Ната Хаммер - Школа. Точка. Ру
Поел? Ну всё, спать пошли. А то завтра опять ни свет, ни заря…
Саша и Маша
– Маш, ты спишь?
– Нет.
– И я не сплю.
– Спи. Я тебе мешаю?
– Маш, ну что ты сразу так остро реагируешь?
– Я просто задала вопрос: мешаю я тебе или нет.
– Нет, конечно.
– Ну, тогда спи.
– Маш, так дальше продолжаться не может.
– Что не может продолжаться?
– Тебе нужно сменить обстановку, расслабиться, отвлечься.
– Отвлечься от чего?
– От всего. Как-то перезарядиться, начать новый цикл.
– Как? У тебя есть варианты?
– Есть. В Индии есть замечательное место. Кашин свою жену отправлял. На месяц. Встречал обратно – не узнал. Стоит в аэропорту в зоне выхода с букетом – вдруг девица какая-то ему на шею бросается и букет из рук вырывает. Он аж отшатнулся. Испугался – сейчас жена выйдет, а на нём девица висит. А она ему: «Мишик, я так соскучилась!». Вот когда он услышал, что его Мишиком назвали, понял, что это его жена, потому что только она его так зовет. Представляешь?
– Нет. Сказка какая-то.
– А если я тебе с ней встречу организую? Чтобы ты убедилась, что не сказка?
– Зачем? Я на месяц всё равно не могу ехать. Как ты тут будешь с девчонками справляться?
– Я им бабушку вызову.
– Какую?
– Свекровь твою.
– Угу, потом тебя придется на реабилитацию отправлять.
– А у меня две командировки на ближайший месяц. Не успеет печень изгрызть.
– А девчонок тебе не жалко?
– А им полезно. Чтобы поняли, как им повезло с родителями.
– Я буду волноваться.
– Маш, им – почти шестнадцать. Немного борьбы с трудностями им не повредит.
– Ну, я не знаю…
– А я убеждён, что тебе нужно отдохнуть. А то ходишь, как тень отца Гамлета, собственных детей пугаешь.
– А ты у моей свекрови согласия спросил?
– Спросил.
– В общем, ты за моей спиной всё обделал.
– Маш, ну не мог же я предлагать тебе непроработанное решение.
– Не удивлюсь, если ты уже и место забронировал, и билеты. Забронировал?
– Маш, место такое популярное, туда лист ожидания на три месяца. Спасибо, Кашин помог ускорить процесс.
– И когда же я вылетаю?
– Через недельку. Поздравишь меня с двадцать третьим февраля и – «Прощай, хмурая Москва!». Я тебе завидую.
– А у тебя куда командировки?
– В Сибирь и на Дальний Восток.
– Опять яйца морозить?
– А куда денешься?
– Я уже чувствую угрызения совести. Ты в Сибирь, девчонки со свекровью, а я – расслабляться.
– Не грызи себя, Маш. От тебя и так одни кости остались.
– Я не виновата.
– Маш, никто не виноват. Так обстоятельства сложились. Но мы их победим, правда?
– А то. Поеду в Индию, а через месяц вернусь красавишной с картинок Кама-Сутры: грудь колесом, бедра двумя колесами, а талия как у осы. А потом позовешь Кашина и ещё кого-нибудь, бывшего своего начальника, например, будем практиковать великое индийское искусство.
– Э, Маша, полегче. Ты ещё и до Индии не доехала, а тебя уже заносит.
– Так, может, и не ездить? Во избежанье зла? А если серьёзно, трудно мне Таньку без присмотра оставить. Нахватает двоек…
– Ну, за это ты теперь можешь не беспокоиться. Я сегодня стал в Танькиной школе героем дня, и в ближайшее время ни у одной училки рука против Таньки не поднимется.
– То есть?
– Помог педколлективу трудную ситуацию, грозившую перейти в публичный скандал, разрулить. Надо сказать, тетки были под впечатлением. Так что шлейф моей славы поддержит Таньку, пока ты будешь в Индии.
– Что за ситуация? Танька мне ничего не говорила.
– А она и не знает. Это уже после уроков произошло. Один папаша из числа трудных родителей, профессиональный протестант, за которым шлейф репортеров таскается в надежде, что тот что-нибудь да отчебучит, ворвался в школу, сбил охранника, требовал от директрисы устроить разборку в классе сына, охранник вызвал милицию, папашу повязали и в автозак. А репортеры тут как тут, налетели, как вороны на падаль. А тетки струхнули, не знали, как себя вести с прессой. Я приехала, всех построил, всё прошло как по нотам, директриса звонила, рассыпалась в благодарностях.
– Значит, ты сделал пару пассов и спас их коллективное лицо?
– Выходит, что спас.
– И теперь наша Танька – не просто Танька, а дочь спасителя?
– Ага.
– Ну, тогда мне можно ехать. Скайп, надеюсь, там есть?
– Нет, Маш. Там не разрешают пользоваться Интернетом и телефонами. Чтобы человек мог полностью отключиться.
– А если что у вас случится?!
– Я позвоню на ресепшн, тебе передадут. Но у нас ничего такого не случится.
– Постой, а как же мои переводы? У меня же срок сдачи текстов через две недели.
– У тебя есть ещё неделя. Сконцентрируйся. Мы с девчонками постараемся не отвлекать тебя.
– То есть у меня совсем не осталось причин, чтобы остаться дома?
– Совсем, Маш. Езжай и ни о чём не беспокойся.
– Можно, я всё-таки до утра подумаю?
– Подумай. Но по ночам лучше всё-таки спать.
– А если не засыпается?
– Иди займись переводами. Не останется поводов остаться.
