Александр Лапин - Вихри перемен
– Андрюша! Поехали домой! Назад поехали. Домой, а?
И она, и сын одинаково смотрят на него с надеждой.
Честно говоря, он страшно растерялся. Сначала захотел закричать на жену: «Замолчи! Куда домой? Нету у нас дома! Ничего там больше нет! А квартиру? А работу где искать?»
Но сдержался. В чем она виновата? Разве могли они такое себе представить, что великая держава развалится на куски! И как «Титаник» уйдет в небытие.
Целая империя уплывает из-под ног…
* * *Утром он побежал в переселенческий офис. Звонить в министерство иностранных дел.
Долго никто не отвечает. Видимо, еще слишком рано. Наконец далекий голос ответил. Алма-Ата или Алма-Аты, теперь уж и не поймешь, как называть, отвечает:
– Теперь все будет по-другому. Слышали? СССР больше нет. Мы самостоятельное государство. Независимое государство. Ждите…
И гудки, гудки, гудки…
Он лихорадочно набирает теперь уже московский номер. Тамошних бюрократов. Говорит. Мол, так и так. Я вот приехал в Германию. А у вас такое происходит. Как быть дальше?
А оттуда так заносчиво:
– Не беспокойтесь, товарыщ! Все будет нормально! Переждите пару месяцев. Все вернется на круги своя.
Красота, да и только!
После звонков в Алма-Ату и Москву он позвонил еще и в немецкое министерство иностранных дел:
– Что нам делать?
Из Бонна ответили просто:
– Теперь вы наши. Счастливого вам Рождества и Нового года!
* * *Через два дня, прозвонив всех, кого только он мог достать в эти дни, Андрей понял на собственной шкуре простую истину: «спасение утопающих дело рук самих утопающих».
Знакомый, «настоящий» местный немец, некто по фамилии Вебер, дал бесплатный дельный совет. А потом и соответствующую рекомендацию, где надо: «Ты хоть и русский немец, а язык знаешь по-настоящему. Так что иди, мил человек, поработай в вечерней школе. Тут полно эмигрантов, которые по-немецки “ни бе, ни ме, ни кукареку”. Сможешь преподавать у этих албанцев, поляков, румын, русских, ниггеров, то есть, прошу прощения, у выходцев из Африки, заработаешь марки. А с ними и станешь настоящим немцем».
Короче, мир не без добрых людей. Так в системе дополнительного образования Андрей Франк начал свою новую жизнь на родине предков.
Часть III Старатели третьей волны
I
Пустынен Синай. Золотой диск солнца едва наполовину поднялся над угрюмыми, серыми скалами. Моисей стоит на самой высокой из них.
И Бог заповедует ему: «Не убивайте, не прелюбодействуйте, не возжелайте ни жены ближнего, ни осла его…»
Солнце уже высоко. Окрыленный Моисей спускается в долину, отягощенный каменными скрижалями с драгоценным духовным грузом.
И что же он видит у себя в лагере? Маловерный народ Израилев собрал золото. Отлил из серег, колец, цепей и других украшений тельца. Установил его на постаменте. Поклоняется ему. Приносит жертвы и подношения.
Золотой телец стал его богом.
В гневе Моисей бросает наземь драгоценные каменные скрижали. И достает меч…
II
Теперь он настоящий москвич. Ничего, что район, где он поселился с семьей, находится далеко за Кольцевой автодорогой. Прописка-то все равно столичная.
Новокосино. Действительно, новенький, с иголочки спальный микрорайон, составленный из огромных многоэтажных панельных бело-голубых кубиков-домов.
Из таких же кубиков сложены: детский сад, школа, поликлиника, райотдел милиции. Все это вынесено в поля. Так что из окошек двенадцатого этажа Дубравину видны заснеженные подмосковные луга, перелески и даже еще почему-то не снесенные маленькие деревеньки. Одно слово – идиллия. Сельская пастораль в духе девятнадцатого века. Во всяком случае, есть, где погулять с детьми.
Одно плохо. На работу ему приходится ездить на перекладных. Сначала автобусом с пересадкой до метро. А от Савеловской чесать пешочком. Времени уходит уйма. Но и тут наметился прогресс. Владимир Протасов – коммерческий директор – взялся подвозить Александра. По пути.
Сегодня Дубравин, как обычно, спустился на лифте в подъезд. И очень удачно попал на конечную остановку автобуса. Там как раз подошел шестьсот шестьдесят шестой «Икарус». И ему удалось сесть. Теперь надо проехать с десяток остановок.
Но, несмотря на такое удачное начало утренней дороги, настроение у заведующего отделом кислое. Дело в том, что за завтраком жена долго смотрела, как он, оголодавший в Москве на столовских харчах, мажет масло на хлеб. А потом возьми и брякни:
– Саш! Ты бы так толсто масло не мазал! Мы теперь бедные!
