Виктория Токарева - Летающие качели (сборник)
– Пойдем! – Александр позвал меня танцевать.
Я глядела на темную колышущуюся массу, где все были заражены микробом веселья. Веселье казалось мне неестественным, воспаленным, как перед общим несчастьем. Перед войной или перед чумой.
Пока мы продвигались между столиками, певец замолчал, а потом запел медленную песню. Музыканты притихли и стали томные.
Александр обнял меня, закрыл глаза, прижался щекой к моей щеке, как бы спасаясь от войны, от чумы.
Я глаз не закрывала. Наоборот, я раскрыла их пошире и увидела, что он не меня обнял. И мне вдруг показалось, что все танцуют не с теми. Все разъединены и только притворяются веселыми.
Вокруг меня двигались в обнимку предатели и соучастники. А музыка текла из страны «Возмездие».
Я сделала шаг назад и вывела свои плечи из-под его ладоней.
Александр очнулся и посмотрел на меня.
– Я сейчас, – сказала я и пошла.
– Тебя проводить? – спросил Александр.
– Нет. Я сама.
Я вышла в гардероб и спохватилась, что мой номерок остался у Александра.
Если я сейчас вернусь и попрошу номерок, то он удивится и спросит:
– А почему ты уходишь?
– Вы мне надоели, – скажу я.
– Но почему?
– Я – не лошадь. Я – Пенелопа.
– Ничего не понимаю, – скажет Александр.
– Потому что мы говорим на разных языках.
Гардеробщик смотрел на меня и ждал.
– До свидания, – попрощалась я и пошла к дверям.
Я вышла на улицу.
Вокруг меня была красивая зима, которая существовала сама по себе, независимо от Александра и от других, очень талантливых людей. Снег не падал, а как бы стоял и чуть покачивался в воздухе…
Надо мной, как извечная верная крыша, – небо. И казалось, кто-то большой и добрый видел меня и учитывал.
Моя кружевная кофточка перестала сохранять тепло, и температура моего тела сравнялась с температурой воздуха. Я вдохнула поглубже и побежала по улице, прорезая собой холод, чувствуя радостную силу в ногах.
Редкие прохожие останавливались и смотрели на меня с недоумением – наверное, думали, что я от кого-то спасаюсь или за кем-то гонюсь.
Я действительно и убегала, и гналась.
Приду завтра в ателье, скажу девчонкам:
– Я была в ресторане с Александром Медведевым и ела трепанга.
Александр Медведев был не со мной.
Я скажу:
– Вчера ужинала в китайском ресторане и ела трепанга.
Трепанг был не трепанг.
Тогда что я делала в китайском ресторане?
Японский зонтик
Возле магазина с названием «Универсам» пролегла длинная очередь. Люди стояли друг за дружкой, сохраняя определенный интервал. Каждый существовал по стойке «вольно».
Я остановился и размечтался: если, например, толкнуть самого крайнего в спину, он упал бы на предыдущего, тот на последующего, и вся очередь в течение минуты легла бы ниц с таким звоном, будто кто провел пальцем по гребенке.
Потом я подумал: зачем толкать людей ниц, а самому возвышаться над поверженными? Зачем возвышаться над людьми, когда можно жить с ними одной жизнью?
Я перешел дорогу и встал в хвост очереди.
Передо мной спина в дубленке и затылок в ондатровой шапке. Поразительное дело: дубленку днем с огнем не сыскать, а вся Москва в дубленках. Лично я ношу кролик под котик и ратиновое пальто, которое я пошил в 1958 году. Ратин – материал прочный. В нем можно проходить всю жизнь. За те годы, что я его ношу, он уже успел выйти из моды и снова в нее войти.
– А что дают?
Я обернулся. Передо мной стояла девушка в дубленке.
«В самом деле, – подумал я, – а за чем я встал?»
– Простите, – вежливо сказал я, – сейчас узнаем.
Я постучал в предыдущую спину, как в дверь.
Ондатровый затылок повернулся и показал мне свой черный носатый профиль. В профиль мужик походил на безнравственную ворону.
– Скажите, пожалуйста, а что дают?
– Японские зонтики.
– Японские зонтики, – перевел я девушке.
– Я слышу, – невежливо ответила девушка.
Понятно, что слышит. Не глухая. Но ведь могла бы и скрыть. Могла бы сказать: «Большое спасибо». Тогда бы я спросил: «А это хорошо?»
«Что именно – хорошо?»
«Японские зонтики».
«Это очень удобно. Их можно складывать и прятать в сумку».
Поскольку я с сумками не хожу, я бы спросил:
«А в карман можно?»
«Смотря в какой карман», – сказала бы девушка.
Это было бы началом нашей беседы, которая могла продолжаться год, и три, и всю жизнь. Но девушка не захотела беседовать со мной даже трех минут, потому что я не в дубленке, а в ратиновом пальто с узкими лацканами.
