Маша Трауб - Шушана, Жужуна и другие родственники
– Давайте его хоть помоем, – предложила однажды Нина.
– Ты что? Он хранит тепло рук своего создателя! – с пафосом воскликнула Манана.
– Ладно, пусть хранит, – пожала плечами Нина.
Но самым странным местом для Нины, если не считать комнату свекрови, была ванная. Войдя туда впервые, Нина закричала от ужаса. Ванная была крошечная, и, по всей видимости, для создания иллюзии пространства кто-то подсказал Манане сделать зеркальной внутреннюю дверь. Нина убеждала себя в том, что сама свекровь до такого бы не додумалась.
– Что ты кричишь? – услышала она голос Мананы. – Увидела на себе лишние килограммы? Так об этом нельзя кричать, об этом надо молчать!
Нина сидела на унитазе и видела себя в зеркале. В полный, так сказать рост. Зеркало располагалось прямо напротив и не предполагало возможности уединиться. Ванная, вероятно, казалась больше, но у Нины случилась настоящая истерика – она не могла видеть себя в зеркале на расстоянии даже не вытянутой руки, а локтя – она специально померила. Нет, она не стеснялась собственного тела, у нее не было комплексов, но справлять нужду и видеть себя в этот момент… Она пыталась смотреть в пол, на стену, на потолок, даже пыталась закрывать зеркало полотенцем, но привыкнуть к ванной так и не смогла.
Полотенцесушитель же никак не помещался в ванной, и сантехник-изобретатель проделал в стене аккуратные дырки приличного размера и вывел батарею в коридор. Через дырки вполне можно было увидеть то, что происходит в ванной, и это даже не считалось бы подглядыванием.
В коридоре можно было удариться не только о муравья, но и приложиться, и довольно сильно, о полотенцесушитель, что с Ниной уже произошло не один раз.
Миновала еще неделя, и Нина опять пришла к Шушане без предупреждения, с твердым намерением объявить, что больше не может жить с Мананой. И пусть Жужуна объестся шу, но находиться в этой квартире просто невозможно. Нина уже видеть не могла улыбку Моны Лизы в исполнении свекрови. А Мераби и вовсе пропадал на работе. Они почти не виделись.
– Что случилось? – ахнула Шушана, увидев Нину на пороге. – Ты почему тогда меня не подождала? Мальчики говорили, ты заходила. Слушай, ты не обижайся, но приходи завтра. Я и Ирму позову. У меня сегодня эти! – Шушана кивнула в сторону комнаты, откуда слышались голоса.
– Кто – эти?
– Змеи!
– Ладно, я пойду.
– Нет! Стой! Не уходи! Я передумала! Я сейчас другое подумала! При тебе они будут прилично себя вести! – внезапно остановила ее подруга.
Речь шла о родственниках, которые приехали навестить Ику и племянников. Змеями Шушана называла золовок.
И в тот момент, когда Нина собиралась войти в гостиную поздороваться, отключили свет.
Шушана металась как заполошная – доставала свечи, искала спички – и все время извинялась, будто именно она специально отключила свет во всем доме.
– Вот сейчас они скажут, что я свет отключила, чтобы их не видеть! – прошептала Шушана Нине. – А потом будут говорить, что у меня и свечей в доме нет.
Родственники ходили по квартире с телефонами. Одна из золовок наткнулась на Нину.
– Ты кто? Я тебя знаю? – Она светила прямо Нине в лицо.
– Я Нина.
– Ты та подруга Шушаны, которая вышла замуж за Манану? – Золовка с интересом рассматривала Нину, которой было неприятно, что ей светят в лицо.
– Я не выходила замуж за Манану.
Нина рассчитывала, что Шушана придет ей на помощь, но та исчезла, воспользовавшись темнотой. На кухне ее тоже не было. Нина нашла подругу в комнате младшего сына, Давида. Давид лежал на кровати с раскрытым ртом. Шушана сидела над ним с телефоном.
– Еще раз, пошире открой, – говорила она сыну и щелкала кнопками.
– Что ты делаешь? – спросила Нина.
– Что я делаю? Сына лечу! Иди сюда, будешь светить. В горло ему свети, – скомандовала Шушана, – ангина у него. Хочу ему горло сфотографировать и врачу фотографии послать. Вроде у него там гной, но я не вижу. А этим все равно, что у меня ребенок больной, приехали, хотя я их предупреждала. Даже сказала, что Давид очень заразный, такой заразный, что они тоже заразятся, но им хоть бы что. Никакого такта у этих людей нет.
– Может, ты утром сфотографируешь? Сейчас ничего не видно. Или отвезешь его завтра к врачу? – Нина послушно включила фонарик на телефоне и посветила в горло Давида. Тот совершенно не выглядел больным, а очень даже довольным. Открыв рот, он успевал светить фонариком на стену, себе в лицо и корчить страшные рожицы.
