Наталья Милявская - Быстрее С.
– Ну?
Ах, боже мой, сколько всего было в этом «Ну?». Все оттенки любопытства, все краски зависти, все переливы восхищения и еще двадцать восемь восклицательных знаков после вопроса.
– Что «ну»? – уточнила я.
– Ну, у вас что-то есть? – в голосе Машки послышались еще и похабные интимные нотки.
Ох, блин.
– Да нет у нас ничего.
– Ну конечно! – подумав, произнесла подруга. – Ничего нет. Как же! Стал бы он так с тобой носиться. Палату оплатил, цветочки купил, сюда все время ездит.
А что, люди уже не заботятся друг о друге просто так?
– Маш, поверь мне! Мы просто друзья!
Маша еще немного помолчала, а потом произнесла немного разочарованным тоном:
– Ну и глупо!
Сам же Иван со времени нашего разговора в больнице какой-то тихий. Сосредоточенный на себе. Думаю, так выглядела Жанна д’Арк, когда ей слышались голоса. Говорят, пережитые вместе несчастные случаи сближают. Черта с два! Наметившееся между нами потепление испарилось. Мы снова подкалываем друг друга по любому поводу и упражняемся в сарказме, как в первые дни знакомства. Какого черта мне это надо?
Зато Иван больше не заикается о вещих снах. Но теперь он докуривает каждую сигарету до конца и носит с собой фляжку, во внутренностях которой неизменно булькает какой-нибудь дорогой коньячок. И он больше ни разу не сел за руль, хотя страховая компания предоставила ему несколько роскошных автомобилей на выбор.
И еще он постоянно твердит мне про музыкальную премию. Он одержим ею! Так умирающие больные одержимы пересадкой здоровой почки. Ивану кажется, что только обладание заветной статуэткой даст ему ощутимый толчок в сольной карьере. «После этого можно год спокойно писать треки, жить за городом или отдыхать за границей, не заморачиваясь на пиар и прочую фигню. Все и так будут понимать – ты один из лучших!»
Почему обязательно надо быть лучшим? Почему нельзя быть просто самим собой?
Впрочем, Иван не зря переживает. Премия, где он заявлен как номинант на дебют года в стиле хип-хоп, вручается в этом году впервые. Ее учредил новый музыкальный телеканал Neo TV (передаю привет всем, кто в Матрице!), который пришел на рынок в феврале, внеся ужас и смятение в ряды уже известных игроков на поле музыкального телевидения. Кризис – отличное время для новых начинаний. Пока вы разбираетесь с долгами, под боком неожиданно появляются конкуренты…
Учредители новоявленного российскому зрителю телеканала – в далекой Америке. Каждый артист, получивший премию в своей номинации, вместе с наградой автоматически получает контракт на выпуск диска под вожделенным лейблом «Neo Music», который в последние пару лет составляет отличную конкуренцию всяким «Юниверсалам» и «Сони Мьюзик». Думаю, получить в России новую музыкальную премию – практически то же самое, что получить за океаном «Грэмми». И «Оскара» в придачу.
После того как учредили премию, все словно сошли с ума. Имена и лица новых артистов, решивших заявить о себе, не упомнить. В телевизоре, когда ни включи, кто-то все время поет и пляшет. Каждый день дарит нам кучи информационных поводов – артисты стали в три раза чаще попадать в аварии, терять во время авиаперелетов дорогие костюмы, часы и драгоценности, жениться, разводиться, болеть и беременеть. А Шило загоняла нас на бесконечные презентации клипов, дисков, синглов и новых составов старых групп. Даже я со своими больными ребрами и будущей всемирной славой писателя не отвертелась от работы сверхурочно.
Вручение премии состоится через три месяца, в декабре. Голосование, разумеется, отдано на откуп простым зрителям телеканала и посетителям сайта «Neo Music». Ну, то есть простые зрители верят, что именно их голоса решают исход битвы их любимых артистов за почет и славу в масштабах планеты…
Вы же не верите, что в наши дни еще остались честные голосования?
Этот факт тревожит Ивана больше всего.
Прибавьте сюда проблемы с ротацией треков. Из четырех радиостанций, которые крутили новый трек Сереброва, две без объяснения причин сняли песню с эфира. Надо быть большим оптимистом, чтобы надеяться на получение музыкальной премии при наличии таких аргументов «против». Вероятно, будь я на его месте, я бы на нервной почве уже давно сгрызла ногти до локтей.
Что же касается книги, то… да, я начала ее писать. В блокноте на первой странице значится абзац: «Ночная Москва пуста, умиротворенна, залита желтыми огнями, как новогодняя елка. Хорошо было бы вот так ехать по городу, бесконечно скользить в темноту, отражать фонари и витрины, касаться краешком шин кромки крохотных лужиц, оставшихся после недавнего дождя… Ехать куда глаза глядят… Бес-ко-неч-но…».
