Валерий Еремеев - Тремориада (сборник)

«Ой!» – воскликнуло в мозгу отчаянье, и нога врезалась в картонную упаковку. Сердце сжалось… Но боли он не почувствовал. Коробка подлетела, открываясь, и в стороны прыснули ошмётки торта.

«Очень много крема», – тупо подумал Серый.

– О-э… – издала нечленораздельный звук тётка, стоящая здесь же, на подъезде, прежде оживлённо болтающая по телефону-автомату.

Она смотрела округлившимися глазами на веером разлетевшийся по асфальту торт. Друзья, не говоря ни слова, стремглав кинулись мимо ошарашенной тётки в подъезд. И, только когда они уже летели вверх на второй этаж, перепрыгивая через ступеньки, с улицы раздался пронзительный крик, словно вой запоздалой сирены.

Серому свою дверь открыть, что торт пнуть – миг. Раз – и они уже заскочили в квартиру. А, переведя дух, вдруг поняли, что сами себя загнали в ловушку. Надо было бежать куда-нибудь прочь по улице. Теперь же тётка наверняка устроила засаду в подъезде. А в продлёнку уже было пора идти. Опоздают – всё будет доложено родителям. А у них прогулов немеряно! За что и сослали их на дополнительные занятия. Что ж делать? Если из квартиры выйти, то засечёт тётка и вечером предъявит родителям Серого счёт за торт. Если же остаться дома, то предъявлять будеть училка.

– Лоджия, – проговорил друг.

Они переглянулись и молча пошли на лоджию.

– Да, прыгнуть можно, – глянул вниз Серый и посмотрел на друга. – Давай.

– А чё это я? – запротестовал друг. – Торт ты пнул. И лоджия твоя. Ты первым и прыгай.

Серый опять посмотрел вниз, на газон, спускающийся от тротуара к дому под углом градусов в сорок.

– Я… – проговорил он не очень-то уверенно. – Раз плюнуть. А ты что ж – не можешь?

– Могу, – усмехнулся друг. – Плюнуть. И раз, и два. А прыгать ты первый должен. Я – после.

Серый, перегнувшись через парапет, плюнул вниз. Упавшая слюна лежала, такая близкая, в бетонной канаве для стока воды. А прыгать предстоит на склон – вообще рукой подать. Тем более на землю.

– Раз плюнуть, – повторил Серый уж более решительно и перелез через парапет.

Теперь он держался за него руками за спиной, стоя на крохотном выступе одними пятками. Невдалеке какие-то две девчонки перестали заниматься своими девчачьими делами и с любопытством уставились на Серого. Всё, обратной дороги не было. И он, конечно же, прыгнул.

А, приземлившись, почувствовал сильнейшую боль в той самой ноге, что летела на коробку и, казалось, обречена была сломаться, врезавшись в спрятанный кирпич. Но Серый даже не пикнул, помня о наблюдающих девчонках и ещё не прыгнувшем друге. Подняв лицо, он улыбался.

– Прыгай, – сказал Серый другу.

Тот, заподозрив неладное, молча разглядывал его.

– Пры-ы-ыгай! – продолжал выдавливать улыбку Серый.

– Чё ты оскалился-то? – спросил друг.

– Ну, давай же.

– А ты отойди, – сказал друг.

– А ты рядышком.

– А ты пройдись-ка немножко, – предложил друг, даже и не думающий перелазить через парапет лоджии.

С лица Серого исчезла улыбка. Он встал на здоровую ногу, а когда попробовал ступить на т у, что болела, то чуть не взвыл. Нога подкосилась, но Серый устоял, скрипнув зубами. Девчонки засмеялись, а друг сказал:

– Знаешь, пожалуй, я прыгать не буду.

Серому уже было всё безразлично, и он похромал домой. У подъезда, конечно тётки уж и след простыл. А разлетевшиеся ошмётки торта доедали дворовые собаки.

Одно хорошо, в продлёнку идти не пришлось. В травмпункте врачи обнаружили у него трещину ступни и наложили лонгет.

Сергей пошёл в комнату смотреть утренние телепередачи. Он включил телевизор с лентяйки и завалился на диван. Пульт от телика был не родной. Родной он оставил у Аллы. У той оказался такой же телевизор, а лентяйки к нему не было. Они тогда попробовали жить вместе. Алла, конечно, барышня красивая, но причуды у неё – ну его на фиг. Сергей ушёл от неё недели через две, обратно в свою съёмную квартиру.

С экрана утверждали, что в каждом человеке скрываются тысячи личностей.

«Что за чепуха», – подумал Трескачёв и выключил телик.

По жестяному карнизу окна забарабанил дождь. Сергей вновь разобрал постель, и улегся досыпать. Мысли тёплой тихой рекой поплыли вдаль, увлекая сознание в мир спокойного сна.

