Татьяна Алферова - Лестница Ламарка
– Холодно-холодно, – скрипнула дверь совмещенного санузла.
Под кроватью что-то мелькнуло, мелко сворачиваясь, как каштановый завиток на шее, у жены волосы явно не такие яркие. Полез под кровать – плоская пыль, словно здесь не убирали никогда, а больше ничего.
К четырем утра отчаялся искать, лег в постель. "Ау, милый, ты слышишь?" – и щелканье ее пестро-сизых голубиных босоножек по желтым сосновым ступеням. Вскочил, обежал номер – ничего. Послышалось, приснилось. Пошел в душ, горячая вода не текла: в маленьких гостиницах захудалых городков всегда так, к восьми утра включат, не раньше. Холодные струйки дразнили кожу, шумно ударяли в душевой поддон. "Ау, милый!" – отчетливо за дверью, в номере.
Кого она звала? Не его, конечно. Того, с кем ночевала в этом номере, на этой кровати с бельем цвета шампанского в узкую полоску более темного цвета. Того, кому оставила себя, голос, щелканье звонких босоножек.
Он выскочил из душа, добежал до середины номера – всего-то несколько шагов, – оставляя мокрые следы. Шторы и тумбочка смеялись в голос. Мокрый, как был, рухнул на полосатое белье, лежал без сна, без сил, пока не рассвело окончательно. Тогда уснул. Во сне жена присела на постель, говорила шепотом, безголосая, упрекала, жаловалась. Ты измучил меня ревностью, ты убиваешь меня, шептала. А он, холодней, чем хотел, спрашивал: ну и где же твой голос? Отчего ты шепчешь? Кто кого убивает? Проснувшись, видел, как голос прозрачной лентой скользнул над постелью и вылетел в оставленную открытой на ночь балконную дверь.
За ним пришли сразу после обеда. Где-то к двум часам дня. Отыскать его оказалось не так уж и сложно, зарегистрировался же, по паспорту. Если бы за стойкой дежурила вчерашняя блондинка или хотя бы темненькая, они спросили бы – он убил свою жену? Да? Убил, оставил труп дома, а сам приехал сюда, где они вместе останавливались пять, нет, шесть дней тому? Но за стойкой продолжал восседать меланхолический портье в вельветовом пиджаке, тот ничего не спросил. А может, он заметил машину "Скорой психиатрической помощи", хоть она и остановилась за углом, чтобы не пугать постояльцев гостиницы.
– Энергичная бабенка, – сказал медбрат, слишком субтильный для такой профессии. – На фига ей этот фрукт-овощ, спрашивается? Бред ревности, как же! Знаем, плавали.
– Тебе-то что? – сердито отвечал другой, врач или санитар, непонятно. – Деньги заплатили. Хорошие, между прочим. Дело семейное. Их дело.
Звери
Немецкие обезьяны
Ты боишься возвращаться домой поздним вечером? Конечно, боишься. Ты стараешься вечером вовсе не ходить одна. Ты еще помнишь, как тебя "провожали" от метро трое. Они ничего тебе не сделали, даже не пытались, но это молчаливое угрюмое сопровождение пугало сильнее, чем привязавшаяся пьяная компания подростков. А тут еще слухи. Эти странные слухи об обезьянах.
Телевизор и газеты хранили молчание, разве в интернете в ленте новостей изредка встречались упоминания да болтовня на форумах, стираемая неведомым модератором на следующий день. Больше всего сведений можно было выудить в парикмахерской, у таксистов или в очереди к окулисту. Почему обезьян назвали немецкими – неясно, в Германии обезьяны не живут. На рисунках (говорили, что сфотографировать их еще никому не удавалось) обезьяны походили на воинов Золотой орды, как тех рисуют в мультфильмах. Лицом, во всяком случае: черные жесткие космы, короткие челки на покатых лбах, высокие скулы, не желтые, скорее кирпично-красные, и раскосые карие глаза, глядящие на тебя со страницы зло и упорно. Ростом обезьяны были в полчеловека, тело покрыто короткой и редкой светлой шерстью, если верить картинкам. Каждый третий в очереди к окулисту и абсолютно каждый таксист уверяли, что видели их лично и близко, как тебя. Описания совпадали между собой, но также они совпадали с картинками. А как-то раз ты нашла первоисточник все в том же интернете. Это оказалась иллюстрация к "Приключениям Гулливера": так художник, чью фамилию ты тут же забыла, изобразил гуингмов, разумных обезьян, жителей страны Еху. Но выражение лица и взгляд простоватого гуингма разительно отличались от общего выражения обезьян.
Появлению немецких обезьян всегда сопутствовал сильный ветер, говорили, что от ветра они и рождаются. Давным-давно, десять веков назад, похоже объясняли рождение печенегов, но те рождались не столь поэтично: из болот. Немецкие обезьяны образовывали большие стаи и селились в заброшенных и пустых домах, предпочитая те, где исправно электричество, а еще лучше есть сетевой кабель. Дело в том, что больше всего на свете обезьяны любили смотреть телевизор. Если с умом взяться за дело, их легко можно переловить, устроив приманку из пустого дома с плазменными панелями во всю стену, кабельным телевидением и скоростным интернетом, но никто за дело не брался, потому как официально обезьян не существовало.
