Ариадна Борисова - Бел-горюч камень
Проснулась Изочка под утро – спине стало липко и холодно. Поняла, что описалась, вот тебе и зеленый ручей… Снова немножко поплакала, теперь уже потому, что лежать на мокром стало нестерпимо, а будить Марию стыдно, но надо. После чудесного сна окружающее впервые показалось пасмурным и враждебным.
Мария не стала ругать, сполоснула простыню и только собралась на работу, как в дверь постучал дядя Паша. Топчась на пороге, высунул из-за спины маленький сверток:
– Я тут, э-э-э, игрушку принес, куколку…
Он еще не договорил, а Мария почему-то испугалась:
– Что?!
– Да вы не бойтесь, – заторопился дядя Паша, – она ж из бересты!
Куклу славный дядька связал из закруток березовой коры, только не с белой, а со светло-охристой внутренней стороны. Втиснул в плетеное берестяное туловище круглую голову с жесткой косицей из конских волос, толстыми стежками стянул к тельцу смешно торчащие ручки с деревянными ладошками и ножки с искусно вырезанными ступнями. Во все стороны распыжился красный в белую крапинку сарафан, в косице – алая лента, на щеках румянец…
Кукла улыбнулась нарисованным ртом, веселыми бусинками-глазками, и кулачок Изочкиного сердца откликнулся восторженным стуком.
– Спасибо, – смущенно поблагодарила Мария. Подтолкнула дочку к игрушке: – Вот и подружка тебе, чтоб не скучала.
Изочка прижала куклу к груди и назвала сказочным именем Аленушка. Имя ласкало слух мягким звуком «эль»: ль-юб-ль-ю, Ль-ена, Ль-енин, Изо-ль-да. В зажмуренных глазах Изочки раскрутился хоровод сарафанных девушек в березовой роще. Открыла глаза – кукла улыбнулась еще ласковее. Живая, рожденная не в бездушном фабричном потоке среди множества двойников, а в теплых руках доброго человека. Другой такой не было на свете.
Аленушке пришлись впору ажурные стол и стульчики, смастеренные папой Хаимом из жестяных банок. Изочка играла весь день и не заскучала ни разу.
Мария вспомнила вечером, рассматиривая дяди-Пашин подарок:
– Майис рассказывала, что в прежние времена при рождении ребенка якуты скручивали куклу из бересты. Она называлась «ого-кут» – детская душа человека. Когда в свой срок приходила к человеку смерть, куклу сжигали, чтобы человеческая душа, уходя в небо, очистилась.
– Что такое душа, Мариечка?
– То, что у человека внутри.
– В кишках?
– Душа в сердце, маленькая ты надоеда и приставала.
– Она с глазами и ногами, сторож говорил… Мариечка, а папу похоронили?
– Похоронили, – рассеянно кивнула Мария, отходя к этажерке.
– Ой, как хорошо, – с облегчением вздохнула Изочка. – А то я думала, что если его не похоронили и оставили тело наружу, папина душа плачет в какой-нибудь старой юрте, и смерть не берет его к себе.
– О чем ты говоришь? – обернулась в удивлении Мария. – Где ты наслушалась этих глупостей? Мы же с тобой каждый год ходили на кладбище за «кирпичкой». Ты забыла могилу папы?
Изочка и впрямь много чего забыла. Год – это же много.
– Мариечка, что такое смерть?
– Это когда человек не живет на земле.
– Где же он живет?
– На том свете.
– В Вальхалле?
– При чем тут Вальхалла? В твоей голове все перепуталось!
– А что этот человек в Валь… там делает?
– Ничего не делает, – рассердилась Мария. – Что за ребенок неугомонный!
И тут Изочку озарило:
– Папа тоже на том свете?
Мария не ответила.
Изочка замерла: раз папа Хаим далеко, почему бы папой ей не согласиться стать дяде Паше? Папу она воочию не видела и не знает, какой он, а сосед умеет мастерить настоящих кукол и лесных человечков…
Мария достала из ящичка этажерки документы, нашла фотографию отца. Изочка сто раз ее видела. На удивленном папином лице блестели большие глаза, а близкие к переносью брови поднимались вверх, будто фотограф показал что-то диковинное и в этот миг сделал снимок. Мария сказала, что папа Хаим очень-очень любил Изочку, но однажды ушел.
Изочка не спросила, куда ушел. Она была спокойна за папу. Знала теперь, что он на том свете, и неважно, Вальхаллой или по-другому называется туманная лесная страна. Главное – папа живет среди яблок и серебристых теней, ему нескучно и есть что кушать. Папиной дочке теперь тоже не скучно – у нее есть Аленушка…
Глава 4
Взрослые полны загадок
Говорят, тем, кто хорошо учится в школе, на большой перемене бесплатно дают творожные шаньги. Через каких-то полгода Изочка пойдет в первый класс. В городе она прочитывала вслух все, что встречалось на пути: «Продовольственный магазин № 4», «Кинотеатр Центральный», «Слава Сталину – лучшему другу физкультурников!», «Сталин – это Ленин сегодня!» и еще что-то о товарище Сталине, всего не упомнишь.
