Александр Ломтев - Лента Мёбиуса
И отдышавшись на Той Стороне и думать забыв о деликатесных улитках, ты только под утро решишься с останавливающимся сердцем вновь пересечь Черную Полосу, чтобы вернуться к семье и рассказать, как чудом ушел от Судьбы. Или не рассказывать – не поверят еще, на смех поднимут…
…………………………………………………………….
…А солнце, только что слепившее глаза и плавившееся в топком асфальте, вдруг провалилось за черный Агармыш, где, по уверению древних греков, и находится вход в грозный Аид. И надо включить ближний свет, а чуть позже и дальний. И мир охлопывается до облака света, которое рождают фары, и выплывают из тьмы придорожные кусты, одинокий пешеход, указатель или забытая на привязи полудикая крымская коза.
И вдруг сразу за поворотом семенит поперек серой полосы – домовитый и косолапый – ежик! Тормоз, визг колес по неостывшему асфальту, метнувшийся по кустам свет, и машина замирает перед серым, испуганно скукожившимся колючим колобком.
– Ну, что же ты, мешок с иголками! Брысь с дороги! – и клаксоном: ба-ба-б!
И колобок вдруг вздрогнет, появится черное блестящее рыльце, и ошарашенный ежик, еще ничего не видя и не понимая, посеменит на ближайшую обочину.
А ты едешь дальше, отчего-то довольно ухмыляясь и философски рассуждая о Судьбе: у каждого она своя, у тебя – своя: у ежика своя…
3.Когда человеку суждено умереть? Никто не знает. Нет, знает Аллах. И больше никто. Говорят, человек предчувствует приближение смерти. Бахтияр прислушался: нет, он чувствовал жжение под веками, словно на глазные яблоки насыпали песку, чувствовал тупую боль голода в желудке, слабость во всем теле чувствовал. А смерти – нет, не чувствовал. Между тем, становилось все очевиднее, что смерть дышит ему в лицо.
Бахтияр разлепил веки и снова увидел зайца. В дрожащем мареве жары он неторопливо двигался в редких зарослях саксаула, выискивая, что можно взять своими длинными желтоватыми резцами. Пустынный заяц-толай был тощ и легок, словно столетнее чучело, но Бахтияр знал: этого зайца ему хватило бы на то, чтобы продлить жизнь дней на пять, а то и на полную неделю.
Еще три дня назад он с куском саксаулового обломка в руках пытался догнать зайца, отрезать его от широкой части острова, загнать его на узкую косу, а сейчас лишь равнодушно отвернулся. В десяти метрах от него пасся заяц или в двадцати километрах – не имело значения, заяц был недосягаем.
Бахтияр заставил себя сесть. Посмотрел вокруг. Пусто. Не считая его самого, зайца и больших пеликанов на отмели у дальнего конца острова – ни души. Зная, что ничего не найдет, все же в который раз обшарил все карманы штанов и куртки. Естественно, ничего не нашел. Бутерброд с сыром, который он захватил, уходя на острова, был доеден на третий день. Одна треть в первый день, вторая треть – во второй, и третья – в третий. И потом еще пять дней без еды. Стараясь не обращать внимания на ломоту во всем теле, Бахтияр поднялся и пошел к берегу. Полузанесенная песком моторка по-прежнему торчала на отмели. Большая куча саксаула и высохшего плавника, сложенная им еще в первый день после шторма, все так же чернела на вершине песчаного бугра. Он знал, что там же, под корягой, лежат и завернутые в полиэтилен спички. Бахтияр добрел до лодки, уселся на уже горячий, несмотря на раннее утро, дюралевый нос и застыл.
Он знал, что день будет длинным. Очень длинным. Очень-очень длинным, практически бесконечным. Хорошо еще, что весна, и вода в озере не слишком соленая. Во-первых, ее можно почти без отвращения пить, во-вторых, в самое пекло можно прямо в одежде войти в воду, а потом в мокрой одежде лежать в тени моторки. Правда, в конце концов полоска тени становится такой узкой, что в ней почти невозможно поместиться, но к этому времени все чувства настолько притупляются, что можно пролежать час на одном боку, не заметив.