Одежда – это внешнее решение человека. Мое внешнее решение зависит, к сожалению, не от меня, а от обстоятельств и совершенно не совпадает с моим внутренним «я». Эти два «я» постоянно пребывают в антагонизме и делают меня несвободным. Лишают индивидуальности.
Говорят, что миллионеры на Западе очень бедно одеваются. Рокфеллер, например, мог бы надеть мое ратиновое пальто и пойти по своим делам. И никто бы не удивился. Когда человек может позволить себе все, что угодно, он может позволить себе роскошь ходить в старом пальто. А я еще не настолько богат, чтоб не ценить денег. Не настолько мудр, чтобы перестать искать смысл бытия. Не настолько стар, чтобы радоваться жизни как таковой. И не настолько молод, чтобы радоваться без причин, подчиняясь биологическому оптимизму.
Я нахожусь на середине жизни, в самом трагическом возрасте, когда страсти еще не отшумели, но усталость уже грянула в сердце. Мои «я» рвут друг друга в клочья, я не уверен в себе и других, и поэтому больше всего я люблю стоять в длинных очередях. Быть за спинами и быть как все.
Вот и сейчас я стою в хвосте длинной надежной очереди. Я спокоен и прав. Ведь не могут же столько людей ошибаться одновременно. Не могут ведь они свое время и терпение расходовать на ложную цель.
Мимо меня вдоль очереди прошла японка в европейской одежде. Она держала над собой зонт производства московской фабрики. Зонт был черный, крепкий, на внушительной деревянной ручке с пластмассовым набалдашником.
Я сделал шаг в сторону и случился на пути японки.
– Здравствуйте, – приветливо поздоровался я. – Добрый день.
Я втайне рассчитывал, что японка склонится в низком почтительном поклоне, настолько низком, что я увижу ее стройный затылок. Настоящая японка воспитана в духе преклонения перед мужчиной, каким бы он ни был, и это единственно правильное воспитание. Мужчине совершенно не нужна чужая индивидуальность. Он всегда ищет в женщине подтверждения своей индивидуальности.
– Добрый день, – ответила японка на чистейшем русском языке. Кланяться она и не думала. Японка была испорчена цивилизацией. Глядела на меня своими дивными глазами и думала не о преклонении, а черт знает о чем. О мировой экономике.
– А почему вы не носите японский зонтик? – спросил я.
– Наши зонтики не рассчитаны на ваши климатические условия, – ответила японка и пошла своей дорогой, мелко перебирая ногами, будто она была не в брюках, а в кимоно.
Я встал обратно в очередь, и в меня проник микроб сиротства. Я усомнился: нужен ли мне японский зонтик, не пригодный для наших климатических условий? Прав ли я, подчиняясь инстинкту моды? Может, имеет смысл преодолеть инстинкт и выйти из очереди?
В мои размышления вторглась продавщица.
– Вам синий или красный? – спросила она.
– Что? – очнулся я.
Продавщица сунула мне синий зонт и коробку.
– А это что?
– Нагрузка, – объяснила продавщица. – Итальянские платформы.
– А зачем они мне?
– Для заземления. Японские зонты идут в комплекте.
Мне не нужны были ни зонт, ни платформы, но было обидно уходить ни с чем.
– Я возьму только зонт, – объявил я.
Очередь глухо вздохнула за моей спиной и вытеснила меня своим поступательным движением.
Я отошел в сторону, раскрыл зонт и вдруг почувствовал, что меня тянет вверх. Я уперся ногами в землю, но мои туфли, видимо, оказались слишком легкими, и я взлетел.
Ощущение полета было довольно знакомым и даже привычным. Я помнил его по детским снам.
Синий купол зонта устойчиво опирался на воздушную подушку, я летел, держась за воздух, и не боялся упасть.
Сначала я шел довольно низко, метра два над землей, и очень рассчитывал, что кто-нибудь из очереди ухватит меня за ноги и прекратит мое вознесение. Но меня никто не схватил, возможно, боялся, что я оторву его от земли и унесу на своих ногах в небо. «Как стоять, так всем вместе, – подумал я, – а как лететь, так мне одному».
Я вспомнил, что в тяжелую минуту сомнений я не бросил очередь. А когда я полетел – никто даже головы не поднял. А почему? Потому что зонт нужен всем, а я не нужен никому. И в самом деле: в сумку меня не сложишь, ни на что путное не обменяешь. Ни красоты от меня, ни пользы. Одни неудобства. Меня надо кормить. Со мной надо разговаривать. Меня надо понимать.
Зонтик тем временем набирал высоту. Я испугался, что меня может вынести на воздушную трассу, и тогда меня собьет самолет. Ударит винтом.