СЛАВНЫЙ

Тёмной ночью осеннейПрипозднилась гражданка, пешкомВозвращаясь домой по аллееВ пальто с норковым воротником.Торопилась, путь свой срезаяНе пошла там, где были огни —В заборе дыру подыскала,Свернув с дороги в кусты.А там, по нужде своей малой,Гоп-стопник по прозвищу ШкертСтоял, траву поливая,Дымил сигареткою «Кент».Увидел гражданку в пальтишке —Запрятал хозяйство в штаныИ к ней подвалил он неслышноПод покровом ночной темноты.– А ну-ка, снимай-ка пальтишко,И сумочку мне одолжи.Я бедный романтик, не всем жеКупаться, как ты, в роскоши.Гражданочка шум вдруг подняла —Во, нервная! Как завизжит…И тут же, кусты подминая,Герой к ней на помощь спешит.Здоровый детина – два метра —Романтику кости ломал,А после с гражданкой под ручкуДомой к ней ушкандыбал.А после через неделю,А может быть и полторыГражданку с пальто повязалиВ аллее всё той же менты.– Вот и попалась, стервоза! —Ей мент на допросе сказал,А чтоб убедительней было,С размаху по уху как дал!– Пальто ж то украли у тёщиНачальника ГУВД.Получит гражданка по полной,Как в старом НКВДКлялась она и божилась:– На рынке купила пальто!Менту это было до фени,Он дело сдал в суд всё равно.Гражданочка срок щас мотает,Романтик в больничке лежит,Герой лечит триппер, икает —Гражданкою он не забыт.Такая история была,Такие, брателла, дела —Гражданка пальто не отдалаИ всем жизнь попортила.

Я смотрел на то, что раньше было едой человека. Быть может, бифштексом, прежде скакавшим телёнком с задорно задранным хвостом. После его убили на скотобойне и расчленили. Люди, потрошившие тушу, и представить не могли, что скотина, став дерьмом, обретёт невообразимую известность. Не для них, а для их детей.

Говно. А сияет-то как! Не иначе, святой или слесарь с атомной станции обделался на фоне города. Город на заднем плане наверняка Лондон. И не одной буквы по-русски. Ещё бы! В СССР не выпускают в тираж изображение говна. У нас его делают. Натуральное. Кроссовки «СКОРОХОД». Выглядят так, что в далёкой Англии никто, из чисто моральных соображений, не выпустит товара с изображением такой обуви на упаковке.

– Зоныч, где пластинку «SEX PISTOLS» надыбал? – спросил я тогда у сокурсника в ПТУ.

– На дыболках, – ответил Зоныч, находящийся в кольце обступивших его пацанов. Точнее, пластинку «SEX PISTOLS» в его руках.

Сколько ж прошло? Сейчас 2008 год… Мдаа… Девятнадцать лет. Теперь я у половины пацанов, тогда обступивших Зоныча, имён не вспомню.

– Давайте «SEX PISTOLS» врубим, – без всякой надежды предложил я.

Молчание. Укоризненно-сожалеющий взгляд давнего друга.

– Какой секс, какой пистолс?! – весело возмутилась жена друга. – Танцуют – все.

И, выйдя из-за стола, первой пустилась в пляс под попсовое «унц-унц». К танцующей Лене поспешила Ольга, утягивающая за собой Длинного. Моего кореша. Длинный, он и есть Длинный. Под два метра ростом. Неуклюже топтался меж миниатюрных и – в отличие от него – гармонирующих с музыкой девиц.

– Я тоже хочу, – закапризничала Катька.

– Так иди.

Неделю были знакомы, уже убедился – она не из стеснительных. С Ленкой-Олькой быстро спелась. Так в чём же дело?

– Я с тобой хочу, – сказала Катя.

– Не, я только под «SEX PISTOLS» танцую.

Глядя на выходящую из-за стола Катьку, я подумал: «Лучше быть занудой, чем клоуном. Вон, Длинный – он бы хорошо в каменоломне смотрелся, а не пытающимся тут выплясывать.

– Славный, ну не ставить же сейчас «SEX PISTOLS», – сказал оставшийся со мной за столом Лысый. И усмехнулся. – Или GOREFEST. Баб обламывать.

Он отгрыз кусок вяленной, жирной путассу, вытер руки туалетной бумагой и отпил из кружки пива. Я последовал его примеру.

Конечно, надо находить что-то обоюдное. Вот мы и чередовали «унц-унц» и то, что могли слушать из нашей музыки барышни.

Плясуны вернулись за стол. И потекла заунывная – для меня – беседа. Потому как обсуждение неприсутствующих знакомых я всегда считал делом не своих полномочий.

Потому сидел молча. Попивал пиво. Покусывал рыбу. Покуривал сигарету. И компания-то своя, но какая ж тоска… Вот, помнится, летом 1996 года я с Длинным сидел здесь же, в квартире у Лысого. Тоже пили пиво, но из колонок звучала Г.О.

– Тоска, – сказал Длинный, ставя опустошённую кружку на стол. И тут же открыл новую бутылку.

– А ты гони её прочь, тоску-кручину, – проговорил Лысый. – Сейчас что-нибудь придумаем.

– Тебе легко придумывать, – пробурчал Длинный. – У тебя мозг есть.