Борис Штейн - Военно-эротический роман и другие истории
Потом за дело принялась Рита.
Потом опять…
Потом…
Всю силу молодого, недавно, не следует забывать, травмированного мужика вычерпали – выскребли к утру ненасытные рыбачки.
Наконец, то, что осталось от Мартына рухнуло на широкое ложе и отрубилось напрочь. Его кантовали, перемещали на край кровати – он не просыпался.
– Военный, у нас-то выходной, а тебе, наверное, на службу нужно?
Бесполезно.
Мартын спал глубоко и безмятежно, как когда-то в юности, до поступления в военно-морское училище. Не было силы, способной разбудить и поставить на ноги загулявшего офицера. Только сон – секунда за секундочкой – мог по капельки восстановить измочаленный организм. Женщины пристроились рядом и тоже уснули сладким сном. Они-то не были так измучены нежными схватками: во-первых, на их стороне было численное преимущество. А во-вторых, они – женщины.
В три часа дня Мартын отправился в плавказарму – сдаваться. Опустошенный и как-то даже отупевший, он не шел, а плелся по неровному тротуару. Встречный ветер бил по лицу, норовил сорвать фуражку. Ладно, фуражку: ее можно нахлобучить поглубже, и ремешок завести за подбородок. Ветер этот проклятый за ноги хватал, за ослабевшие в коленях ноги моряка. Еще позавчера эти ноги крепко упирались в качающуюся палубу, а сегодня подгибались и заплетались на ровном месте. Мартын зашел за угол дома, прислонился к стенке, закурил. Ах, Мартын, Мартын! Зачем же? Что за вредная привычка курить от нечего делать! И что за гусарство курить именно этот убойный «Легерос»! Ну, постоял бы у стеночки, расслабившись, да и поплыл бы дальше по малолюдной улице, экономя топливо. Так нет же: затянулся кубинской сигаретой, да и потерял остойчивость, как судно, у которого сместился центр тяжести. Крен, крен, крен с дифферентом, и безобидный только что дом стал опрокидываться на Мартына, и только распластавшись на земле, Мартын остановил это ужасное падение пятиэтажки.
В этот как раз момент с местом аварии артиллериста поравнялся комендантский «УАЗик». Излишне говорить, что вид приземлившегося на тротуар офицера произвел на коменданта сильное впечатление. Надо полагать, что если бы машина коменданта оказалась на этом месте минутой раньше, водитель все равно получил бы приказ остановиться: не для того комендант занимал свою должность, чтобы оставлять без внимания еле держащихся на ногах капитан-лейтенантов. А тут такой подарок: военный моряк в полнейшем дрейфе! Досадно, да и не по чину, но пришлось подполковнику и самому потрудиться, чтобы вместе с водителем перевести офицера из положения «лежа на тротуаре» в положение «сидя в машине». Стражи воинского порядка справились с задачей, и через полчаса Мартын обживал небольшую офицерскую камеру на гарнизонной гауптвахте.
Мартын лежал на деревянном топчане, укрытый шинелью. Родная военная система поддержала его в трудный час: предоставила, хоть и жесткое, но – место для лежания, хоть и в узилище, но – покой. Профессиональную амбицию не поддержала, а временный жесткий покой предоставила. Ну и ладно, ну и будем спать. Народная солдатская мудрость гласит, как известно: идти лучше, чем бежать, стоять лучше, чем идти, сидеть лучше, чем стоять, а лежать, лучше, чем сидеть. Вот так. Уснули, уснули, усну…
Председатель государственной комиссии, узнав о ЧП с артиллеристом, с трудом сдержал вздох облегчения. Теперь не потребуется никаких мнимых болезней: офицер отстраняется от участия в работе госкомиссии за личную недисциплинированность. Тот, кого пришлют на замену, будет более покладистым, потому что таких упертых, как этот Зайцев, просто больше не существует.
«Разбор полетов» на гауптвахте происходил в десять часов утра. Комендант гарнизона подполковник Топило по своему внешнему виду, как нельзя более, подходил к должности воинской дисциплины: высокий, широкоплечий, с большой головой и грубо отесанным лицом, он был, конечно же, чисто-начисто выбрит, коротко стрижен, брюки отутюжены, пуговицы на кителе надраены, подворотничок утренней подшивки, наградная колодка не засалена, словно только что из военторга.
– Здравия желаю, товарищ подполковник!
– Садитесь, капитан-лейтенант. Докладывайте.
– Что докладывать, товарищ подполковник?
– Откуда вы такой красивый?
– Документы у меня забрали. Посмотрите. Там в командировочном предписании…
– А ты меня не учи, куда мне смотреть! Докладывай сам, а я послушаю.
