Марина Болдова - Крест
– Борис, – ответил он, вытянув руки почти что по швам, боясь выдохнуть застрявший где-то глубоко в груди воздух.
– Пойдемте, выпьем чаю с коньяком, Борис. Вы же, наверное, устали, – Анна улыбнулась и легко тронула его за руку, словно выводя из оцепенения.
Махотин, словно завороженный, шел за ней по бетонной дорожке к дому. Он не видел ничего, кроме прямой спины Анны. Он боялся, что наступит ей на ногу, боялся упасть, потому, что ноги, его собственные конечности, не слушались его. Он не видел усмешку Вишнякова, кажется, он не видел и его самого. Он шел за женщиной, ясно осознавая, что влюбился во второй раз жизни. Сразу, как говорят, с первого взгляда, причиняя себе боль, не в силах уже даже сейчас отказаться от этой сладкой боли. «Она же его жена!» – мелькнула быстрая мысль и тут же потерялась где-то в глубине сознания.
Глава 22
Она не плакала. Не потому, что не было слез. Они стояли комом, не желая принести хоть какое-то облегчение хозяйке. Корить себя не было смысла. Толку от этого никакого. Слова цыганки, некогда сказанные ей, словно огнем жгли. Не уберегла она первенца, Мишеньку. Хотя до сих пор он был для нее живой.
В дверь постучали.
– Проходи, Лукич, – Елена говорила спокойно.
– Доброго тебе вечера, – сказал участковый и осекся: какой уж тут добрый!
– Не нашли?
– Не нашли. Темно уж. Завтра с утра опять пойдем.
– Что про следы крови-то молчишь, Лукич? Мишина она, так?
– Вот бабы – балаболки! Кто донес-то? – Лукич еще добавил про себя пару неласковых слов в адрес болтливых деревенских кумушек.
– Ты скажи! – настойчиво пресекла попытки увильнуть от ответа Елена.
– Его. Только трупа-то нет! Может, раненый где лежит?
– Может и так, – Елена безнадежно махнула рукой, – Ты иди, Лукич.
– Санек-то где шляется?
– Да дома он, на заднем дворе. Поросят кормит.
– Молодец. Ты бы поела чего, одни глаза остались!
– Я поем. Сашку кормить стану и сама поем, – соврала она.
– Ну, тогда до завтра, – Лукич надел фуражку на голову. Выходя, он чувствовал на себе взгляд Елены.
– Здрасти, дядя Семен. Ну, че, не нашли? – Санек стоял на крыльце, поджидая участкового.
– Нет. Ты от матери-то надолго не отходи. Следи за ней.
– Че я, не понимаю, что ли! – Сашка сплюнул под ноги, показывая свою взрослость.
Около калитки остановилась машина. Санька насторожился. У местных такой нет. Джип. Классная тачка. Санька увидел, что с водителем, который вышел из машины, Лукич разговаривает, как со старым знакомым. «Да это ж наш дачник!» – догадался он. Дверка со стороны пассажирского сидения открылась и на землю легко спрыгнула женщина. «Чудеса, это же жена фермера!» – У Санька от изумления приоткрылся рот. Он знал про нее только то, что ее зовут Анна и, что она очень красивая. Это Миха ему говорил. Сам он видел ее только раз, когда заходил к брату в мастерскую и то издалека. Она тогда показалась ему… королевой! Кожа у нее светлая, совсем не загорелая. И волосы распущенные! Золотые, глазам больно! И вот она идет к их дому.
– Здравствуйте, – выдавил он себя вежливо.
– Здравствуй, Саша. Мама дома?
– Дома, проходите, – Санька оторопело смотрел ей вслед. Потом глянул за калитку: и джипа и мотоцикла Лукича уже не было.
Анна сразу прошла в комнату. Решение пойти к Елене созрело сразу же, как Петр рассказал ей о напрасных поисках. Потерять сына! Анна знала, что это. И знала, что нельзя быть одной. Мысли у всех матерей одинаковые – душа рвется к нему, к ребенку. Много что можно натворить, и уйти вслед тоже можно. Кажется ведь, что так будет единственно верно. Если бы не Петя! Он был рядом всегда, день за днем, забросив дела, занимался только ею. В первое время, уединившись в туалетной комнате, она слышала его тяжелое дыхание по ту сторону двери. Он то и дело окликал ее, не давая даже задуматься ни о чем таком! А потом это прошло – желание уйти вслед за сыном. О погибшем тогда же муже она почти не думала, бессильно обвиняя его в случившейся аварии. Потом и это прошло. Осталась только боль. Светлая, но боль. Вот от нее избавиться не возможно.
Елена повернула голову на скрип двери. И тут же вскочила.
– Здравствуйте, – пролепетала она. Зачем эта женщина здесь? Что ей нужно?
– Елена, выслушайте меня, пожалуйста, – Анна на миг растерялась, углядев в глазах Елены настороженность.
– Я слушаю.
Что она могла сказать ей, эта никогда не знавшая нужды и горя женщина? Кто на самом деле может ей что-то сказать, что-то объяснить?
– Лена, давайте вы переедете к нам. С Сашей. На время, – Анна решила, что сразу скажет главное.
– Зачем?
– Вам нельзя оставаться одной. Я знаю.
Елена молчала.