Неплохо, я знаю. А вот что дальше?
Сцена, на которой я стою, огромна. Ее монтировали три дня. Алюминиевая коробка из конструктора для великанов, обтянутая по бокам темной тканью. Крыша в форме шатра, под куполом которого, метрах в пятнадцати над моей головой, на металлических фермах тяжеленными гроздьями висят прожектора и софиты. Прибавьте еще метра четыре вниз, до земли – и получите размер этого исполинского сооружения. Человек, вышедший на такую сцену, кажется лилипутом. Впрочем, все исправляют огромные экраны, установленные слева и справа от площадки – так что задние ряды, запивающие хот-доги пивом возле палаток, не чувствуют себя обделенными.
– Привет, «Лужники»! – оглушительно кричит не совсем знакомый мне со спины певец.
«Лужники» отзываются нестройным гулом. Сразу же после этого взрывается музыка, а девчонки в серебристых комбинезонах, до этого стоящие неподвижно позади артиста, принимаются лихо махать руками. Вслушиваюсь в мотив – однозначно, где-то я это слышала. Но личности певца опознать все же не могу.
Надеюсь, прежде чем звезда этого парня закатится, он успеет заработать себе на квартиру в Москве и приличный «лексус».
Еще через пять минут, спустившись со сцены по шаткой лестнице, к которой почему-то никто не догадался приладить перила, и миновав кучку коллег-журналистов, дежурящих возле лестницы (да, да, я чувствую эти взгляды в спину), оказываюсь в длинном коридоре из белоснежных трейлеров, стоящих позади сцены. Внутри каждого – такие же белоснежные гримерные: зеркала, шкафы, душ, кожаные диваны, спутниковое телевидение. Надеюсь, съемочная группа Первого канала уже успела взять у Ивана интервью, и я смогу насладиться прохладой кондиционеров в его индивидуальном раю.
17В трейлере номер пять – тишина. Лишь слышно, как тихонько шумит кондиционер. На огромном плазменном экране беззвучно вышагивают туда-сюда тощие девицы в вечерних платьях, каждое из которых смахивает на нижнее белье. Интересно, кто покупает весь этот ужас, который демонстрируют на модных показах?
– А что, телевизионщики уже ушли? – интересуюсь я, сунув в рот виноградину с большой тарелки, заваленной фруктами. Рядом на подзеркальном столике стоит блюдо с каким-то тонко нарезанным мясом, тут же неизменный рокфор и бри. Бутылка Хеннеси уже открыта.
С тех пор как стала вести активную светскую жизнь наравне с Иваном, я здорово экономлю на обедах.
Тот отзывается не сразу – он лежит в конце трейлера, на диване, закрыв глаза и сложив на животе руки, как труп на погребении. Я подхожу и какое-то время смотрю сверху на это чучело популярного артиста. Чучело не выдерживает и открывает один глаз.
– Как ты думаешь, на той стороне что-нибудь есть? – спрашивает он.
Я не сразу понимаю, о чем вопрос.
– С каких это пор тебя интересует загробная жизнь?
– А тебя разве не интересует? – Иван закидывает руки за голову.
– Нет.
– Ну вот, приехали. Всех разумных людей интересует, а тебя нет.
Смотрю себе под ноги – так и есть, возле дивана стоит пустой коньячный бокал. Интересно, почему после пары рюмок практически каждый из нас пускается в размышления вселенского масштаба?
– Лучше скажи, с чего это ты вдруг пьешь перед выступлением? Раньше для тебя это было табу.
Иван хмурится, потом приподнимается и садится.
– Раньше… Раньше уже закончилось. И кстати, ты что, мой врач? Или моя мама?
– Если так дальше пойдет, мне придется стать твоим психиатром.
– Или душеприказчиком…
Он встает, берет с пола бокал и направляется к вожделенной бутылке. Выглядит он неважно – опять круги под глазами, мрачный взгляд.
Дверь трейлера открывается, и в дверном проеме появляется девица с папкой.
– Иван, ваш выход через десять минут.
– Ага, – говорит он, не оборачиваясь, и наливает себе коньяку.
– Я вас жду на улице, – говорит девица, бросает быстрый взгляд в мою сторону и исчезает.
Черт! С тех пор как вышла новость об аварии, мне кажется, что все смотрят на меня как-то странно. Это что, посттравматическая паранойя?
Иван делает глоток, потом кивает на бутылку.
– Хочешь?
– Нет. Я не люблю коньяк.
– Да я в общем-то тоже… – произносит он так, словно только что вышел из комы и обнаружил себя стоящим посреди трейлера с бокалом в руке.
