Иван Алексеев - Повести Ильи Ильича. Часть первая
Второй раз Иван Антонович увидел почти все, что хотел. Стоявшая под душем худощавая девушка опустила руки и не шевелилась, предоставив струйкам воды свободно собираться по мраморно белой груди в область солнечного сплетения с двумя родинками, капать с ее приподнятых сосков на выделяющиеся ребра и стекать по светло-коричневому загорелому животу к пупку, переходя границу загара. То, что он видел, казалось по-детски некрасивым в сравнении с точеными женскими фигурками и круглыми формами, но очень трогательным и притягивало к себе. Иван Антонович не удержался, нагнулся к дырочке и увидел, как вода стекает по гладкой белой коже с курчавыми рыжими волосами, которые постепенно густеют и закрывают от нескромного взгляда самый низ живота. Глаза посмотрели наверх, он увидел лицо и, узнав чубчик соседки Аллы, подумал о странном отличии цвета волос на ее голове и животе. Вдруг стало горячо и стыдно за то, что он подсмотрел, и он отпрянул, чтобы не встретиться с девушкой взглядом. Он мог поклясться, что она его не заметила, и бояться было нечего. Но так же верно его беспокоило чувство, что кто-то его все равно видел и упрекает, как неразумного ребенка. Он закрыл краны, наскоро вытерся, быстро оделся подрагивающими пальцами и потихоньку ушел.
Подглядывание в душевых с тех пор перестало занимать Ивана Антоновича, – наверное, еще и потому, что в тот же вечер он сошелся на танцах с малышкой Надей, закрутившей его в водоворот событий, представлявшихся ему тогда важными.
Танцевать они ходили в соседний лагерь, переходя речку. Партнерши, которых выбирал Иван Антонович, держали его на расстоянии, не позволяя слишком близко прижиматься, как хотело его тело, и как делали некоторые другие пары. Он чувствовал выставляемую невидимую границу и не знал, как ее преодолеть. Он видел, как другие что-то нашептывают на уши своим избранницам, но не знал, о чем можно разговаривать с девушками. Когда он пригласил Надю, эта граница сразу пропала. Девушка прижималась к нему, как он хотел. На ней были синие джинсы с фирменной меткой и, в тон им, клетчатая рубашка навыпуск. Он поглаживал руками по ее гибкой спине, ощупывая пальцами бретельки и замочек бюстгальтера, и касался телом ее груди. Они танцевали так близко, что через рубашку он ощущал теплоту ее кожи, и легкое чувство влюбленности кружило ему голову.
В свой лагерь они возвращались вместе. Иван Антонович повел Надю прямо через разделившуюся ручейками речку, перепрыгивая их по белеющим в темноте камням. Он помогал ей спрыгивать с больших валунов, прижимая к себе и целуя в губы. Надя не сопротивлялась, подсмеиваясь глубоким гортанным звуком, и отвечала крепкими поцелуями.
Потом они сидели на женской половине веранды их домика в компании девчонок, которые ждали весельчака Гошу с другом, в круге падающего из комнаты света, разгоняющего темноту. Сидячих мест не хватало, и Надя очень естественно оказалась на коленках у Ивана Антоновича. Лариса оценивающе осматривала Ивана Антоновича и пикировалась с Надей. В висках Ивана Антоновича стучало, и он плохо понимал их слова. По лагерю объявили отбой. Гоша не пришел, и разочарованные девчонки решили послушаться прошедшего снизу домика воспитателя-баскетболиста, предложившего расходиться по комнатам.
Иван Антонович не хотел отпускать Надю, и она сказала соседкам, что они еще посидят. Лариса велела сидеть тихо и не мешать спать. Надя отвела Ивана Антоновича с табуреткой к перилам веранды, где они устроились в мертвой для посторонних глаз зоне, напротив промежутка стены между окнами. В комнате Аллы свет выключили еще до отбоя, а скоро он потух и в Надиной комнате, и они остались вдвоем с ней в густеющей темноте теплой южной ночи, кружащей им головы чувственной влажностью морского воздуха, приглушенным гулом волн и монотонным стрекотом кузнечиков или цикад.
– Корчит из себя опытную, – шепотом жаловалась Надя на Ларису, переводя дух между поцелуями. – Больше выделывается. На нее из-за купальника только и смотрят. Придумала себе образ грешницы. Даже противно.
Иван Антонович не хотел слушать про их разборки; он наслаждался Надиной близостью, все больше распаляясь страстью желаний. С ним наяву происходило то, о чем грезилось во снах. Надя покорно сидела у него на коленях, а его руки уже давно были под ее рубашкой, трогали грудь, одетую в бюстгальтер, гладили плоский живот и останавливались перед джинсами. Поцелуи становились длительнее и изысканнее, а Надины губы – жестче и требовательнее, они учили его целоваться и вели за собой в сладкую бездну. Потом он почувствовал кончик язычка, который то проникал в его губы, то шаловливо ускользал от них, а потом и весь ее маленький острый язык, который глубоко и по-хозяйски стал орудовать во рту. Сначала это не очень понравилось Ивану Антоновичу, но, поддавшись ей, он тоже стал запускать свой язык в Надин рот, и неприятное ощущение прошло, сменившись страстью.