– Мы с Петей одни в доме, а он огромный, вы же видели! Вам будет удобно, поверьте. И живность вашу возьмем. Вам нельзя сейчас одной, – повторила она настойчиво.
– Нет, спасибо.
Анна не выдержала.
– Я бы не стала вас так настойчиво зазывать, если бы не прошла сама через смерть сына и мужа. Да, я их потеряла в один день. Сыну было всего пять лет. Если бы не Петя тогда! Он просто не давал мне возможности остаться одной ни на минуту. А мне этого только и хотелось. Он спрятал в доме все: ножи, вилки, таблетки, моющие средства. Он все запирал в шкаф, когда выходил за продуктами. И меня запирал. Однажды я отковыряла дверь на балкон. Всего-то третий этаж! А мне казалось, если я полечу вниз – так, как – будто с небоскреба. Он снял меня с перил. Убаюкивал, как ребенка. Кормил с ложки. А потом отвел меня к одной своей знакомой. Не старая еще женщина. Современная, муж у нее, как я потом поняла, бизнесмен. Гадалка или ведунья, я не очень разбираюсь в терминологии. Она мне тогда сказала всего-то несколько слов. А я от нее вышла здоровой. Своими слезами и горем ты, – сказала она, – задерживаешь души своих родных у земли. Чем же они так перед тобой провинились? Ты жалеешь не их, а себя, потому что они бросили тебя здесь одну. Это всего лишь твой эгоизм. Своими стенаниями и воплями ты их не вернешь. Душа, когда она уходит из тела, радуется. Этот ее путь на земле пройден, она должна теперь дождаться нового вселения. Отпусти их. Помни о них светло и без горечи. Потому как горе твое о себе, а не о них. А уйти ты сможешь только тогда, когда придет твое время – Потом она вынула всего три карты из колоды и сказала, что мое время не пришло. Я должна пережить еще два события: большую любовь и рождение дочери, – Анна не заметила, что по щекам ее уже давно текут слезы. И, что сидит она уже не на шатком стуле, а на кровати. Елена, обнимая ее, ласково что-то шепчет ей на ухо. И укачивает ее, как маленькую.
– Ну, вот. Пришла успокоить, называется! – всхлипнула она, улыбаясь. Елена мягко отстранилась.
– Не было нужды за меня беспокоиться, Анна. Я ведь знаю, мой сын жив. Пока я не увижу его мертвым, я так и буду считать его живым. С ним просто случилась беда. Спасибо вам, что пришли. И Петру Павловичу передайте благодарность за приглашение. Но я справлюсь. Я же не одна, Санек со мной. Ну, какие такие мысли у меня могут возникнуть, ей – Богу!
– Это все Петя! Он за вас испугался. Он очень хороший, правда! – Лицо вдруг порозовело.
– Да – да, конечно, – проговорила Елена очень быстро, отворачиваясь.
– Он всегда поможет, вы приходите к нам, Лена, хорошо?
– Хорошо, спасибо, – голос Елены опять стал спокойным и отстраненным.
Анна поднялась.
– Я пойду, спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Анна.
Санек, затаив дыхание, подслушивал под дверью. Ему не было стыдно ни капельки. Как же он тогда узнал бы, зачем приходила эта королева к маме. А она оказалась такой же, как и все женщины – плаксой. И не такой уж и красивой. Он едва успел отскочить от двери, чтобы не получить в лоб шишак.
– Спокойной ночи – пискнул он в спину удалявшейся Анне. Но она, кажется, его даже не услышала.
Глава 23
Махотин смотрел ей вслед. Не слышал, что ему там втолковывает участковый, кивал не впопад, что-то мычал, якобы поддерживая разговор. Вот она скрылась за дверью Елениного дома. Он очнулся.
– Извините, Семен Лукич, я что-то пропустил, – произнес он, все еще мысленно держа в памяти ее образ. Все повторялось. Та же болезнь, тот же ступор. Всю дорогу до дома Тихоновых он молчал. А Анна просто рассуждала вслух, видно репетируя предстоящий разговор с Еленой.
Лукич смотрел на Махотина, и в нем опять закипало раздражение.
– Я вижу, что вы меня совсем не слушаете. Давайте уже расстанемся до утра, лады? – он устало кивнул куда-то в сторону леса.
– Да, конечно. Увидимся, – Махотин облегченно вздохнул. Нет, ему никак не хотелось сейчас ни говорить, ни думать о других. Только о себе и о ней. Он сравнивал Анну с Любавой, понимал, что они разные, и не понимал, как он мог после стольких лет памяти мог предать ее. Он представил себе Любаву и не почувствовал привычного волнения. Только стало грустно. Вспомнил тут же Анну, и во рту стало сухо, сердце забухало, руки судорожно вцепились в руль. «Клин клином» или это выражение здесь не подходит?» – ему было немного страшно от того, что Любава окончательно уходит от него в небытие. «Я ее все равно буду всегда помнить», – успокоил он себя. Он не видел ее мертвой. Он не был на похоронах, он в это время сидел в КПЗ. Она приходила к нему в воспоминаниях живой, такой, какой он видел ее в последний раз, уезжая по делам в город. На крыльце их дома, с дочкой, завернутой в тонкое одеяльце, на руках. С ласковой прощальной улыбкой.