– Зачем его везти к врачу? – Шушана сделала штук двадцать фото горла Давида. – Отправлю фотографии Арменке. Ей и фотографии хватит. Ты меня совсем извести хочешь? – вдруг крикнула Шушана в потолок. – С того света меня достала! Ненавижу тебя! Сколько ты будешь мою кровь портить?
– Ты это у кого спрашиваешь? – не на шутку перепугалась Нина, решив, что подруга так перенервничала от приезда родственников, что разговаривает с люстрой. Давид, надо признать, совершенно не удивился восклицаниям матери. Видимо, Шушана не в первый раз возносила проклятия потолку.
– Как у кого спрашиваю? У бабки его, матери Ики. У нее всегда горло было больным местом, она ухо-горло-носов чаще, чем собственного мужа, видела и любила их точно сильнее. Вот, привет мне передает. У Давидика чуть что – ангина. А кто виноват? Его бабка! Вечно с ангиной мучилась. Мороженое ела килограммами, горло тренировала, только что толку? Я думала, она Тенгизу свою болезнь передаст. А она нет – как была при жизни злобная, так и после смерти осталась – младшему передала. Я только успокоилась и вот – привет от нее получила. Хватит портить мою кровь! – снова прокричала Шушана потолку. – Я была хорошей невесткой, внуков родила, а не каких-то внучек! Забери свою ангину и не мучай меня! Как, кстати, Манана поживает? – спросила она у Нины.
– Хорошо поживает, я – плохо, – призналась та.
– Почему? Слушай, ты не видишь, у него гной есть в горле? Или нет? – Шушана с интересом рассматривала горло бедного Давидика, который начал ныть: «Мам, ну мам, ну все, хватит».
– Не вижу, – ответила Нина. – Манана ко мне придирается. Говорит, что я яйца варю неправильно.
– Что значит – неправильно? – Шушана наконец позволила Давидику закрыть рот.
– Мераби любит в мешочек. А я неправильно мешочек варю. Нужно обязательно считать до ста двадцати. Вслух. А я не считаю. Варю три минуты, и все. Манана говорит, что у меня «нэидеальный» мешочек получается. Понимаешь? Нэидеальный! Не могу больше ее улыбку видеть. И в ванную не могу заходить.
– Да ладно тебе! Ну что, сложно досчитать до ста двадцати? Это проблема? Это не проблема. Не хочешь там мыться, сюда приходи – мойся сколько хочешь. Ты как думаешь, надо будет смазывать ему горло керосином? Давид, открой рот еще раз! Хорошо открой, чтобы мама все видела! Нина, посвети фонариком. Хорошо свети, чтобы я видела!
Давид послушно открыл рот, Нина стала светить фонариком. Шушана чуть ли не по локти залезла в рот к сыну.
– Каким керосином? – уточнила Нина.
– Ты совсем без памяти стала? Авиационным! Каким еще? Надо будет Ике сказать, чтобы позвонил своему однокласснику, он в аэропорту работает. Пусть керосин передаст. Как его зовут? Ика! Как зовут твоего одноклассника, который летает в аэропорту? Что? Да, Давидику керосином надо горло смазать! Позвони ему! Пусть завтра передаст! Что значит, если не сможет? Ему что, керосина жалко? Куда он улетит? Пусть потом улетит! Керосин передаст и улетит! – Шушана кричала из одной комнаты в другую. Нина не слышала ответов Ики, но, видимо, подруга слышала сквозь стены.
– Я тебе отолью, – пообещала Шушана Нине. – Окна у Мананы помоешь, а то соседки говорят, что ты ни разу окна еще не помыла. Сделаешь керосиновую воду – окна сверкать будут.
– Что еще говорят соседки? – не без интереса спросила Нина.
– Да сплетничают, как всегда. Ничего особенного. Манана на тебя пока сильно не жалуется. Только ей не нравится, что ты ешь одна.
Нина тяжело вздохнула. У Мананы была такая привычка: она готовила обед или ужин для своего ненаглядного Мераби – Нину к плите не подпускала – и ждала, когда он вернется. Если сын задерживался или не приходил к обеду, мать за стол не садилась. Нина же не собиралась мучиться от голода и ела отдельно, на кухне. Манана ждала сына и с укором поглядывала на невестку.
По утрам хозяйка не могла одна пить кофе. Поначалу Нине нравились эти утренние минуты – она варила кофе, разливала в красивые крошечные чашечки, выносила в гостиную, и они со свекровью чинно усаживались за стол, обсуждали погоду, покупку продуктов и прочие хозяйственные мелочи. Когда Нина однажды сказала, что не хочет кофе, а предпочла бы чай, свекровь обиделась. И естественно, тоже отказалась от кофе. На следующий день Нина опять сообщила, что выпьет чай, и Манана запаниковала.
«Ты это специально делаешь, чтобы меня помучить?» – воскликнула она. «Нет», – ответила Нина искренне, не понимая, из-за чего обиделась свекровь. «Тогда ради меня свари кофе, давай посидим, тебе разве сложно? Разве тебе меня не жалко?»