«Болтун – находка для шпиона!» – вот что, оказывается, написано на плакате с тыкающим пальцем дядькой на двери кухни. Когда в коридоре никого не было, Изочка, не глядя на плакат, содрала его, скомкала и быстро-быстро сунула в горящую печь.
Изочка любила всехную кухню, а Болтун портил всякую радость. Думала, что он потом приснится, но нет, не приснился. Никто даже не заметил, как злой дядька исчез, и радость от приготовления еды и кухонных разговоров больше не омрачалась ничем.
В воскресенье Мария варила в кухне суп из сухих грибов. Тетя Матрена рядом стряпала картофельные блины. Изочка крутилась тут же, надеясь на неудачный блинчик. Тетя Матрена молчала-молчала и вдруг призналась, что ее вызывали в какой-то отдел и велели следить за соседями.
«Выследила! Знает про Болтуна!» – запаниковала Изочка, хотела сбежать и не успела.
– Ну и как успехи? – спросила Мария спокойно. – Много нового о нас узнали?
Тетя Матрена скроила обиженную мину:
– Что я – предатель какой? Пришла и сразу Наталье открылась. Теперь, вот, тебе. Не донесешь же на меня, что я про то рассказала?
– За Натальей Фридриховной тоже слежка? – удивилась Мария.
Тетя Матрена плотно прикрыла дверь.
– Наталья – тюремщица! Три года сидела, пока муж воевал. Не знала?
Изочка принялась складывать щепки перед печкой.
…Наталья Фридриховна жила с мужем Семеном Николаевичем в комнате напротив, была очень строгая и работала кем-то посменно в рыбном тресте. Изочка ее побаивалась. Однажды в мороз Мария попросила соседку присмотреть за Изочкой, опасаясь, что та сбежит на улицу и заболеет. В комнате Натальи Фридриховны пахло газетной бумагой – Семен Николаевич служит в типографии, где печатают газеты. Наталья Фридриховна сварила пшенную кашу, и он пришел в обед. Изочка старалась есть аккуратно и не шмыгать носом, собирала кашу ложкой по краям тарелки и медленно подвигалась к середке, чтобы не обжечься, как учила Мария.
«Сядь прямо, не сутулься, – сказала Наталья Фридриховна, – и не клади локти на стол». Изочка поспешно убрала локти, а скоро опять забыла. Тогда Наталья Фридриховна достала с полки две книги и сунула их Изочке под мышки: «Держи крепко и ешь».
Каша была вкусная, с маслом, но есть расхотелось. Изочка хорошо усвоила урок. Поздоровалась на другой день с Натальей Фридриховной, трепеща от ее сурового взгляда, и тотчас выпрямилась, словно сзади за ворот плеснули холодной воды. Соседка сдержанно усмехнулась: «Запомнила? Молодец».
…Изочка снова прислушалась к разговору. Тетя Матрена шептала с оглядкой, хотя в двери не брезжило ни щелочки и никого в кухне не было, кроме Марии, Изочки и куклы Аленушки. Ну, если не считать дяди-Пашиных деревянных человечков на подоконнике.
– Ван Ваныч сковородку-то, значит, поставил со своей яичницей на газетку, а на ей – портрет! Он и не заметил. Дно у сковороды, ясно море, в саже да жирное… Тут Скворыхин возьми и зайди.
…Этот худой и сутулый, как буква «г», дяденька Скворыхин круглый год не снимает облезлого треуха и живет возле общежития в землянке за дощатым забором. Забор высокий, сверху над ним виден только дым из печки. Ребята зовут Скворыхина «злая собака», потому что на калитке так и написано крупными черными буквами. Он действительно ужасно злой и ненавидит детей. Все время кричит: «Не подходите к моему дому!» Будто у него настоящий дом, а не крытая дерном и мхом землянка. Днем слышно, как во дворе на проволоке гремит цепь. Это Мухтар туда-сюда бегает, огромная, совсем не злая собака. Ребята говорят, что Скворыхин плохо ее кормит, деревянное корытце возле конуры всегда пустое. Когда он, заперев калитку, уходит на работу, кто-нибудь из мальчиков перелезает через забор и приносит Мухтару поесть…
– Надо же, я думала, этот Скворыхин ни с кем не общается, – приглушенно сказала Мария.
– А он и не общается, не здоровается даже, тока вот к Ван Ванычу шастал, – кивнула тетя Матрена. – Вроде они сызмальства знакомы. То, бывало, за спичками к ему притащится, то за солью. И ведь все равно не здоровался, зараза такая. «Дай-ка, – грит, – спичек», – и все. Ни тебе пожалуйста, ни спасиба. А тут увидал сковороду-то копченую на газете с портретом да как зазыркал, как завозил буркалами! Ван Ваныч ко мне пришел, рассказал об том, смурной весь. Будто чуял…
