Владимир Качан - Опять ягодка (сборник)
Они позвонили в дверь. Леха в фиолетовом шелковом халате, в фиолетовом же шейном платке и с сигарой во рту открыл, оценил Касю и показал Стефану незаметно большой палец, одобрив таким образом выбор друга. В головах обоих одновременно мелькнула мысль о возможном групповом сексе. Выхлопные газы разврата сгущались над квартирой. Но если вновь вернуться к простоте изложения и отказаться от жутковатой смеси мелодрамы и эротического триллера, то, сочувствуя нашей героине, следует закончить главу посерьезнее: тем, что провинциальная барышня Кася, хоть и имела первоначальную цель – попробовать в Москве незнакомой, другой, яркой жизни, резко сломать девичьи иллюзии и стать взрослой, полноценной женщиной, но никак не предполагала, что все будет до такой степени экстремально. Все вдруг стало для нее опасным, но, к сожалению, уже бесповоротным. Короче, Кася вляпалась.
Глава 11
Семен
Итак, Семен Бестужев оказался внутри рекламного бизнеса и, преодолевая интеллигентскую брезгливость, сочинял слоганы и даже прямые призывы купить очередную дрянь. Из всего уже существующего он больше других ненавидел слово «сникерсни» и от души надеялся, что это слово вскоре исчезнет из русского языка, как исчезнет и сам шоколадный батончик – скопище холестерина и чрезмерной сладости. Однако не исчезали ни батончик, ни сопутствующий ему премерзкий глагол. Да стоит ли удивляться, что в нашей отчизне народ больше всего любит самое вредное – водку, сигареты, чипсы и «сникерсы» (список можно продолжить, но незачем).
Зато каждую свободную минуту Семен проводил в байкерской компании. Он по-настоящему наслаждался пребыванием в их, такой далекой от кривляний свободного рынка, команде. Он понимал, что его взяли из милости, подчиняясь авторитету Знаменского-Банданы, но все равно хорошо: ведь это был свежий воздух, наполненный запахами бензина и толстой кожи, пропитанной по́том. А «свежим» этот воздух был хотя бы потому, что в нем ощущалось здоровье. А там – на улице, в офисах, в тусовках, был запах только один – денег, слегка опрысканных французской парфюмерией, отчего они пахли еще гаже. И, растворяясь в своем обретенном ковбойском сообществе, в котором только одежда была не ковбойская и вместо лошадей – мотоциклы, а по сути то же самое, преданный Семен готов был к любой черной работе: он протирал, полировал мотоциклы, мыл полы, убирал помещение, по первой же просьбе бежал в магазин за водкой и закуской, и в какой-то степени стал для байкеров человеком незаменимым, нужным и верным.
Накопленных денег на приличный скутер все равно не хватало. Зная о его мечте и проявляя мужскую солидарность и великодушие, байкеры тайком от него скинулись и купили классную машину, настоящую «Ямаху». И когда настал день рождения – точную дату которого Семен и сам не знал, так как был подкидышем, и дата эта была условно определена в детдоме и занесена в метрику – его как следует отпраздновали. Семен, мальчик на побегушках, совершенно не ожидал, что его день рождения так будет отмечен. Не ожидал, что накроют стол, что Бандана произнесет тост за него, что все улыбнутся ему и чокнутся, и выпьют водки за его здоровье. Он стоял со своим бокалом шампанского и не замечал, что по щекам у него ручьем текут слезы. Он обрел друзей. Настоящих. Ничего подобного в его короткой жизни еще не было, никто, совсем никто не любил его, и сейчас проявление такой любви и дружбы было настолько неожиданным, что полоснуло прямо по сердцу, и у него в первый момент даже брызнуло из глаз, как иногда в репризах клоунов в цирке. Благодарные слезы и дальше все текли и текли, он шмыгал носом и еле-еле смог произнести в ответ на традиционное чье-то предложение выпить за родителей, что, мол, он детдомовец и родителей своих не знает. Для многих это явилось новостью. Чуть подробнее знал его скромную биографию один только Вениамин Юрьевич, который к тому моменту куда-то исчез.
– Ну ничего, не переживай, Сэм, – окружили его ребята, – это ведь уже давно проехали, верно? Тема закрыта.
Сема ужасно гордился тем, что некоторое время тому назад тоже обрел здесь кличку – Сэм.
– Внимание! – раздался звучный голос от дверей.
Все обернулись. Там стоял Бандана, придерживая за руль новенький мотороллер. В наступившей тишине уже вполголоса Бандана задушевно произнес:
– Сема, Семен, Сэм, это тебе. Ты теперь полноценный член нашего мотообщества. Катайся на здоровье.
