
Одеты вне времени стильно. В классику урбан.
Простые тёмные футболки с круглым воротом. Простые тёмные джинсы. «Рuma» и «Converse» на ногах. Они слегка виновато смотрят на Мира, но ведут себя достойно. Слишком достойно, по мнению Мира. Он почти не слушает их. Он их рассматривает, тяжело глядя исподлобья. Смотри-ка: зубы белые, плечи широкие. Кулаки сбитые. Улыбки искренние. Не те искренние, хиппанские улыбки или улыбки кришнаитов. Нет. Хорошие, простые улыбки.
Мир никогда не умел так улыбаться.
Из-за этого они ему тоже не нравились.
Мало того, он чувствует, что начинает их ненавидеть.
Они спрашивают его о возможной экранизации.
– Есть только один способ проверить, – говорит он. Заказывает коньяку. Без него кофе не лезет. Они спрашивают его об Ади.
– О, да… – говорит он, – у Ади нет друзей. Я просто самый близкий ему человек.
Гной достает маркер и пишет на салфетке номера их украинских телефонов. Мир складывает салфетку вчетверо и сует в карман. Диктует имя и номер выдуманного на ходу литературного агента. Мир заказывает еще коньяка и порезанный лимон. К этому моменту он сидящих за столом ненавидит стопроцентно. Он хочет сделать так, чтобы они почувствовали себя униженными. Оскорбленными. Перестали улыбаться. Чтобы обломались. Перестали блестеть глазами.
Мир идет в туалет и вываливает в унитаз гору дерьма. Достает из кармана салфетку с цифрами и буквами. Подтирает ей свой зад. Бросает в унитаз. Моет руки и возвращается на место. Залпом допивает коньяк.
Вдруг улыбается.
– В принципе, можно поехать к продюсеру сейчас, – говорит он и делает глоток из кружки с логотипом «Хайнекен».
– Серьёзно, – говорит он, улыбаясь ещё шире, – там, по-моему, и режиссёр будет. А Ади стопудово уже там.
– Где? – опять хором спрашивают сидящие через стол от Мотузного.
– На вечерине. Частный перфоманс, – Мотузный чувствует себя великолепно. Он смотрит на часы:
– О! Через полчаса уже начало. Едем?
Александр Гной и Влaдимир А? смотрят друг на друга.
– Едем, – говорит Гной.
Лёшик надевал розовую рубашку, пудрил лицо и носил напомаженную причёску в стиле пятидесятых из чёрно-белого французского кино. Лёшик любил танцевать до утра disco & disco. Его пялил вот уже полгода Генеральный Продюсер Дворца Съездов. Лёшику нравились члены. С детства и по—честному. Родители как-то вовремя вывезли сына из провинции. У себя на родине, в маленьком шахтёрском городке, Лёшик ходил в школу в розовых «бананах», говорил о себе не иначе как «я пошла туда-то» или «я ела то-то», и на каждом пальце рук носил колечко с камешком. Мама решила, что ещё месяц, и её сына убьют. У отца зрела мысль о том, что Лёшика потрахивает какой-нибудь живущий по соседству недавно освободившийся Толя Сахар или какой-нибудь Паша Дытя.
Родители вовремя вывезли сына в Киев. Там он очень быстро нашёл друзей в сквере на станции метро недалеко от центра. Где-то рядом с «Палацом Спорту».
Первым серьёзным другом Лёшика стал Министр Культуры. Он был симпатичным и взрослым. Когда-то Министр был простым музыкантом, и даже как-то признался Лёшику, что пел в юности на свадьбах. Он иногда играл Лёшику на рояле. В большом зале своей большой квартиры на Хрещатике. Он любил держать Лёшика за уши иногда, когда тот делала ему долгий восхитительный орал. Министр кончал в рот и запрещал выплёвывать. Лёшик глотал. Ему нравилось это. С детства и по-настоящему. Пять лет назад он перебрался в Москву. Он был строен, юн и опытен. Он улыбался одной половиной своего красивого рта, когда сошёл со скорого «Киев-Москва» солнечным утром. Спустя пять лет, он один из самых известных гомосексуалистов Города-Героя Москвы. Геи Владя и Пианистка, хорошие знакомые Ади, называли Лёшика не иначе, как «педераст». Они презрительно кривились при упоминании о нём и называли его квартиру педовней.
Педовня.
В которой постоянно какие-то полузаспанные, полупьяные мальчики, глядящие влажно, как девочки. Какие-то большие бутылки с дорогим алкоголем. Генеральный Продюсер этот в растянутой, подозрительно длинной для мужской, футболке с пальмами. Маленький, в очках с комично круглым животом. С первого взгляда было ясно, что сам он считает себя чем-то вроде Элтона Джона. Но, не смотря на пузо, деньги и очки, продюсер Элтоном Джоном и близко не выглядел. Выглядел старым некрасивым мужчиной с диагнозом «педерастия» на лбу и толстыми влажными губами.
Туда, к этим губам, к этим напомаженным волосам – в педовню – вёз сейчас на таксо Мирослав Мотузный Александра Гноя и Влaдимира А?
«В конкретную педовню», – с удовольствием думал он.
Он расплатился с водителем.
FWD
Вызывает лифт.
FWD
Тянет руку к кнопке звонка.
PAUSE
Дверь в квартиру Лёшика обита белой синтетической кожей. Номер его жилища – осыпанные стразами круглые цифры «6» и «9». Размером с компакт-диск каждая. Весь дверной косяк утопает в синтетическом длинном мехе цвета высокогорного снега.
