Тамара Кандала - Такой нежный покойник
– Конечно примем, – поддерживал Лю, – будет считать нам деньги и рассказывать про космические и не очень дыры. Согласен, Сэмэн?
Сэмэн был на всё согласен.
Затем Лёша шёл провожать Кору домой и, как правило, оставался у неё до утра. Утром, заскочив домой и поцеловав сына, мчался на работу. На субботу и воскресенье Гале давался выходной, и Лёша с Тимофеем уезжали на дачу, к Вере и всему её семейству.
Такое расписание, казалось, устраивало всех.
Ну, почти всех.
Вера вопросов не задавала – была достаточно для этого умна (житейски умна, как подчёркивала Кора). Для неё, благополучной жены, счастливой матери двоих детей и дочери своих родителей, главным было, чтобы в её жизнь не ворвался хаос. Она стремилась к гармонии. Или хотя бы к её видимости. Всякого же рода «страсти-мордасти» ненавидела как отклонения от разумного и всячески, сознательно и бессознательно, старалась их избегать.
– Все мужики изменяют, главное, как они при этом ведут себя по отношению к своей семье, – комментировала она рассказы «доброжелательных» подруг. – У меня надёжный муж, который, что бы ни произошло, всегда предпочтёт меня и детей.
Все сплетни о муже она пресекала в корне, оградив себя и свою семью, как она считала, непроницаемой стеной.
Но стены, даже непроницаемые, имеют свойство рушиться.
Лёшин бизнес, благодаря связям тестя, шел всё лучше.
– Я получаю солидное вознаграждение за активное шевеление задницей в пользу моего тестя и иже с ним, – уверял он Сеньку, пытаясь вручить тому недостающие деньги на первый взнос за квартиру. – Бери, не стесняйся, у меня не последние. Отдашь, когда зарабатывать научишься.
Тратил Лёшка деньги легко, так же легко, как они ему доставались. Спонсировал проекты, которые считал выдающимися. Например, уговорил совет директоров выделить кредит изобретателю строительных конструкций нового класса – самонапряжённых, или вантово-стержневых. Правда, в этой области он был ни бум-бум, зато очень понравилось название – «самонапряжённая конструкция». И в результате не прогадал – проект за огромные деньги перекупило архитектурное бюро в Торонто.
– Повезло, – прокомментировал тесть. – В следующий раз собственными деньгами рискуй.
Потом у него попросил денег бывший сокурсник по журфаку, подавшийся в режиссёры. Он с невероятным пылом рассказывал о проекте своего будущего спектакля-мюзикла, где будут задействованы в качестве героев-любовников главные фигуры основных мировых концессий: Бог-отец, Бог-сын, Аллах, Будда и иудейский Яхве. И все они будут петь мировые хиты, танцевать рок-н-ролл и классические па-де-де на пуантах, исполнять цирковые номера и, главное, дружить и делиться впечатлениями. Он уже и кастинг звёздный наметил, и музыку ему писали главные компиляторы страны, и за хореографию бралась чуть ли не сама Пина Бауш. Но в этот раз совет директоров выделять деньги «на это безобразие» отказался наотрез, и Лёшка в пылу энтузиазма готов был вынуть их из своего кармана. И вынул бы. Но режиссёра с буйной фантазией, которую тот, очевидно, применял не только на подмостках, подстрелили в каких-то непонятных разборках на стороне. Лёшка же по совету ушлого адвоката, которым пользовалась контора, готовую уже уплыть сумму решил вложить в недвижимость – купил в районе Фрунзенской набережной, в тихом зелёном дворе, сразу две квартиры на одной лестничной площадке и, объединив их и сделав евроремонт, стал обладателем огромной, почти двухсотметровой площади рядом с Лужниками. Старую же квартиру, у Никитских, решил не продавать – в Москве был невиданный бум цен на недвижимость, особенно в центре: это считалось самым надёжным вложением капитала.
Дни рождения Коры и Лёши приходились на конец августа, с разницей в один день (и десять лет). На один из них (ей исполнилось тридцать два, ему – сорок два) он заказал столик в маленьком, уютном, дорогом ресторанчике, владельцем которого был его приятель, и с видом заговорщика пригласил Кору провести с ним этот вечер, пообещав «небольшой сюрприз».
Когда они пришли, их уже ждал празднично накрытый стол на «директорском» месте – небольшом возвышении: шампанское в серебряном ведёрке со льдом и огромный букет белых роз в другом ведёрке, побольше. Лёша разлил шампанское и вытащил из кармана небольшую красную коробочку с золотым орнаментом и надписью на крышке CARTIER. Он положил её на стол и пододвинул к Коре. Она смотрела на неё как заворожённая, блестящими от счастливого предчувствия глазами, не решаясь открыть.
– О, мой трижды романтический Лю, ты делаешь мне предложение? Ты разводишься? – На этот раз глаза её даже слегка увлажнились.