Стоит ли удивляться, что ты боишься ходить по улицам, едва стемнеет.
Но, конечно, "кто чего боится, то с тем и случится", все как предупреждала поэтесса. Само собой, ты столкнулась с ними, а иначе бы и рассказа не случилось. Дело было днем, в мае, в дачном поселке. Ты первый раз в этом году поехала на велосипеде на старый вертолетный аэродром, просто покататься. Вертолеты все еще взлетали с него, но вяло и неохотно, с каждым летом все реже. Остерегаться следовало не вертолетов, а бродячих собак, на этот случай в корзинке-багажнике у тебя хранился небольшой запас сухого собачьего корма. К середине лета собаки даже привыкали и встречали тебя заискивающим повизгиванием, а не грозным лаем. За аэродром располагались заброшенные казармы ликвидированной много лет назад воинской части, а перед ними ларек, как ни странно, действующий. В ларьке можно купить лимонад или джин-тоник в жестяных банках, сигареты и позапрошлогодние сухарики или чипсы. Тебе приспичило заехать за сигаретами: забыла на даче пачку, а курить после непривычной физической нагрузки захотелось смертельно. Ты почти доехала до ларька, когда поднялся сильный ветер, буквально сдувая тебя с велосипеда и поднимая плотную волну песка, до того мирно дремавшего на дороге. А еще тебе показалось, что сдулось заднее колесо велосипеда. Ты забралась в барак почти напротив ларька, барак был у самой дороги, слишком на виду и по сему случаю реже прочих использовался как неорганизованный сортир. Песчаная буря местного дачного значения не одолела барака, и ты достойно, без спешки принялась подкачивать на самом деле слабое колесо. Так ты пропустила их появление. Но и они тоже не заметили тебя.
Вначале ты их услышала: вой и повизгивание, которые приняла за голос огромной собачьей стаи. После отчаянно закричала продавщица из ларька. Ты осторожно выглянула в оконный проем с выбитым окном. Продавщица улепетывала по узкой дорожке в лес, в другую сторону от поселка, и кричала, и всхлипывала, но уже тише, деликатнее. Они не преследовали продавщицу. Они накинулись на ларек. Мгновенно выбили стекла, вывернули дверь, хотя в том не было никакой нужды, похватали немудрящий товар. Слабоалкогольные напитки им не полюбились, и вот уже раздавленные жестянки зашипели пеной, смешиваясь с песчаными змейками на куске асфальта перед входом.
Ты вжалась в стену, холодную и рыхлую, с отслаивающейся штукатуркой, радуясь, что невидима, и боясь до икоты, что кто-то из стаи пересечет эти крошечные сорок или пятьдесят метров, чтобы полюбопытствовать, нет ли чего интересного в твоем бараке.
Они удивительно походили на собственные изображения, но в жизни, с непередаваемо подвижными лицами – или мордами? – казались гораздо гаже и опаснее. Как ты ни боялась, но не могла оторвать от них взгляда. "Сукины дети", – шептала беззвучно и даже, пожалуй, плакала. Тебе казалось, они шумят на весь поселок и вот-вот явится охрана аэродрома, или поселковая милиция, или еще какая-то верхняя справедливая сила – не столько спасти тебя, сколько остановить безобразие. Да и продавщица должна была бы уже добежать докуда-нибудь. Но охрана аэродрома, похоже, сплотившись с поселковой милицией, отправилась пить пиво на другой конец области.
Зато со стороны поселка вместе с порывом ветра появилась еще одна небольшая стайка обезьян, и тащили они с собою двух мальчишек лет двенадцати-тринадцати. У мальчишек был скулящий щенок и бельевая веревка. Хотя стая изъяснялась повизгиванием, ты поняла: они объясняли вожаку, крупному самцу с шерстью темнее, чем у прочих, что мальчишки собрались повесить несчастного тощего и блохастого щенка. Ты чуть было не выскочила из укрытия, ведь мальчишек все равно требовалось спасти, но мальчишки как-то разом, незаметно для глаза, затерялись в стае, вот уже не видно их русых голов, на несколько сантиметров возвышавшихся над стаей минуту назад. Щенка принялись передавать из лап в лапы, чесать брюшко и всячески тетешкать, его тянули в разные стороны, бедный пес скулил, неизвестно, что для него хуже: довольно скорая смерть или ласковое мучение. Но тут на дороге появился человек с рюкзачком за плечами и в очках. Да что же они, эти случайные незадачливые прохожие, не слышат визга обезьян, что ли? Куда они идут? Щенка тотчас бросили, и, предоставленный самому себе, он довольно шустро выскочил из толпы и потерялся в желтоватой пыли. Зато очкарику пришлось туго: его повалили на землю, принялись щипать, щекотать, но первым делом, конечно, сорвали и разбили очки. Вожак прыгал на груди у поверженного и гулко бил себя в грудь острым кулаком, он явно рисовался перед стаей или возможными соперниками.