Все посмотрели на новоиспеченного байкера, который снова лишился дара речи и стоял с выпученными глазами и ртом, откуда пытался извлечь какие-нибудь звуки, но не получалось, и поэтому рот то закрывался, то открывался, как у пойманной рыбы, оказавшейся на суше. Несколько секунд молчания, полной тишины в постоянно шумном и полупьяном байкерском гараже, расположенном (очевидно, для природного равновесия) на окраине города, рядом с заброшенным яблоневым садом. И в этой чудесной, полной человеческого смысла тишине грубые байкеры в толстой коже стояли и улыбались. И слышно было только, как падают яблоки. Перезревшие яблоки, которые никто не собирал. А потом прорезался первый звук. То был второй приступ рыданий, потрясший тщедушное тело юного байкера Семена. Он был благодарен. Очень, очень благодарен. И был готов для новых друзей на всё. Ради них жизнь отдать, если потребуется. Его утешили. Каждый подходил, хлопал по плечу. Молча. И отходил. Настоящая мужская дружба. Без лишних слов. Да просто без слов! Последним подошел лихач (даже среди них, нехилых и совсем нетрусливых пацанов) по кличке Тайсон. Почему у него было такое прозвище – можно было только догадываться. Никто и не спрашивал, так как за бестактность можно было и схлопотать в бубен. Тайсон был такой, мог и врезать без предисловий и без замаха. Так вот он, последним подойдя к Семе, снял с себя шикарную косуху с десятками металлических заклепок и так же молча протянул ее совсем оторопевшему детдомовцу. Вялая попытка протеста была в корне пресечена Тайсоном, который внушительно сказал:
– Не возьмешь – обидишь.
Всё! Теперь и скутер есть, и косуха, а главное – настоящие друзья, которых никогда не было у обделенного вниманием Семена. Теперь можно было жить, не чувствуя себя каким-то ущербным, неполноценным. Все у него теперь есть. И нравится всё. Буквально всё! И их манера одеваться, и запах, и у большинства – хронический алкоголизм, и их мат, и их невежество (в смысле – необразованность), и их женщины, девушки, «дочери полка», сопутствующий моторам пестрый антураж – словом, все абсолютно. Особенно – как они общались между собой. Кратко, но выразительно. Семен иногда с завистливым восхищением прислушивался к их диалогам. В сопровождении пива. Пиво, кстати, покупалось не классическое, от 4 до 5 градусов, а крепкое – 9 – 11 градусов. Поэтому и диалоги некоторые были энергичны и безапелляционны.
– Подожди, кто был первым князем всея Руси?
– А мне по́ фигу!
Между прочим, слово «Россия» употреблялось чаще других, особенно когда к разговору присоединялся кто-то третий, четвертый. Только и звучало за столом, заставленным бутылками крепкой «Балтики»: «Россия, Россия…» Тогда же возникали исторические споры.
– Это произошло тогда, когда Батый завоевал Русь!
– А хазары?
– Да хрен с ними, с хазарами!
– А Чингисхан?
– Да, сука, дались тебе эти татаро-монголы!
– Элементарный наркоман, обугленный в корягу, твой Чингисхан!
«Какая прелесть! – думал Семен, прислушиваясь к неповторимым словообразованиям русской речи. – Ну кто, какой филолог может родить такое: «обугленный в корягу», а? Да никто!»
А их обращение с бабами?! Вот у кого надо учиться. Вот кому подражать! Даже представить себе, что кто-нибудь из байкеров может впоследствии жениться и стать подкаблучником – было решительно невозможно. Место любой бабы на мотоцикле и в жизни – позади мотоциклиста. Нежно обхватив его за корпус руками, чтобы не упасть. Их место сзади, и никогда – спереди! Исключено!
Семен и рад был бы соответствовать мотоциклетным стандартам, но у него пока не получалось. Трудно было с его внешностью, несмотря на косуху, которая должна была внушать если не почтение, то хотя бы уважение. Семен очень рано облысел и, если снимал шлем, вызывал своим обликом почти сочувствие. Его пушистые уши и рябая лысина женщин не пугали, но очень смешили. Да еще очки… И было чрезвычайно трудно обрести при такой внешности авторитетный тон. Поэтому у Сэма-Семы с девушками не все ладилось. Были проблемы. Надо было брать не брутальностью, а умом, но он пока не знал – как это правильно и органично применить, но потом научился и впоследствии не раз говорил с грустью и иронией по отношению к себе:
– Меня любили многие женщины. Большинство из них лишь думали, что любят, а на самом деле – просто жалели. Женщины часто путают или смешивают эти два понятия. Некоторые даже думают, что жалеть – это и значит любить. Трое из них обещали любить меня вечно… Именно они первыми меня и бросили. Но сейчас я живу с женщиной, которая не обещала ничего. Однако живем – и уже долго.