Нужно заметить, что до этого вечера она ни разу не заговаривала с Лёшей на эту тему, с самого начала определив её для себя как запретную. Их связи к этому моменту было уже больше трёх лет.
– Пока нет. Но я это сделаю. Скоро.
– Я ведь просила тебя никогда не говорить того, что не думаешь. Помнишь?
– Я не просто об этом думаю, я уже решил. А это, – он указал на коробочку, – чтобы облегчить тебе быт, пока суть да дело…
– Облегчить быт?.. – С этими словами она открыла коробку и нашла там небольшой ключик. Не золотой, самый обычный. – Что это?
– Это для моего собственного спокойствия – знать, что ты не голосуешь на дороге, не садишься в первую остановившуюся машину и не задыхаешься в толпе в городском транспорте. Придаток к ключу – перед входом в ресторан.
Кора поднялась, пересекла зал, открыла дверь на улицу – прямо перед входом стояла новенькая красная «тойота», с огромным бантом, привязанным к зеркальцу водительской дверцы. Она обошла её, заглянула внутрь и подёргала дверцу.
– Возьми ключ. – Лёша стоял на пороге, протягивая ей ключ.
– Потом, – сказала Кора, обняв его и поцеловав в щёку в знак благодарности. Лёша кожей почувствовал, как она разочарована: тоненькое обручальное кольцо перевесило бы все машины на свете. – Давай вернёмся, я голодная. Все яблоки уже съела.
Оказалось, что были у неё даже водительские права. Оказалось, что она когда-то была замужем и при разводе, чтобы иногородний муж выписался из их с мамой квартиры, отдала ему машину, оставленную ей сестрой перед отъездом во Францию.
– И много ты ещё от меня скрываешь? Может, у тебя и детей семеро по лавкам? Говори, меня этим не испугаешь. – Лёшка, как-никак, был горд своим подарком и пытался вернуть Коре хорошее настроение.
– Я от тебя ничего не скрываю. Просто не рассказываю неважные вещи. Замужем всего-то была полтора года. Показался таким чистым, настоящим провинциальным интеллигентом. Стихи мне читал, свои и чужие. Очень жениться хотел – оказалось, жить было негде. Стало жалко, поженились. Прописала, вопреки маминым советам. Он через год пробился в какие-то комсомольские вожди, в профсоюзы, стал начальничком. Ну, я его и попросила с территории. Он упёрся – мол, свои права знает. Пришлось отдать ему машину, чтобы отвязаться. Банально до зевоты. Я даже не помню, как он выглядит. Можно подумать, ты мне всё рассказываешь, – вдруг спохватилась она.
– У меня до тебя ничего не было, – ответил Лёшка обычной шуткой – и понял вдруг, что сказал правду. – По большому счёту, – добавил он, чтобы сбить пафос.
– Зато сколько было по ма-а-аленьким. Но это меня не волнует – всё, что было до меня, не считается.
– Абсолютно верно!
– Знаешь, – сказала она позже, когда ужин подходил к концу, – у меня по поводу твоего подарка есть своё мнение, но я с ним не согласна. Так что машину принимаю, буду гонять на ней за твоё здоровье. – В тоне был вызов. В глазах мука.
Всё-таки странная она, эта Кора, вся соткана из противоречий, будучи цельной, как монумент. То заявляет о себе как о свободном элементе, не желающем вставать ни под чьи знамёна, а то, как маленькая девочка, мечтает о подвенечном платье. Причём и то и другое абсолютно искренне и порой одновременно.
Пока Лёша размышлял, автоматически подливая Коре шампанское, настроение у неё успело поменяться несколько раз.
– Ты добрый, умный и страстный, – говорила она, глядя на него влюблёнными глазами. – У тебя замечательные твёрдые принципы и нежная душа. – У Лёши всё внутри теплело от этих слов (сам-то он был в услышанном далеко не уверен). – У тебя высокие представления о чести, – продолжала она. – В тебе только не хватает силы и мужества претворить всё это в жизнь, – припечатала она в заключение.
– По морде получили? Распишитесь, – хохотнул он. – Ты хочешь сказать, что я трусоват? – Сам-то про себя Лёшка знал, что трусоват, но оправдывал себя тем, что боялся причинить боль другим.
– Не-е-т. Ты не трус. Трусов не любят, тру сами пользуются. А тебя все вокруг любят – от жены до любовницы, не говоря уж о друзьях. Ты идеально соответствуешь сегодняшнему типажу «настоящего мужчины» – милый, богатый, щедрый. – Тон ее из вызывающего превратился в насмешливый. Выпитое шампанское оказывало действие, неизвестно только, в какую сторону это действие развернётся. – Ты слабоват. А это мужчинам прощают. Особенно сильные женщины, вроде твоей жены. – В последней фразе явно улавливался сарказм.
