Людмила Стрельникова - Мастера вызывали?

В ближайший выходной заявившись в мастерскую, он объявил директору, что в связи с тем, что Пичугин и Абреков с работой не справляются и у них завал, он в качестве шефской помощи постарается ликвидировать прорыв. Отпетов ничего не смог ответить на такой широкий жест, и молодой мастер с головой окунулся в работу.

Пичугин и Абреков с опаской поглядывали на него издали, работа у них совершенно не клеилась. Наконец, Пичугин не выдержал и, подойдя к Сергею, проскрипел, как старая осина под порывами ветра:

– Чего нам житуху портишь? В передовики лезешь?

– А почему бы и нет. Вы получаете «поощрение» за то, что задерживаете работу, а я хочу получать за то, что ускоряю её. У нас сейчас время ускорения.

– Смотри, как бы вообще отсюда не вылетел со своим ускорением. Получаешь грошей не густо, а будет совсем пусто, – пригрозил старый мастер и, насупившись, вобрав голову в плечи, отошел на своё рабочее место.

За два выходных дня Сергей отремонтировал половину телевизоров, вот уже несколько недель пылившихся в зале и, придя к директору в кабинет, потребовал плату.

– Работа сделана, прошу оплатить.

– Да ты, брат, нахал, – повторил Отпетов фразу, последнее время упорно преследующую Сергея. – У своих ребят отнимаешь?

– Не создавайте искусственных затруднений и не занимайтесь вымогательством. А будете продолжать работать по-старому и без контроля, придется прислать знакомого журналиста, пусть разберётся в ваших делах, – пригрозил мастер, хотя, конечно, знакомого журналиста у него не было, а собственных сил навести порядок не хватало. Старое упорно цеплялось за прежний образ жизни.

Отпетов подписал наряд и молча протянул Сергею. Тот принял как должное, положил в карман и вышел. Директор проводил его долгим взглядом, пожалев, что однажды принял этого молодого человека к себе в ателье.

Глава 13

В этот вечер Сергей вернулся домой в приподнятом настроении.

Отец стоял в коридоре с Дарьей Даниловной и рассказывал об Англии, которую изучил по красочным картинкам.

– Вот как сейчас помню – иду я по Лондону, рядом река их протекает, Темзой называется. Вода мутная, рыбы никакой. Народ пасмурный. А чего ж им веселиться, коли живут бедолаги на острове, прошвырнуться некуда, не разгуляешься, не то что у нас. Того и гляди, как бы не затопило. И с погодой им не повезло, солнце, почитай, не видят, всё туманы да дожди…

– Добрый вечер, – поприветствовал Сергеи обоих. – Беседуете?

– Да. Дарья Даниловна ничего про англичан не знает, а я рассказываю, – пояснил Николай Афанасьевич с достоинством в голосе.

– Вот вам денежки за квартиру, – протянул квартирант хозяйке три красненькие.

– Мне не к спеху, – замялась она при Николае Афанасьевиче, но деньги взяла и сразу же сунула в карман, как бы не желая заострять на такой мелочи внимание.

– Отец, пойдём, поговорим, – пригласил Сергей.

Уединившись в комнате, сын плотно прикрыл дверь и в первую очередь поинтересовался:

– Ты на массаж ходишь?

– Да.

– И как рука?

Николай Афанасьевич торжествующе пошевелил пальцами.

– Ну вот, а ты собирался поставить на ней крест, – обрадовался сын. – Она у тебя ещё заработает. Домашние упражнения сколько раз делаешь?

– Один.

– Мало. У тебя полдня свободны, разрабатывай руку. Курить бросай. Это тоже поможет.

– Не так уж у меня и много свободного времени. Я лифтером устроился. Сутки дежурить, двое – дома. Всё же на людях веселей.

Отец покосился на Сергея горделиво, мол, и он человек занятый и выполняет немаловажное дело.

Лицо сына просветлело, глаза потеплели, но расхваливать отца он не стал, а только сдержанно сказал:

– Правильно, нас так просто на свалку не спишут, – и присев на край кровати, погрузился в раздумья.

Николай Афанасьевич постучал по полу пальцем, и из-под раскладушки тотчас же выползла черепаха. Он пододвинул ей блюдечко с водой и, когда она напилась, поднял ее к себе на колени и стал гладить, хотя вряд ли черепаха ощущала ласку сквозь костяной панцирь. Скорей всего выражение заботы и нежности было необходимо самому попечителю.

– Умная черепашка. Нет, суп из тебя мы варить не будем, – рассуждал он сам с собой. – Таких, как ты – днём с огнём не сыщешь.

– Послушай, отец, мне нужна твоя помощь, – обратился сын к нему. – Дело тонкое, требует секретности.