Скоро первые острые ощущения глубоких поцелуев сгладились, и Иван Антонович начал искать новые. Он расстегнул верхние пуговки Надиной рубашки и через полупрозрачную сеточку верхней части лифчика целовал ее груди, чувствуя, как поднимаются на них пупырышки сосков, а потом подлез под низ рубашки и поцеловал голый живот девушки выше пупка.
– Почему ты меня выбрала? – спросил Иван Антонович.
– Потому что подошел и пригласил, – ответила Надя, поглаживая его вихры. – Если бы подошел раньше, я бы выбрала раньше.
– Я тебе нравлюсь?
– Да, – шепнула Надя,
– Ты мне тоже, – посчитал своим долгом признаться Иван Антонович.
– Ты знаешь, я так счастлив, – продолжал он, хотя не знал этого наверное. – У меня еще не было девушки.
– Я знаю, – довольным горловым смехом пощекотала его в ухо Надя.
– А у тебя был кто-то? – он понял, какая мысль его беспокоила.
– Был, – сказала Надя.
– Я тебе не верю, – сказал Иван Антонович, потому что это ломало образ юной прелестницы, который он хотел любить, хотя и подтверждало его догадки.
Девушка ответила благодарным поцелуем, который затянулся и снова стал повышать градус сладострастия.
– Можно расстегнуть? – попросил Антон Иванович, путаясь не слушающими пальцами в крючках лифчика.
– Подожди, – Надя сняла рубашку, расстегнула крючки и сбросила бюстгальтер. Потом накинула рубашку, застегнув ее на одну верхнюю пуговицу, и стала целовать Ивана Антоновича, дразнясь языком.
Он еле оторвался от ее губ и левой рукой полез под рубашку к грудям, сначала поглаживая их пальцами, а потом осторожно целуя слегка припухшими губами и трогая языком соски. Надя держала и не отпускала его правую руку, иногда сжимая ее с такой силой, которую трудно было ожидать.
Иван Антонович наслаждался. Ему казалось, что при этом он должен что-то говорить, хотя не знал, что. Поэтому он нашептывал, что сходит с ума от счастья. Отрываясь на миг от волнующейся Надиной груди, он замечал мелькающую на ее лице тень озабоченности и, волнуясь ее волнением, шептал в уши ласковые слова и целовал, дожидаясь больных сжиманий руки. Наконец, исступлённость достигла в нем высших пределов, и с ним произошло то, что всегда происходило, когда он возбуждал себя руками.
– Если хочешь, можем пойти ко мне, – сказала решившаяся Надя, не заметив произошедшей с ним перемены.
– А как же соседки? – удивился Иван Антонович, не представляя, как они будут в комнате, полной девушек.
– Они давно должны спать, – сказала она решительно.
– А если не спят? Или проснутся?
– Пускай. Если хочешь, пойдем.
– Неудобно. Я не могу, – желания Ивана Антоновича сменились усталостью. Он передернулся, почувствовав ночную прохладу.
– Тогда пойдем спать? – ласково обняла его Надя, полагая причиной отказа заботу о ее спокойствии.
Прощаясь, они поцеловались стоя. Поцелуй опять затянулся; Надя шалила язычком и жала его руки. Оторвавшись от него, она подняла лифчик и ускользнула в свою комнату, а Иван Антонович осторожно перелез по перилам на свою половину веранды. В его голове все путалось, и он мгновенно уснул, как провалился.
Следующие дни Иван Антонович проводил вместе с Надей. Они встречались у двери ее комнаты после утренних процедур, зарядки и завтрака, и прощались там же перед отбоем. Их близость окружающие принимали, как должное. Через день даже Лариса перестала обращать внимание на состояние влюбленности, в котором они находились.
Надя нашла в Иване Антоновиче доверчивого слушателя и как могла откровенно рассказывала ему о некоторых своих проблемах, как будто хотела избавиться от них таким образом. Ее рассказы расстраивали, превратив невинную в его глазах девочку в женщину, у которой уже было несколько мужчин. Его чувства коробило и проскальзывающее в ее интонациях отношение к нему, как к мальчику. Узнав, что она женщина, он стал придумывать разные возможности, чтобы овладеть ею.
Гуляя по лагерю, они много целовались, и Надя страстно жала ему руки, как ночью на веранде, но совершить задуманное здесь, где столько подглядывающих глаз, казалось Ивану Антоновичу невозможным, и он подговаривал Надю на прогулки по окрестностям, где их никто не увидит.