Из дневника Тани Шишкиной
8 марта
Сегодня мамин праздник. А мамы нет. Она в Индии, реабилитируется. И даже невозможно позвонить и поздравить её. Там, в Индии, её отрезали от цивилизации. Папа говорит, что так она быстрее придёт в себя. Я сомневаюсь. Как она может быстрее прийти в себя, когда у неё отняли всё, к чему она привыкла?
Папы дома тоже нет. Папа в командировке. Он должен был уехать завтра утром, но уехал вчера вечером после скандала с бабушкой Женей. С нашей бабушкой, своей мамой. Начало скандала мы с Ленкой не слышали, сидели в наушниках в нашей комнате. Но потом голоса с кухни стали такими громкими, что мы как по команде сняли наушники – думали, что нас зовут чаю попить и уже орут, потому что мы их не слышим. Но это папа вопил на бабушку. Я никогда не слышал, чтобы папа так вопил. Даже когда однажды я наступила ему на уже сломанный мизинец. Я поставила сериал на паузу и стала прислушиваться. Папа кричал: «Мама, ты меня достала! Достала! Всего за две недели! Теперь я понимаю, почему мой отец сбежал от тебя на Крайний Север и там на всю жизнь остался! Лучше прожить меньше, но вдали от твоей бормашины. Удивляюсь, как я не стал невротиком с такой матерью!» А бабушка в ответ: «Со мной не стал. Я не помню, чтобы ты так орал, когда жил со мной. А вот твоя Маша довела таки тебя до неврастении. От чего она там лечится? С чего вдруг у неё депрессия? Шуба – не шуба, машина – не машина, муж – золото, дети, опять же нормальные… правда, неизвестно – от кого». А папа: «Не трогай Машу!» А бабушка: «А что она у тебя – недотрога? Она, пока ты в армии после университета служил, думаешь, в монашках ходила?» – «Мама!» – «Что – мама? Я уже сорок лет тебе мама. И я тебе давно советую сделать девчонкам генетическую экспертизу! Они родились через восемь месяцев после того, как ты из армии вернулся!» – «Мама, они родились недоношенные! Это же двойня!» А бабушка: «У них общий вес был пять килограммов! Ничего себе недоношенные!» Тут папа зарычал. Я испугалась, думала: «Всё! Задушит!» и бросилась на кухню. Но бабушка на кухне была уже одна, пила мятный чай, а папа рычал в спальне, раздирая чемодан на половинки.
Я метнулась к Ленке за подмогой. У Ленки нервы железные. Она пару фраз из перепалки послушала и снова наушники надела. Поэтому я схватила Ленку за руку и потянула в сторону спальни. Ленкин строгий вид успокаивает всех в нашей семье. Ленка стала упираться, потому что я отрывала её от самого захватывающего эпизода «Теории большого взрыва». Пока я её убедила, папа с чемоданом был уже в коридоре. «Девчонки! – крикнул он. – Вот вам по десятке на карман, подарки под кроватью, я в командировку, буду через неделю». И хлопнул дверью. На стук двери из кухни выскочила бабушка. «Ты куда это?» – крикнула она, но папу уже сдуло. Мы с Ленкой побежали в спальню выуживать из под кровати свои подарки. Это были новенькие айфоны. Мы запрыгали как сумасшедшие и закричали «йес!». Третий подарок, видимо, предназначался бабушке: на коробке было написано: «Классика советского жанра».
Мы попёрли подарок на кухню. Но бабушка даже не взглянула на коробку. В одной руке она держала свой пенсионерский телефон с большими кнопками, а в другой – записную книжку. Она до сих пор не понимает, что в телефоне тоже есть записная книжка. Увидев нас, она закричала: «Почему ваша мать не отвечает на звонок?!» Мы ей объяснили, что по условиям лечения мама не может пользоваться телефоном. «Она обалдела! Кукушка! Что, её здесь бы не вылечили? У нас самая лучшая медицина в мире!» – «Ага, – вставила Ленка. – И самое лучшее образование». Но бабушку с курса сбить было невозможно. «Бросила семью! Чем она думает! Приедет к разбитому корыту! Куда мог усвистать ваш отец седьмого марта?» – «В командировку!» – хором сказали мы. «Дурочки! Седьмого марта в командировки не ездят! Седьмого марта ездят только к любовницам! Я так и знала, что с вашей матерью он заведет себе любовницу!» Жесть! Я поймала себя на мысли, что, хотя она мне и бабушка, но я её ненавижу! А Ленка посмотрела на неё, как зоолог на муху, и говорит: «Ну, ты должна торжествовать. Сбылись твои пророчества. Ты же так не любишь нашу маму». – «Причём тут любовь? – зашлась бабушка, даже глаза закатила. – Я вашу мать с её детства знаю и уже привыкла к ней. А что за насекомое выбрал ваш отец теперь? С его-то дурным вкусом на женщин! Какая-нибудь зелёная длинноногая гусеница с силиконовой грудью! Тьфу! Звоните отцу, пусть сейчас же возвращается!» – «Сама звони, – огрызнулась Ленка. – Он из-за тебя сбежал». – «Он не отвечает на мои звонки!» – «Я бы тоже не стала», – припечатала Ленка, взяла меня за руку, затянула в комнату, захлопнула дверь перед бабушкиным носом и закрылась изнутри на ключ. Бабушка начала долбить в дверь, кричать про нашу невоспитанность, которую мы, конечно же, унаследовали от мамы. Мы с Ленкой вставили наушники и врубили звук. Но я была просто в осадке от всего, что я услышала от бабушки, и никак не могла собрать себя в кучу. Закачала любимую музыку на новый айфон и легла спать. Ночью мне снилась зелёная мохнатая гусеница, которая обвилась вокруг папиной шеи, а он гладил её, как пушистый шарф.