Эк его тогда заело. Смутился он весь. Покраснел. Что-то буркнул в ответ. Одно слово. Попала она. Женщины, они ведь без иллюзий оценивают ситуацию. Не то что мужики.
Какая-то правда в этом есть. Семью он перевозил так, словно запрыгивал в последний вагон уходящего поезда. Свою роскошную по советским понятиям собкоровскую квартиру возле новой площади, где цветут летом алые розы, бьют фонтаны, журчат арыки, обменял на трешку в сером панельном доме за Кольцевой автодорогой. Да еще и доплатил за нее всеми имевшимися сбережениями.
«Но ноги-то унесли, – утешает он себя, – кости-то целы. А мясо нарастет!»
Вот как раз про мясо-то она и говорила. Особо не на что им было разгуляться. Его зарплата в молодежной газете невелика. Гонорары мизерные. Их уже трое. Намечается четвертый.
При таком раскладе Татьяна вряд ли найдет себе работу по специальности. Конечно, помогают натуральным продуктом с огорода подмосковные родственники. Но ничто не вечно под луною.
С такими невеселыми мыслями господин Дубравин (как-никак новые веяния, все господами становятся) ждет на остановке своего благодетеля. И не зря. Утренний февральский мороз еще не успевает добраться через подштанники до костей, а он уже сидит в салоне видавшего виды маленького БМВ.
Протасов все такой же едкий, угловатый, колючий мужик сегодня настроен на редкость благодушно. Его костистое, в квадратных очках лицо не ходит желваками, а в скрипучем голосе в общем-то слышны человеческие сочуствующие нотки.
Ехать до центра далеко. Поэтому приходится разговаривать. О том о сем. Дубравин рассказывает про свои дела. Про собкоров. Что за люди. Какие у них есть таланты. Проблемы. Кто пьет. Кто пашет.
– Вот она! – вспоминая Людмилу Прокофьеву, говорит Дубравин. – Натуральная Лиса Патрикеевна. Ну так исхитрится, вотрется в доверие, что любая ее заметка идет на ура!
– Да, Людка, она такая. Умеет себя продать. Она нам в прошлом году помогала. Ну, когда привозили иностранцев. Ее в городе все знают. Билеты в оперу достала. Гостиницу самую лучшую выбила.
Дубравин тоже помнит прошлую эпопею. Дело в том, что свобода приходит нагая. И чтобы как-то улучшить финансовое состояние трудящихся-журналистов, в молодежной газете организовали некий кооператив, назвав его мудрено и одновременно современно – центр социально-экономических инициатив. И центр этот чем только не занимался. Когда Дубравин был еще собственным корреспондентом, то тоже помогал этому самому кооперативу в его работе.
Первая их идея заключалась вот в чем. Как только упал «железный занавес», в страну ринулись иностранные корреспонденты. Ну а так как для них Союз был «терра инкогнита» – неведомая земля, то они абсолютно не знали языка, наших порядков, нашего быта, наших людей. Кто-то должен был устраивать их в гостиницы, знакомить с нужными человечками, покупать билеты, короче, сопровождать и обеспечивать их выживание в суровых реалиях позднего дефицитного советского времени.
Японцы ехали с Дальнего Востока до Москвы. И Дубравину тоже довелось поучаствовать в их «анабасисе».
Прибывшие в столицу Казахстана самураи впечатлили его своими огромными объективами фотоаппаратов и не менее огромными чемоданами, полными разного скарба, необходимого для выживания во враждебной среде.
С его помощью их «Симбуны» и «Асахи» получили нужные репортажи, а собкору Дубравину за такую выдающуюся деятельность центр инициатив отстегнул аж двести полноценных американских рублей, именуемых в просторечии «баксами», «капустой» или «зеленью». Деньги по тем нищим временам вполне серьезные и очень даже востребованные в разного рода закрытых магазинах типа «Березка».
Этот самый кооперативный поход «за зипунами» возглавлял как раз Володя Протасов. Судьба его была, с одной стороны, типична, а с другой – поучительна.
Был он родом из бедной офицерской семьи, которая кочевала вслед за отцом-воякой по просторам нашей великой страны. Может быть, это и подвигло молодого Володю поступить на учебу во Владивостоке. А потом уехать описывать трудовые подвиги строителей Байкало-Амурской магистрали. Во всяком случае, он любил эти края. И даже теперь, осев в столице, продолжал грезить сплавами по северным и дальневосточным рекам.
Приземлившись на шестом этаже, он тут же стал подтягивать к себе друзей-приятелей из отдаленных провинций империи. Так что сейчас эта группа, называющая себя «забайкальской корневой системой», была очень даже внушительной и дееспособной. Протасов не ладил со столичными снобами, набранными в редакцию по протекции. А вот с такими провинциалами, как Дубравин, сходился, несмотря на свой вспыльчивый и неуравновешенный нрав, достаточно просто. Но так же просто он и расставался с людьми. И никто не мог точно знать, что он выкинет завтра.
