Елена Минкина-Тайчер - Там, где течет молоко и мед (сборник)
– Что? – растерянно спрашивает Саша. – Что случилось, я тебя расстроил? Я не очень ловкий человек, Сонечка, это правда, но…
– Нет, нет, – я виновато мотаю головой, – не обращай внимания, обычные девичьи капризы, слезы, мимозы. Ты что, Тургенева не читал?
– Пробовал, в седьмом классе, – говорит Саша, – там один тип якобы на гвоздях спал, но это физически невозможно, кожа не выдержит напора острия. Пошли отсюда, – говорит Саша и берет меня за руку.
Да, берет за руку и ведет за собой, и я послушно шагаю в неизвестном направлении, не все ли равно! Впрочем, почему в неизвестном направлении, я как раз хорошо запомнила дорогу, мы идем к Сашиному дому.
Недавно Саша уже приглашал меня к себе, чтобы познакомить с мамой. Мы сидели за столом как именинники, а высокая статная женщина с большими прекрасными руками радостно суетилась, расставляла тарелки, раскладывала нарядные накрахмаленные салфетки.
– Мой сын – очень скрытный человек, – приговаривала она, улыбаясь, – кто мог знать, что у него есть такие милые знакомые! Нет, нет, девочка, не поднимайте салатницу, вам будет тяжело. Давайте-ка я сама.
– Он пригласил тебя в гости?! – ахала мама, всплескивая руками. – Не забудь, что еще недавно знакомство с родителями считалось очень серьезным шагом, почти предложением руки и сердца.
Поделом мне! Будто не ясно, что единственный способ выжить в нашем доме – это никогда ничего не рассказывать!
И вот мы опять идем к Саше домой. Но я знаю, что его мамы там сейчас нет, она в санатории для сердечных больных. У больших грузных людей часто бывает слабое сердце.
Мы молча заходим в темную квартиру, Саша тянется к выключателю и вдруг обнимает меня, очень сильно обнимает, как всегда ничего не говоря. Боль в ребрах перехватывает дыхание, но мне все равно, сам сломает, сам и починит, большое удобство крутить романы с врачом. Только жаль, что Саша хирург, а не анестезиолог, лучше бы вообще ничего не видеть и не ощущать. И не думать, главное, не думать ни о чем. Он поднимает меня на руки и несет в комнату. Пусть. Пусть несет, пусть не зажигает свет, только бы подлая льдина хоть немного растаяла и дала мне дышать и жить.
– Соня, скажи, – спрашивает Саша глухим осипшим голосом, – у тебя было что-нибудь?
– Да, – отвечаю я спокойно. – Было.
Нет, я не идиотка и не отстающий в развитии переросток, я прекрасно понимаю, о чем думает Саша. Но мне плевать, о чем он думает. Потому что у меня было!
Был ночной поезд, и пустой утренний дом со скворечником, и полотенце, и чашка. Была ветреная холодная ночь у стен старого собора, и Янис, который обнимал меня и грел мои руки. И звонили колокола, и добрый беспомощный Бог пытался нас благословить, но не смог. О мой Бог, Ты опять не смог ничего поделать.
Мне не плохо, и не страшно, и не радостно. Мне никак. Просто немного больно в не самом приличном месте, и очень хочется залезть под горячий душ. Вот, оказывается, как это происходит.
– Соня, Соня, Сонечка… – повторяет Саша, тяжело уткнувшись головой мне в грудь, – прости, прости, пожалуйста, я идиот, старый чугунный осел! Мне не надо было спрашивать, недопустимо было спрашивать!
Бедный Саша, положительный точный человек! Конечно, тебе не надо было спрашивать. Впрочем, какое это имеет значение!
Он провожает меня до квартиры. Хорошо, что мама с папой в отпуске, не надо общаться и отвечать на ненужные вопросы. Саша обнимает меня, склонившись в три погибели, трется носом о холодную щеку. Без всяких очков видно, какие у него усталые глаза, ресницы намокли и слиплись от снега. Он неловко шарит по карманам пальто, потом все-таки находит платок, идеально чистый идеально сложенный платок. Нет, я тоже хороша! Сама напросилась гулять, отправилась в пустую квартиру. Не газеты же читают в середине ночи наедине с мужчиной. А теперь огромный неуклюжий Саша огорчается и страдает от моей тупости. Может, он даже любит меня немножко? Ведь запросто мог пригласить к себе какую-нибудь другую гостью, веселую и ласковую, без закидонов. Говорят, все медсестры в больнице мечтают о романе с хирургами.
Я поднимаюсь на цыпочки и целую Сашу в мокрую шершавую щеку, разве мне жалко!
– Я позвоню после работы, – радостно говорит Саша. – Завтра всего две операции, приеду и сразу позвоню!