Николай Афанасьевич оживился, глаза загорелись жаждой действия, он был готов на многое; конечно, его рано списали в категорию нетрудоспособных людей. Главное – доверять ему, а он согласен на всё, и Сергей в него поверил, предложив ему сыграть маленькую роль в довольно сложном деле.

На следующий день неузнаваемо прифранченный родитель появился в универмаге «Ромашка». Он щеголял в потёртых джинсах, несколько раз подвёрнутых снизу, по типу манжетов. Сверху его облачала слегка широковатая в плечах, но яркая рубаха, волосы были аккуратно зачёсаны назад и набриолинены. Сизый нос прикрывали зеркальные очки, в которых отражалось всё, что угодно, кроме собственной души. Выглядел он довольно броско и не столько потому, что был так одет, а потому, что что-то не вязалось между его собственной внешностью и тем одеянием, в котором он щеголял. Однако окружающая публика не принадлежала к числу тонких психологов, чтобы анализировать это несоответствие, а относилась к числу любопытных, способных только выделять необычное в толпе и восклицать: – Ах, какой оригинал! Есть в нем нечто… – и на этом восклицании ограничиваться. Поэтому никто не заподозрил в Николае Афанасьевиче агента какой-нибудь иностранной разведки или бизнесмена с Гавайских островов. Да, именно таким оригиналом, претендующим на экстравагантные вещи, и появился он в отделе «мужские сорочки».

Сначала он с достоинством прошёлся мимо стеклянной витрины, где были выставлены имеющиеся в продаже образцы, и остался ими недоволен, затем долго и упорно осматривал товар, разложенный на полках по размерам, и тоже не выразил восхищения. После этого небрежной походкой он приблизился к прилавку с надписью «выдача покупок» и дерзко бросил в лицо молодому человеку в синем халате: – I want some bread, – сообщив, что хочет хлеба.

Молодым продавцом оказался Виктор, который хотя и обожал иностранные этикетки, не понимал ни на одном из имеющихся на земном шаре языков, кроме русского, и поэтому все языки сливались для него в один – иностранный.

– Извините, не понял, – любезно осклабился он, сразу почувствовав в покупателе солидный навар.

–  I like little birds,  – непринужденно, со скверным акцентом Николай Афанасьевич признался, что любит маленьких птичек, окончательно закрепив за собой впечатление «нужного» покупателя, и после этого уже по-русски, но полушёпотом спросил: – Где здесь была продавщица, видная такая девица? Она мне обещала кое-что.

Лицо Виктора расплылось в приятной улыбке, и он тоже на полутонах ответил:

– Девушка в отпуске, но я вам могу помочь.

Зеркальные очки смерили Виктора оценивающим взглядом, после чего незнакомец вымолвил сквозь едва размыкаемые губы:

– Наше не берём.

– Прошу вас пройти в примерочную, не пожалеете, – тихо проронил продавец.

Николай Афанасьевич важно прошествовал в указанное место, куда вскоре Виктор принёс несколько сорочек в целлофановых пакетах и, указывая на этикетки, стал предлагать:

– Пожалуйста – на любой вкус. Остались в единичных экземплярах, вторых таких не найдёте. Эта вот итальянская. Видите – какая тонкая ткань, на теле не чувствуешь. А эта – Будапешт. Очень насыщенный цвет, на солнце не выгорает. Есть чешская, обратите внимание – какая этикетка. Я бы из-за одной этикетки купил.

– Да, ничего рубашечка, для дома сойдет, – небрежно бросил Николай Афанасьевич и поинтересовался: – Сколько червонцев?

– Пять, – скромно улыбнулся Виктор.

Николай Афанасьевич чуть не воскликнул: «Ого!» – но вовремя вспомнил наказ – ничему не удивляться и невозмутимо проговорил:

– Но для дома у меня есть. А вот к празднику бы что-нибудь поинтереснее. Не подскажешь, когда следует наведаться?

– Пока не могу знать… Зайдите через недельку.

Вернувшись к сыну, Николай Афанасьевич поспешил снять джинсы.

– Ох, и узкие. Как ты носишь? Ноги ж не сгибаются.

– Ларису видел? – нетерпеливо спросил Сергей.

– Сказали – в отпуске.

– Кто сказал?

– Да такой, белобрысый, с узким лицом.

– Значит Виктор, – определил сын. – Куда же пропала Лариса? Она в отпуск не собиралась… Придётся наведаться к ней домой, – вслух рассуждал он.

– Мне опять идти? – с готовностью обратился родитель к нему, вдохновлённый своими успехами.

– Нет, тебе показываться больше нельзя, и тебя, и меня узнают, могут заподозрить, – он задумался.

– А может мне налысо постричься и пойти? – предложил отец. – Меня однажды на пятнадцать суток посадили, побрили, я улицу подметал – ни одна душа не узнала.