Сегодня его отчего-то особенно мучил вопрос: откуда на острове взялся заяц? Приплыл? Но насколько хватало глаз, до самого горизонта, не было даже намека на еще один остров, а тем более на основной берег. Может быть, принесло на каком-то обломке дерева? Вряд ли… А может, никакого зайца вовсе и нет? Может быть, это галлюцинация, мираж, игра обезвоженного мозга? Сейчас, может быть. Но зайца он увидел в первый же день, а в тот день он хоть и был крайне измучен штормом, но вполне в своем уме…
Солнце погрузилось в край озера и, словно детский мячик, никак не хотело тонуть. Бахтияр, опираясь на жесткое ребро борта моторки, приподнялся и сел. Из саксауловых зарослей вышел волк. Бахтияр удивился: вот уж волка тут совершенно точно быть не могло. Во-первых, он обошел весь остров и никого, кроме зайца, не встретил, а спрятаться на острове было попросту невозможно. Во-вторых, волк был не пустынный – мелкий и тощий, больше похожий на шакала, а большой северный, с густой белесой шкурой, с «воротником» серебристого меха. И тут Бахтияр понял: это в образе волка пришла за ним смерть. Вот сейчас она на неслышных лапах приблизится к нему, он почует у лица ее горячее дыханье, клыки сомкнутся на беззащитной шее, и…
По берегу бежала жена Бахтияра и кричала на волка, и махала веткой. И волк повернулся, и нехотя потрусил в саксаульник. Бахтияр проводил волка взглядом. А потом повернулся к берегу, но жены уже не было. И Бахтияр, облегченно вздохнув, повалился на песок. В этот же миг утонуло и солнце…
Женщины. Конечно, – это существа низшего порядка. Но разве хоть один мужчина на свете сильнее женщины? Разве может сын быть сильнее матери, родившей его? У Бахтияра в доме семь женщин. Мать, жена и пять младших сестер. Отец погиб в пустыне, когда Бахтияру не было и восьми. Старший мужчина в доме! Что такое старший мужчина в доме? Пять сестер замуж выдать! Бахтияр улыбнулся и почувствовал, что еще жив, потому что резкой болью отдались потрескавшиеся, запекшиеся губы. Сестры как в фильме «Белое солнце пустыни». Зухра, Саида, Лейла… Глупый фильм, наивный… А хороший, добрый…
Шесть женщин в доме. А он еще и женился. Жену он увидел почти девочкой, когда она вместе с другими афганскими беженцами приехала в Куня-Ургенч. Увидел испуганной потерянной девушкой-подрост-ком и сразу понял: это его женщина. И вот теперь она спасла его от волка.
Ночью, когда спала жара, Бахтияр забрался в моторку и накинул на себя кусок брезента. Как ни странно, скоро он будет мерзнуть, в пустыне так: днем пекло, под утро холод. Он смотрел на звездную россыпь, слушал плеск озера и чувствовал, как внутри зреет обида. Хотя обижаться-то вроде бы и не на кого, не на озеро же обижаться. Ему, этому огромному, поблескивающему под звездами пространству безразлично все, даже звезды, что отражаются на его груди, не то что какой-то человечек, скорчившийся в дюралевой скорлупке на одном из бесчисленных островов.
Озеро… Бахтияр помнил те времена, когда на месте этого озера тянулась серая безжизненная впадина, и учительница, привозившая их сюда пацанами в пыльном тряском автобусе «Таджик», говорила: «Это, дети, самая глубокая впадина в Советском Союзе и одно из самых сухих мест на планете…» Бахтияру очень хотелось найти ту – теперь уже, наверное, совсем дряхлую – учительницу и привезти ее сюда, показать, что сделали люди за пару десятков лет с этим закоулком земли на стыке Каракумов и Кызылкумов. Но учительницу не найти, когда исчез Советский Союз, исчезли и многие русские, пропала и учительница. А вместо усохшего Арала плещется теперь вот это невообразимое озеро. Озеро, на котором порой внезапно разыгрываются короткие, но такие свирепые шторма. Озеро, которое скоро его убьет…
Как это странно. Погибнуть на необитаемом острове посреди пустыни. Бахтияр даже засмеялся, но смеяться было очень больно, и он перестал. А все же странно. Раз в неделю из самого сердца пустыни в Бухару уходили рефрижераторы, набитые рыбой, выловленной в озере, разлившемся в некогда самом безжизненном краю. С одним из этих рефрижераторов на исходе путины собирался ехать до Куня-Урген-ча и Бахтияр, да передумал… Дома сейчас думают, что он тянет со своим напарником русским Валерой сети, а если нет, то играет на береговой базе в нарды и пьет огненный чай, а на базе уверены, что Бахтияр уже «командует своим женским батальоном». И еще долго никто его не хватится и не будет искать…
…Бахтияр открыл глаза и не сразу смог вспомнить – где он и зачем он здесь. В общем-то, и глаза открывать было незачем. А зачем? Все то же озеро, все тот же песок, заяц, может быть, по-прежнему скачет где-то в саксаульнике. Даже волк больше не приходит..
И все же что-то ныло в груди и заставляло держать веки открытыми. Предчувствие, что вот-вот появится волк-смерть? Но вместо волка из-за песчаного гребня вдруг показался огромный белый верблюд. Говорят, у верблюда презрительный взгляд. Ерунда – глаза верблюда печальны, словно знает он о мире что-то такое, чего человеку не дано узнать никогда. Верблюду тяжко носить в себе эту тайну и поделиться ею не дано… Большая печальная тайна в глазах верблюда… Белый верблюд – к счастью. Но вот вопрос: гребень был совсем невысоким – Бахтияру по пояс, как же такой огромный верблюд мог поместиться за ним? Бахтияр сел и всмотрелся. Верблюд медленно растаял в знойном мареве, но вместо него где-то у края горизонта показалась черточка моторки и белая полоска пены за ней. Бахтияр сидел и смотрел, как моторка по касательной проходит мимо острова, и вдруг задрожал, спохватился и, поминутно валясь на песок, поковылял к саксауловой куче. Дерево, высушенное пустынным солнцем, вспыхнуло так, что Бахтияру пришлось откатиться подальше от костра.
