Денис Драгунский - Пять минут прощания (сборник)
Они сошлись сразу, на второй день отпуска, и три недели прожили как в раю, как будто это был медовый месяц. Так Соня рассказывала моей маме. Хотя на самом деле, наверное, это были ее чувства, это она была как в раю или в медовом месяце, а что думал этот мужчина, не совсем понятно.
Впрочем, скорее всего, он тоже увлекся. Вряд ли бы Соня стала так по-детски врать. Хотя, возможно, она преувеличивала.
А может быть, и нет. Кажется, он в нее по-настоящему влюбился. Потому что он стал писать ей письма из своего города. Длинные, подробные и горячие – настоящие любовные письма. Он ей писал, что скоро, совсем скоро он уладит все свои дела, и они будут вместе наконец. Он не был женат, кстати.
А через полгода замолчал. Вдруг, внезапно. Она написала еще два раза. Потом послала телеграмму: «Ты жив?»Он был жив, разумеется. Ответил кратким письмом: «Между нами все кончено, я женюсь на женщине, которая ждала моего решения восемь лет».
– Но каков подлец! – говорила Соня моей маме, заливаясь слезами. – А какие слова говорил! Какие письма писал! Обязательно приеду к нему. Позвоню в дверь. Он откроет, а я брошу эти письма ему прямо в лицо! В морду!
– Не надо, – говорила мама.
– Нет, надо! – рыдала Соня. – Пусть ему станет стыдно!
– Не станет ему стыдно, – уговаривала ее мама. – Ну, разве на минутку. Да и то не перед вами, а перед женой. А вам будет ужасно подходить к его двери. А потом! Как вам будет гадко спускаться по лестнице, выходить на улицу, ехать на вокзал… Не надо.
Соня поджала губы, высморкалась и вышла из комнаты.
А через месяц она сказала моей маме:
– Как вы были правы, Алла Васильевна! Это было ужасно. Особенно потом, спускаться по лестнице. Темный страшный двор. Холодный поздний вечер. Еле до вокзала добралась. А письма я решила не отдавать. Поэтому и в дверь звонить не стала.расследование причин КТО ВИНОВАТ?
Почему этот мужчина бросил Соню из предыдущего рассказа?
Нельзя же сказать, что он был просто подлец.
Просто подлецов не бывает. Тем более не бывает «просто поступков». Тем более в таких довольно сложных и эмоционально нагруженных обстоятельствах.
Если бы он был циничный курортный донжуан, он не стал бы писать ей письма несколько месяцев. И вообще вряд ли провел бы с ней весь отпуск. Попользовался бы ее наивной жаждой любви, и на ее глазах бесстыдно бы ушел к другой.
Что же случилось?
А вдруг в своих письмах она оказалась назойливой и пошловатой? Многословно и не очень грамотно рассказывала о своих чувствах, подробно описывала, как провела день. Что утром «одела», что на обед «кушала», как на работе «давлеет» начальница. Кошмар, правда?
То есть она как бы сама виновата.
Или так. Соня была еврейка. А его престарелая тетя была закоренелая антисемитка. Или наоборот, Соня была русская, а тетя – правоверная еврейка. И она сказала: «Женишься на жидовке (на шиксе) – лишу наследства!» И он выбрал наследство: кооперативную квартиру, набитую дорогой мебелью и хрустальными вазами.
То есть он сам виноват, сделал гадкий корыстный выбор.Или вот. Он был сотрудником секретного оборонного НИИ. Как положено, доложил в первый отдел, что хочет жениться на такой-то. КГБ ее проверил. Оказалось, ее бывший муж эмигрировал в Америку. Но иногда писал письма и присылал посылки для дочери. И ему сказали: женишься на ней – лишим допуска и уволим. И он выбрал любимую работу; да и вообще: уволили бы его – где работать, на что жить? То есть он виноват, но не очень.
Ну, или такая ситуация: он получил смертельный диагноз. Жить осталось полгода. Уже начались невыносимые боли. И он не захотел ее мучить. То есть он совсем не виноват, даже отчасти молодец.
Но я не о том, собственно.
Я о том, как люди ищут виноватого в своих бедах.
Три разных характера.Одни всегда (ну, чаще всего) говорят: я виноват сам.
Другие считают, что всегда виноват кто-то другой.
А третьи уверены, что никто не виноват. Фатальное стечение обстоятельств.Ну, а как было на самом деле, мы все равно не узнаем.
я мыслю, следовательно… СРЕДНЯЯ ОЖИДАЕМАЯ
– Ты о чем думаешь? – спросил Сережа Наташу.
Было полвосьмого вечера. Они пришли с работы, поужинали и сели на диван. Они только месяц как поженились и еще не очень умели жить вместе. Сережа закурил, а Наташа смотрела в открытое окно: был июнь, светлый теплый вечер.
– А? – переспросила она.
– О чем ты думаешь? – повторил Сережа.
– Ни о чем, – сказала она.
– Как это? – удивился Сережа.
– Ну, так, – сказала она. – Просто.
– Я не в смысле, что ты что-то специально вспоминаешь, – сказал он. – Или про что-то рассуждаешь в уме. Я просто – о чем ты думаешь. Вот сейчас.