Он спешит в сторону проспекта, где можно поймать такси, но на углу улицы все-таки оборачивается и чуть не врезается в фонарный столб. Как там спрашивали в «Недоросле», целы ли ворота?
На улице уже совсем рассвело, гудят первые машины и бледный шарик солнца решительно пробивается сквозь ползучие грязные облака.
И тут жесткая льдина в моей груди, наконец, растворяется, и я начинаю дышать.
Как легко нам дышать, оттого, что подобно растеньюв чьей-то жизни чужой мы становимся светом и тенью.
Глава 16, самая короткая
Мама говорит, что в начале теплого раннего лета сорок первого года жизнь в доме Рахели выглядела так мирно и патриархально, что все недавние аресты казались глупым отвратительным сном.
Марьяше шел третий год, она начала прекрасно говорить. На грядках как раз появилась первая зелень, Марьяша садилась на корточки перед каждым кустиком, хлопала в ладоши и восклицала: «Ой, циточек!» У нее прорезались жевательные зубы, и она постоянно проверяла их пальцем. «Ну как?» – спрашивала мама. – «Еще не расцвел», – отвечала Марьяша, сокрушенно качая головой.
Фанечка очень привязалась к Марику, по вечерам читала ему вслух Марка Твена и учила отличать хорошие грибы от поганок. Люба, даром что жена майора, ловко доила козу на ранней зорьке и «впаивала» каждому ребенку стакан парного молока. По субботам приезжали дочери Рахели, совсем взрослые девушки, одна даже старше мамы. Иногда приходила в гости Майя, жена папиного друга Славика, она отдыхала с маленькими сыновьями у родителей мужа.
Все было хорошо, но сердце мамы сгорало от тоски и ревности. Ей мерещились коварные практикантки с косами и вышитыми воротничками, которые плотным кольцом окружали юного прекрасного доктора Блюма и уводили его из семьи. Медсестры были еще опаснее, потому что постоянно находились рядом с врачом, днем и ночью, а уж мама-то знала, что бывает на ночных дежурствах в больницах!
15 июня, оставив Марьяшу на попечение Любы и Рахели, мама вернулась в Ленинград.
Дальше мне не хочется рассказывать. Да вы и так уже догадались.
Их убили. Всех. Раздели догола, согнали в одну большую толпу и расстреляли из автоматов. Потому что в феврале 1942 года в Белоруссии еще, слава богу, не использовали газовых камер.
Впрочем, что я такое говорю. При чем здесь слава в этой истории.
И при чем здесь Бог.
Глава 17. «Они все-таки нас убили»
– Я просто не в силах поверить! – моя бедная мама мечется по кухне. – Кошмар какой-то! Арон, что ты молчишь? У ребенка вся жизнь рушится!
Мама, как всегда, преувеличивает. Никакого кошмара. И жизнь моя вполне благополучна, ничего не рушится. Просто я беременна. Оказывается, забеременеть очень легко, достаточно одного холодного вечера на набережной, дозы разочарования и тоски да пустой квартиры какого-нибудь Саши. Вполне естественная вещь, тем более мне уже исполнилось восемнадцать. Теперь Саша, как порядочный человек, на мне женится, и я рожу мальчика. Или девочку. Об этом еще надо подумать.
– А как же свадьба? – говорит мама. А платье? Пока оформим документы, ты ни во что не влезешь!
– Товарищи, не ищите проблем там, где их нет, – строго говорю я голосом директора художественной комиссии. – Кого ты, интересно, собираешься приглашать на свадьбу? Ларису Ивановну? Ребята, – кричу я жизнерадостным голосом нашей пионервожатой Люси, – давайте лучше дружно решать, как мы назовем мальчика? Жду ваших предложений!
– Давид, – говорит мама.
– Иосиф, – говорит папа.
– Товарищи, спуститесь на землю. Булгакова начитались! Здесь вам не славный город Ерушалаим. Да, у нас ребенка не то что на международный конкурс, в ясли не примут с таким именем!
– Ну, тогда Миша, – говорит папа. – Семен, – говорит папа. – Яков…
– Марик, – добавляет мама.
У меня сжимается сердце:
– А девочку?
– Мира, – говорит папа, – Рахель, Фанечка, Люба…
– Марьяша, – шепчет мама.
Ребята, вот видите, а вы огорчаетесь. Хорошо, что я рано начала. Это же успеть надо, их всех родить! Представляете? Мальчиков и девочек. Рыжих и не рыжих. И все умные, и прекрасные, и счастливые! И все похожи друг на друга! Нет, им не удастся нас так просто убить! Вы слышите? Не удастся!..
– Не кричи, – говорит мама, – тебе вредно волноваться.
* * *Вы знаете, какая новость? Ни за что не угадаете! У меня будет двойня! Мальчик и девочка. Совершенно точно известно. В папиной больнице есть шведский ультразвуковой аппарат, и мне по большому блату устроили частную консультацию. Чего только не придумает современная медицина!