Голос у коменданта был низкий и грубый. Низкий от природы и грубый от должности. Он как бы не говорил, а рычал на нарушителя, подчиняясь неписанному правилу комендантской службы. Вместе с тем ему почему-то нравился этот рыжий каплей, который не юлил, не извинялся, держался независимо – на столько, на сколько позволяло положение.
Да, Мартын не юлил. Но скорее не из чувства собственного достоинства, а под влиянием апатии. Он ощущал себя снарядом на последней точке траектории, который вот-вот уйдет навсегда в морскую глубину. Все вместе с ним проваливалось в эту глубину: и служба, и личная жизнь, и даже недавняя половая оргия, не принесла радости.
– Так как же ты, капитан-лейтенант, дошел до жизни такой? С кем пил-то, член государственной комиссии? Один?
– Никак нет!
– С друзьями? Чего же они тебя бросили одного?
– Никак нет, не с друзьями.
– С бабами? Чего молчишь, с бабами, что ли?
– Я не буду отвечать на этот вопрос.
– Вот ты какой! Ну ладно. Своей властью объявляю трое суток ареста, а дальше пусть твое начальство разбирается. Адмирал Ядин, например.
– Ядин не станет разбираться. Он с удовольствием отправит меня в часть.
С чего это? Обычно начальники отбивают своих…
– Я неудобным оказался…
Комендант тоже понравился Мартыну Зайцеву. Прямой, грубоватый, наверное, честный служака. И Мартын неожиданно для самого себя взял да и рассказал подполковнику Топило всю историю с неудачно изготовленной пушкой. Кому-то нужно же было рассказать. Вот – военному коменданту.
Подполковник слушал внимательно, не перебивая. Потом подытожил:
– Ладно, борец за правду! Пушка – не пушка, а напиваться военнослужащему до свинского состояния не положено. Так что трое суток от меня остаются. Жаль, что власти не хватает, больше бы впилил. Все, идите. И чтобы в камере порядок был!
– Есть.
В двенадцать часов к воротам гауптвахты подошли две женщины. Они попросили вызвать к ним старшину гауптвахты. Долговязый мичман с маленькими хитрыми глазами не круглом, почти безбровом, лице появился через десять минут.
– Слушаю вас, гражданочки.
– Мы хотим с вами поговорить, – заявила та, что была поменьше ростом.
– Говорите!
– Лучше бы в помещении.
– Вам лучше?
Маленькая кокетливо сверкнула глазом:
– А может быть, и вам!
– Ладно, пройдемте в канцелярию. Часовому бросил коротко:
– Со мной!
В канцелярии усадил гостей на табуретки.
– Слушаю вас, гражданочки.
– У вас на гауптвахте находится офицер капитан-лейтенант Зайцев.
– А вы откуда знаете, кто у нас находится?
Тут высокая вступила в разговор. Сложив бантиком невероятно красные губы, пропела:
– Мичман, о чем вы говорите! Карасев – такой маленький город!
Мичман пожевал бескровными губами и сказал:
– Допустим, находится. Ну и что?
Маленькая затараторила:
Понимаете, он после госпиталя еще не совсем оправился, ему необходимо дополнительное питание для восстановления сил. На столе появилась увесистая хозяйственная сумка. – Вот…
– Уж не вы ли лишили офицера последних сил? – спросил старшина гауптвахты, который тоже жил в маленьком городе Карасеве.
– Фу, мичман, – возмутилась высокая, – как вы можете? – Она передернула плечами, чем привела мичмана если не в волнение, то в некое замешательство, в результате чего прозвучали долгожданные слова:
– Ну ладно, посмотрим, чего вы тут… – и старшина гауптвахты раскрыл сумку. – Яблоки, так, шоколад… А что это в банке, теплое еще?
– Это мясо тушенное.
– Зачем? Он же тут на довольствии! Горячая пища ежедневно.
– Знаем мы ваше довольствие! Здоровый ноги протянет!
– А это что: водка?
– Какая водка?
– Вот эта, «Столичная»!
– А это не наша водка, – нахально сказала высокая. А чья же, интересно? – спросил мичман.
– Ваша. – Моя?
– Ваша, ваша.
– А где же она была? – удивился мичман.
– А на столе стояла!
– Одна стояла? – поинтересовался догадливый начальник и посмотрел на высокую даму как-то искоса, с хитрецой, словно бы присоединяясь к заговору. Интуиция не обманула старого служаку.
– Почему одна? – собеседница опять искушающее передернула плечами. – Две. – На столе в мгновение ока появилась вторая «Столичная. – Две, – подтвердила она и добавила для ясности:
– Третьей не было.
– Добро, – сказал мичман, – передам харчишки. Сами выйдете? Провожать не надо?
Женщины покинули территорию карательного заведения самостоятельно.