– Ни о чем, я же сказала.
– А я, например, все время о чем-то думаю, – сказал Сережа. – Все время что-то в голове крутится. Работа, ребята, мать с отцом. Кого в метро видел. Например, сегодня мужик рядом сидит: костюм шикарный, галстук розовый, духами пахнет на весь вагон, а на кроссовках грязь ошметками засохла, даже странно. Вспоминаю кино, какое смотрел. Книги тоже. Новости по радио. Куда поехать в отпуск. Ну и про тебя, конечно, все время думаю.
– Что ты про меня думаешь? – Наташа на него посмотрела.
– Какая ты красивая. Ну и вообще, – он засмеялся и покраснел, – неважно. А про меня совсем не думаешь?
Наташа помолчала, но потом честно помотала головой.
– Почему?
– Не знаю, – сказала она.
– Погоди, – сказал он. – Наверное, я тебя не так понял. Наверное, ты просто очень устала и сейчас расслабляешься, да? Вот так сидишь на диване, смотришь в небо, все мысли улетают, и в голове чисто и светло. Да?
– Нет, – сказала Наташа.
– Жалко, – сказал он.
– Чего тебе жалко?
– Ничего, – сказал он и недовольно загасил сигарету в пепельнице.
– У тебя голова не болит? – зло спросила Наташа. – От мыслей?
– Глупо, – сказал он.
– Сам дурак! – заплакала Наташа.
Он вышел из комнаты.
Посидел на кухне на табурете. Налил в чашку воды из чайника. Бросил туда пакетик. Вода была остывшая, чай не заваривался.
Я дурак, а она умная, – вдруг подумал он. – Думай не думай, все уже без нас рассчитано. Сколько нам лет?
Двадцать пять. Впереди тридцать четыре года совместной жизни. По статистике так выходит. Спасибо, конечно. А у нее еще четырнадцать – без меня. Одна будет жить. Вдова. Кто ее замуж возьмет, в пятьдесят девять лет?
Ему стало жалко Наташу, как она будет старая, и некрасивая, и совсем одна.
Но почему одна? А дети? Нужны дети!
Он вбежал в комнату, обнял ее, поцеловал и серьезно сказал:
– Раздевайся.вторая сигнальная система АНГЛИЙСКОЕ ВОСПИТАНИЕ
Мой приятель, художник Сева Шатурин, рассказывал:
«Красивая. Рыжая, и глаза зелено-желтые, кошачьи. Умненькая. Напросился в гости. Вино, конфеты, цветы.
Сидим, выпиваем, болтаем. Подсаживаюсь к ней поближе, кладу ей руку на плечо. Она вывертывается и говорит:
– Я тебе нравлюсь?
– Да, – говорю, – очень.
– Ты хочешь лечь со мной в постель?
– Да, – говорю.
– Что же ты молчал весь вечер? И зачем руками? Как парень с девкой на гулянке. Молча потискались – и на сеновал. У меня другое воспитание.
– Какое? – спрашиваю, чтоб хоть что-то сказать.
– Английское, – говорит. – Женщина может лечь в постель хоть через час после знакомства. Если мужчина убедит ее. Словами.
– Ты мне нравишься, – говорю через силу. – Я тебя хочу.
– Ну что ты! – улыбается она. – Как-то мало. Неубедительно.
– Хорошо, – говорю. – Сейчас.
И я стал говорить, как она прекрасна, как я схожу с ума, глядя в ее желтые глаза, как я мечтаю зарыться лицом в ее рыжие волосы. Я рассказал, что у меня есть квартира и мастерская, есть заказы. Я не знаменит, но собратья по искусству меня ценят; я не богат, но вполне обеспечен. На меня можно положиться. Но главное – я люблю ее и хочу быть с ней, хочу ее обнять и сделать своей женщиной, сейчас, сию минуту, и я буду счастлив, если она останется со мной надолго, а лучше – навсегда.
Когда я это говорил, на меня просто страсть накатилась, а она смотрела на меня неподвижно, а потом сказала:
– Хорошо, – и встала с кресла. – Давай попробуем. Только чур я первая в душ пойду. Да! У тебя презервативы есть?
– Нет, – сказал я.
– Ничего, – улыбнулась она. – Тут аптека за углом, сразу увидишь.Я спустился на улицу, и мне вдруг захотелось, чтоб я всю ночь бегал по аптекам – одна закрыта, другая на ремонте – или, еще лучше, чтоб я вернулся через сорок лет, совсем лысый, а меня бы ждала старуха в нелепом платье, и чтоб мы долго смеялись. Но нет, аптека работала, и я минут через десять уже звонил в дверь.
Она встретила меня в халате, с брызгами воды на весноватой шее.
– Поцелуй меня, – сказал я.
– Пойди зубы почисти, – сказала она. – Там щетка в упаковке. Полотенце синее.
И пошла в другую комнату. Наверное, в спальню.Я вошел в ванную, подошел к зеркалу и увидел, как мое лицо желтеет и тускнеет. Я стукнулся сначала подбородком об раковину, а потом затылком о кафель. Я не видел, как она прибежала. Она вызвала скорую и поехала со мной в больницу. И навещала меня каждый день.
А когда я выписывался, она сказала:
